Полюбить я посмела Бога

Тучи лили над миром слезы, Плакал ветер осиротевший, И поблекли ночные звезды Над Дорогою опустевшей... Shai Celebnor

— Спой еще, Эвелин, — рыжеволосый проказник хитро улыбается, по–кошачьи щурясь от удивительно яркого для середины осени солнца. Таурендил, так звали моего нового друга, чертовски хорошо знает, насколько обаятельным ему удается быть, когда он всем сердцем чего–то желает. — А как же наш урок эльфийского? — в приступе притворной строгости театрально скрещиваю руки на груди. — Ты же обещал! Порядочные джентльмены, знаешь ли, не обманывают дам. Мы сидим на берегу говорливого ручья, чьи воды остаются неизменно ледяными и певучими, независимо от времени года. Город близко, но все же расположен на достаточном расстоянии от нашего убежища, чтобы никто не сумел помешать столь ценным для меня урокам. По–детски закатываю глаза, отчаянно пытаясь скрыть непрошеную улыбку. — И какой же песней вы изволите взимать с леди плату, учитель? Стоит признать, что слышать комплименты по поводу скромных певческих способностей смертных девушек действительно невероятно приятно. Таурендил, должно быть, имел счастье наслаждаться куда более прекрасными голосами эльфийских прелестниц, но почему–то раз за разом вымаливал заснувшую было музыку именно у меня. Рядом с озорным лисенком в сердце вновь дивным бутоном расцветает вдохновение, и волшебные в своей чистоте звуки рвутся из груди на волю. Совсем как в детстве. — Спой, пожалуйста, ту, про любовь и поэзию! — в его лесных глазах плещется такой восторг, что на мгновение становится ужасно неловко. Словно я не заслуживаю быть причиной столь щемящей душу радости. — Quando l'amore diventa poesia?*Я же только за сегодня уже несколько раз ее исполняла. Неужели настолько пришлась по нраву? Таурендил покраснел до самых кончиков заостренных ушей, сравнявшись по цвету с восковыми лепестками моих верных подруг–роз. — Знаешь, Эвелин, в ней есть нечто магическое. — В песне, или в той, о которой она заставляет тебя думать? — мальчишка вспыхнул еще сильнее, тем самым заставляя мои губы растянуться в коварной понимающей улыбке. Значит, особо над тем не задумываясь, я угодила прямо в яблочко. — Не понимаю, о чем ты говоришь. Должно быть вино, которое ты пила во время трапезы с нашей Владычицей, слишком сильно действует на умственные способности подобных тебе девушек. Его чрезмерная резкость меня ни капли не обидела, ведь, как всем известно, во всех существующих мирах лучшей защиты, чем своевременное нападение, пока что не изобрели. К тому же, на обеде с леди Галадриэль, приглашение на который пришло мне сегодняшним утром чрезвычайно неожиданным образом, я решила ограничиться холодной водой. В загадочной улыбке светлейшей эльфийки мне почему–то мерещилось нечто пугающее, словно она ведала о дальнейшей судьбе смертной гостьи абсолютно все, до последней крошечной детали. К великому несчастью, делиться полученными знаниями Владычица Лориэна не торопилась. Стряхнув с себя липкое ощущение тревоги, я приготовилась петь. Последую любимейшей заповеди госпожи О’Хары и подумаю о волнующих меня вещах завтра. — Io canto, il mio amore per te questa notte diventa poesia, — мой голос разносится над журчащей водой, сливаясь с певучими потоками ручья в нежном дуэте. — La mia voce sarà una lacrima di nostalgia*. Таурендил откинулся на мягкую траву, мечтательно прикрыв глаза цвета древних крон некогда дорогого мне Леса. Сама того не заметив, я успела привязаться к озорному лисенку удивительно сильно, хотя с момента нашего знакомства минуло лишь несколько наполненных спокойствием недель. В его присутствии все тревоги и волнения чудесным образом растворялись, уступая место теплому ощущению искренней радости. …Io ti amo E gridarlo vorrei Ma la voce dell'anima Canta piano lo sai… Под сенью золотых великанов Лотлориэна несчастное девичье сердце наконец–то сумело встать на путь исцеления от минувших предательств и неудач, и мой голос звучал как никогда сильно, зеркально отражая происходившие внутри изменения. Я чувствовала себя прекрасной молодой женщиной, пока что не совсем твердо знающей, чего она жаждет получить от жизни, но готовой бороться за свое счастье, несмотря на поджидающие на нелегком пути невзгоды. Меня переполняла любовь к волшебной светлой земле, и она с поразительной нежностью отвечала мне тем же. Я никогда в жизни не испытывала ничего подобного. Эта безусловная привязанность так быстро завладела всем моим существом, что оставалось только дивиться резерву поразительной теплоты, которая бесконечно долго копилась в груди и не находила из нее долгожданного выхода. — Когда ты поешь, весь мир вторит твоему голосу, — Таурендил открывает глаза и его не по–детски мудрый взгляд принимается с теплотой изучать мое лицо. — Никогда не слышал ничего подобного. Словно сама природа дарит возможность услышать ее песнь. Стараюсь скрыть в широкой улыбке смущение, чувствуя, как щеки заливает предательский румянец. — Свою часть сделки я честно выполнила. Так что, мы будем сегодня заниматься? В Карас–Галадон мы возвращались, когда кричаще–алые лучи заходящего солнца заливали некогда изумрудную тропинку своими тревожными красками. Дурное предзнаменование скрывалось для простых смертных в этом багряном, словно кровь, оттенке, но я наивно списывала тугой узел в желудке на разыгравшийся аппетит. Никакое зло не сможет проникнуть в мир, находящийся под защитой светлейшей Владычицы Лориэна. Никогда. Но «никогда» — это очень–очень долго, особенно когда столь громкие слова звучат из уст обычного человека. Сегодня я имею счастье быть приглашенной на очередной великолепный ужин в дом Таурендила. Озорной мальчишка был настолько осчастливлен знакомством с моим строптивцем Трандуилом, что не минуло и суток, как весть о «доброй и великодушной леди» дошла до его родителей. Лаириэль, мать семейства, чудесным образом напоминала мне об озорных лисах из древних ирландских сказаний, с их невероятными огненными шубками и хитрым прищуром янтарных сияющих глаз. К огромному удивлению, она отнеслась ко мне с поразительной добротой, и впервые за долгое время я позволила себе полностью расслабиться, более не пытаясь казаться сильнее, чем я есть на самом деле. Прекрасная, как и все эльфийские девы, Лаириэль обманчиво казалась немногим старше вашей покорной слуги, но этот морок развеивается до смешного быстро, стоит ей только заговорить своим мягким волшебным голосом. Она жалеет меня, маленькую одинокую девочку с туманным болезненным прошлым и не менее туманным будущем, однако в ее сострадании нет ничего унизительного. Нежное материнское сердце всегда до невозможности остро реагирует на несчастных потерянных детей. Не менее странным оказалось мое знакомство и со старшей сестрой Таурендила. Нимлот, обладательница столь же буйной огненной шевелюры, как и остальные члены дружелюбного семейства, отличается от всех встреченных мною эллет столь же сильно, сколь теплый майский полдень разнится с ледяными январскими сумерками. В каждом ее движении и улыбке таится столько неиссякаемой энергии и живости, что ни одни суровые правила этикета не смогли бы обуздать этот мятежный девичий дух. Она напоминает мне о соленом непокорном ветре в парусах быстроходных флибустьерских судов и смелых пиратских воительницах, бесстрашно берущих на абордаж корабли противника. В ней кроется нечто неуловимо бунтарское, и это самое нечто манит сильнее, чем можно себе представить. Мне никогда не хватит отваги быть такой, как Нимлот. И тем отчаяннее внутри расцветает желание подружиться с необычной эльфийкой. К сожалению, чести познакомиться с отцом прекрасного семейства, юные путешественницы так и не были удостоены: его срочный отъезд был вызван какими–то важными–преважными делами на службе у светлейшей властительницы Лориэна, а интересоваться подробностями я посчитала невежливым. Сегодня я клятвенно пообещала помочь новым знакомым с приготовлением ужина, и пусть в кулинарии ваша покорная слуга была не слишком сведущим персонажем, зато желание отплатить за неожиданное гостеприимство компенсировало отсутствие пряморукости сторицей. Таурендил продолжает мурлыкать себе под нос знакомую итальянскую мелодию, и против воли мои губы вдруг расползаются в широкой искренней улыбке. Даже если мне вдруг придется исчезнуть из этого волшебного прекрасного мира, в нем продолжат жить отголоски моих песен. А в песнях останусь я. Таурендил вбегает в светлый уютный флэт, многим больше того, в котором имеют счастье коротать свои дни одинокие британские аристократки, и стремглав бросается к корзине со свежими алыми яблоками. Блестящие бока фруктов выглядят так, словно их специально натирали воском. Еще один ритуал. Лисенок не сможет прожить и дня, не побаловав Трандуила очередным лакомством, и, к моему величайшему удивлению, платиновый красавец начинает оттаивать, видя искреннее восхищение мальчишки. Дорога до конюшни займет какое–то время, так что мы как раз закончим колдовать над нежным мясным рагу. — Он совсем тебя измучил, дорогая? — Лаириэль смеется, и в этой мелодии я слышу звон колокольчиков ландыша. — Он целыми днями твердит об этом странном коне, да о твоих волшебных песнях. Как думаешь, Нимлот, уж не сладкоголосая ли русалка скрывается за этим милым личиком? Эллет закатывает глаза и вытирает белые от муки пальцы льняным полотенцем. — Перестань смущать Эвелин, мама, а то в следующий раз нам опять придется возиться на кухне вдвоем. С тебя станется, ты вообще кого хочешь можешь спугнуть. Я завязала протянутый мне передник и искренне улыбнулась. — Думаешь, меня так легко смутить? — А то я не вижу твоего пунцового лица! — жар с готовностью приливает к прохладным щекам. — Ты так и собираешься там стоять, или все же поможешь? Шутливые перебранки, сияющие улыбки и громкий смех — такой могла бы быть и моя навсегда утерянная семья, реши несчастный случай оставить мысль отобрать у маленькой девочки родителей в столь раннем возрасте. Кажется, что сизая тень горя не сможет оставить меня в покое даже в моменты искреннего счастья. ...Что–то не так. Кровь резко отливает от лица, а желудок стискивает ледяной кулак тревоги. Деревянная миска с томатами выскальзывает из ослабевших рук, и я слышу каждый отдельный стук падающих на пол овощей. …Помоги. — Таурендила нет слишком долго, — мой бесцветный голос в мгновение стирает былую веселость с лица гостеприимных хозяек. — Что–то не так. На ходу стягиваю передник и стремглав вылетаю из некогда безопасного флэта, подстегиваемая плетьми тревоги. Мой путь лежит в сторону огромных конюшен леди Галадриэль, лишь для того, чтобы подтвердить свою страшную догадку. Трандуил пропал, а с ним и чудесный мальчонка, за такой короткий срок умудрившийся занять в моей жизни место дорогого младшего брата, которого у меня, к великому несчастью, никогда не было. Усаживаюсь прямо на влажную землю, совершенно не волнуясь о сохранности платья, и обхватываю чугунную голову руками. …Быстрее. Если бы я только знала, в какую сторону мне предстоит держать путь. Только глупец решит отправиться в Лес, когда чернильное полотно ночи делает его голоднее. И опаснее. И чудовища, скрывающиеся в Его недрах, бесстрашно выходят на охоту. Я слышу оглушительный стук копыт и испуганное конское ржание за некоторое время до появления белоснежного коня в поле ограниченного человеческого зрения. В карих глазах Трандуила застыла печать смертельного ужаса. На могучей спине пустовало изящное эльфийское седло. — Куда–то собралась? — вздрагиваю от неожиданного появления Нимлот, как если бы передо мной внезапно выскочила не знакомая эльфийка, а щелкающий ядовитыми жвалами исполинский паук. В ее прекрасном лице, кажется, не осталось ни единой кровинки. — Он мой брат. И, если с ним что–то случилось, я должна помочь. — Нимлот… — И слушать не желаю. Или ты едешь геройствовать со мной, или же я отправляюсь без тебя. Тяжело вздыхаю, опуская взгляд на крошечный кинжал, закрепленный тоненьким ремешком у нее на бедре. — И это все твое оружие? Скепсису в ее лисьих глазах мог позавидовать даже мистер Самая Прекрасная Королевская Шевелюра На Свете. — Ты даже таким похвастаться не можешь. Хмыкаю в ответ на ее слова. Даже в самых смелых и безумных фантазиях, эллет не сможет представить, что за проклятие бежит по моим венам и только и ждет рокового часа, когда ему представится сладостная возможность проявить себя. Она даже не знает, чем я могу похвастаться. — Отделаться от смелой воительницы, конечно, не получится? Она фыркает совершенно по–лисьи, и этот ответ засчитывается в категорию отрицательных. Поворачиваю тяжелую голову в сторону Трандуила. Огромный конь обеспокоенно прядет ушами, и вся его напряженная поза указывает на готовность сорваться с места в галоп, стоит только пугающему звуку коснуться чуткого лошадиного слуха. Осторожно протягиваю руку в сторону мощной платиновой шеи дорогого мне животного. В ответ он неожиданно утыкается носом в ладонь хозяйки, словно этот простой жест давал ему столь позабытое ощущение безопасности и покоя. Дыхание коня постепенно выравнивается. — Ты отвезешь нас туда, где все случилось? Трандуил тихо всхрапывает, и я понимаю, что ответ на мой вопрос «да». — Нимлот, — нечто в тоне моего голоса заставляет эльфийку беспокойно вглядываться в потухшие глаза не столь давней знакомой. — Если что, извинись за меня перед леди Галадриэль. Я имела неосторожность пообещать ей песню. Не дожидаясь ответа эллет, легко влетаю в седло. Нечто внутри ведает, на что я готова пойти сегодня, и эта решимость более не вызывает ни страха, ни сожаления. Только покой. Нимлот выводит из конюшни гнедую кобылу, и краем глаза я подмечаю, что на ней нет седла. Этот досадный факт ни капли не смутил огненноволосую эльфийку, и она безо всяких усилий устраивается на гладкой лошадиной спине, словно делала это тысячу раз. Быть может, так оно и было. — Трандуил, вперед. Жеребец срывается с места так стремительно, что мне остается лишь вцепиться в длинную жесткую гриву озябшими пальцами, искренне надеясь, что умереть под копытами верного друга все же не придется. От резкого осеннего ветра из глаз брызнули слезы. Голоса деревьев сливаются в беспокойный гул, но я старательно делаю вид, что способность понимать их речь покинула бренное человеческое тело навеки. Я была зла на Него за этот непрошенный дар, но более всего меня приводила в ярость Его ложь, которой Он с такой легкостью меня опутал. Так вечно голодные пауки заманивают в свои сети наивных маленьких мошек. …Не бойся. Это всего лишь щепотка магии. Лес менялся. Ощущение невероятной чистоты и гармонии, которая, подобно магическому куполу, окутывает владения леди Галадриэль, исчезает с каждой секундой. Я чувствую голод в древних исполинских корнях, пронизывающих земную твердь до самого основания. И ведаю об обиде, так явно слышимой в рокотании налитых кровью листьев. Этот лес уже не надеется, что о его бедах услышат. И за это равнодушие он готов отомстить. Запах. Трандуил замедляет шаг. — Нимлот, — мой шепот сливается с недовольным скрипом потревоженных деревьев. — Боже, ты же тоже чувствуешь этот смрад? Не говоря ни слова, эллет мягко спешивается и резким движением руки велит мне сделать то же самое. Она прикладывает длинный указательный палец к губам, и, по–кошачьи пригибаясь к земле, начинает двигаться вперед. Я следую за ней. Больше мне ничего не остается. Сладковатый смрад щекочет обострившееся обоняние, и на душе не к месту становится радостно от мысли, что желудок, к огромному счастью его обладательницы, совершенно пуст. — Помогите! Я чуть было не срываюсь на бег, услышав молящий голос Таурендила, но Нимлот резко хватает меня за плечо, рывком возвращая неудачливую напарницу на место. Завтра на месте ее пальцев расцветет синяк. — Только навредишь, — озлобленно шипит она. — Там орки. — Орки? Те самые орки, которые зеленые, мускулистые и в меховых бикини? Взгляд Нимлот заставляет меня проглотить собственную глупость. — Те, что любят полакомиться человеческой и эльфийской плотью. Временами даже тогда, когда обладатель этой самой плоти все еще жив. Меня затошнило сильнее. — Помогите! — высокий детский голос, в котором так явно слышится нарастающая паника, принадлежит явно не Таурендилу. — Девочка! Там еще и девочка, Нимлот! Что они вообще тут забыли? Бледное лицо эллет не выражает ровным счетом ничего. — Ты что, знала? Знала об этих ночных вылазках брата, и ничего с этим не сделала? — Сейчас нам важно лишь спасти обоих. А затем я слышу их. Некогда ограниченный человеческий слух обостряется настолько, словно некто в моей голове вдруг переключил органы чувств на частоту, ранее мне недоступную. Эти голоса могут принадлежать лишь чудовищам из самых ужасающих ночных кошмаров. Они пропитаны тем же ядом, который бежит в могучих корнях этого озлобленного леса. — Я голоден. Чего мы ждем? Давай сожрем их сейчас. Хотя бы мальчишку. Девчонка пусть останется Старшему. Глухой удар. — Тупица! Притронешься хотя бы к одному из них — и сожрут уже тебя. Такая сладкая юная плоть никогда не достанется отребью, вроде нас. — Может, отрежем хотя бы кусочек? От кусочка нам ничего не будет! Мы только попробуем. Собеседник чудовища глубоко задумался. На высокой скуле Нимлот быстрее запульсировала тонкая венка. Маленькая девочка в руках ночного кошмара тихо всхлипнула. — Ладно, пожалуй ты прав, за маленький кусочек сладкой плоти нас не накажут. Я не могла больше ждать ни секунды. На раздумия и построение планов не осталось ни сил, ни желания. — Эвелин, стой! Я вылетаю на залитую серебристым лунным светом поляну, чувствуя лишь закипающую древнюю силу в глубине утробы. Она голоднее Леса. — Смотри, кто пожаловал, — говорящий был огромен и уродлив настолько, что лицо рефлекторно перекашивает в гримасе отвращения. — Мы сегодня принесем богатый улов! Может, нам даже достанется награда. Тот, что изначально показался мне поумнее, выступает вперед, держа клинок из угольно–черного металла у горла Таурендила. — Идиот! Ты думаешь, что эта мелкота пришла сюда одна? Может, мы уже окружены этими мразями, и прямо сейчас в нас целятся из их проклятых луков! Отвратительное лицо говорящего становится еще уродливее, когда на его черты ложится печать паники. Кажется, что остатки разума навсегда покидают его. И в это время золотоволосая девочка в легком белом платьице совершает грандиозную ошибку. В слепой надежде на то, что чудовища отвлеклись в достаточной мере, чтобы сбежать, она предпринимает отчаянную попытку прорваться ко мне. Обезумевший от мысли о возможной западне, орк хватает бегущего к такому близкому спасению ребенка и безо всяких раздумий вонзает ониксовый кинжал ей в живот. Мир немеет. Я вижу лишь непонимание в мшисто–зеленых глазах оседающей на землю девочки и кричаще–алое пятно, растущее на снежно–белой ткани тонкого платья с каждым новым ударом угасающего сердца. Я заглядываю в ухмыляющиеся глаза чудовища и более не пытаюсь сдержать ядовитое проклятие, так много лет покорным псом спящее внутри меня. Слепая ярость облизывает внутренности языками пламени такой чудовищной силы, что они умудряются притупить боль от узоров магии, расцветающих с обратной стороны кожи подобно морозным узорам. Этот враждебный печальный лес пробуждается от вялой дремы по мановению моей пылающей от магии руки, и я отдаю ему твердый приказ хозяйки уничтожить мерзких чудовищ, которые имели наглость пролить кровь невинного дитя. Влажные темные корни прорывают черную почву сразу в нескольких местах некогда спокойной поляны. Они ползут к ранее бесстрашным оркам исполинскими змеями, они играют с будущими жертвами, пытаясь насытиться их ужасом перед неизменным нападением. Мне все равно. Они заслужили своей участи. Так решил Лес. И так решила я. Меня не волнуют чудовищные крики разрываемых на части орков, я вырезаю этот шум из своего сознания с такой легкостью, словно проделывала этот ритуал сотни раз в тысячах стертых из памяти жизней. Внимание полностью сосредоточено на умирающем ребенке и ее смертельной ране, выплевывающей остатки жизни все быстрее с каждым ударом сердца. Она ускользает. В уже знакомом жесте прикладываю ладони к окровавленному животу девочки. — Все будет хорошо, — самая искренняя улыбка, на которую я только была способна. — Скоро ты вернешься домой. …Спасибо. Я готова к новой волне обжигающей боли, и на этот раз приму ее с горячей благодарностью, как никогда ясно осознавая, что столь жалкая плата за возможность иметь дар спасения невинной жизни не стоит даже упоминания. Я потерплю. Но боли нет. Есть лишь ослепительный белый свет, который исходит из кончиков абсолютно неизящных девичьих пальцев простого смертного существа. Он облизывает края страшной раны, с легкостью запечатывая то, что всего несколько секунд назад могло обернуться для ребенка смертью. Длинные ресницы дрогнули, словно она всего лишь пробудилась от сладкого мирного сна, и девочка наконец–то открывает свои огромные прекрасные глаза мшистого цвета знамен Леса. И я чувствую, как собственное мятежное сердце замедляет свой такой знакомый бег. Оно упрямо продолжает биться в отчаянной попытке выжить, но жестокая древняя магия иссушила все ограниченные человеческие ресурсы досуха. И каждый следующий удар звучит глуше предыдущего. Я падаю на прохладную землю. Надо мной склоняются какие–то тени. Их лица сизые и размытые, как узор на прекрасном плаще небытия, ледяные объятия которого я почувствую совсем скоро. — Эвелин! Эвелин? Да, кажется так меня звали. С трудом разлепляю спекшиеся губы, чтобы мои последние слова все же достигли ушей безликих собеседников. — Извинись…Извинись за меня перед леди Галадриэль. Больше не будет песен. Мне как–то жизнь не удавалась. Как если бы весь ее смысл заключался в моменте, который я проживаю сейчас. Как если бы всю дорогу я шла к одному единственному поступку, после которого страх становился такой незначительной мелочью. Моя смерть удалась гораздо лучше. И я принимаю ее, как старого друга, зная, что все сделала правильно.