Полюбить я посмела Бога

It's a new dawn, it's a new day, it's a new life for me, And I'm feeling good. Nina Simone

Больше всего на свете моему сердцу милы субботние утра в семейном поместье. Мама привыкла музицировать именно в это время суток, когда огромный дом все еще скован возможностью поспать чуточку подольше в честь выходного дня. А еще мне нравится льющийся из окон рассеянный свет, в котором выписывают свои замысловатые пируэты пылинки. Шлепаю босыми ногами по отлакированному паркету длинного коридора, который ведет в музыкальную залу. Я слышу чудесную мелодию, которую рождают длинные мамины пальцы, так легко и естественно порхающие по клавишам старинного рояля. Она знает, что дочь–непоседа обязательно придет послушать ее выступление, поэтому играет мою самую любимую песню на всем белом свете. Caruso. Массивная дверь не издает ни единого намека на скрип. Должно быть, петли с прошлой недели успели смазать. Она сидит вполоборота, так, что нежные лучи утреннего солнца пробиваются сквозь роскошные пшеничные локоны, создавая вокруг ее головы подобие ореола. Часть блестящей массы волос убрана наверх, обнажая длинную белую шею. Какая же она красивая, моя мама. — Уже проснулась, солнышко? — я вижу, как ласковая улыбка расцветает на ее губах. — Люблю, когда ты играешь. Густой ворс алого ковра смягчает мои шаги, и я подхожу ближе практически бесшумно. До сонного обоняния доносится тонкий аромат любимых маминых духов. Герлен. Это всегда Герлен. Мне хочется, чтобы беззаботный волшебный миг длился вечность. Последняя чистая нота растворяется в воздухе, и мама изящно поворачивает голову в мою сторону. В носу предательски щиплет. — Я так люблю тебя, — бросаюсь к ней на шею, зарываясь лицом в мягкий шелк благоухающих волос. Она обнимает меня в ответ, и я чувствую себя как никогда счастливой и защищенной, словно ни одна беда мира не сможет до меня дотянуться. — Ты знаешь, что я люблю тебя больше всего на свете, солнышко. И что я всегда буду рядом, — в материнском голосе столько непоколебимой уверенности, что мне ничего не остается, кроме как поверить ей. — А теперь пора просыпаться. — Я не хочу, — даже мысль о возможности снова ее потерять толкает меня на шаг ближе к истерике. — Мне так тебя не хватает. Пожалуйста, не оставляй меня. Прошу… — Ты стала такой сильной и храброй, и я очень тобой горжусь. И я никогда тебя не покину. Она сжимает меня в объятиях еще сильнее: — А теперь просыпайся. Черт. Казалось, что нахлынувшие ощущения даже не имели конкретной дислокации — в несчастном теле изволил болеть абсолютно каждый искалеченный орган. Я не была уверена, что у меня внутри на самом деле столько наполнителей. Тошнит. — Во… — с трудом размыкаю запекшиеся губы, порождая на свет чудовищный хрип вместо положенной членораздельной просьбы. — Воды. Разлепить глаза не представляется физически возможным действием, поэтому просто молю, чтобы жалкое умирающее карканье достигло ушей того, кто мог бы оказать бедовой колдунье посильную помощь. Кисть инстинктивно сжимает мокрые скользкие листья, на которых я имею счастье почивать. Чья–то крепкая рука ложится мне на затылок, уверенно приподнимая безвольную голову, а потом я чувствую, что к губам наконец–то преподнесли бурдюк со священной жидкостью. Делаю несколько жадных глотков прежде, чем с потрохами сдаться новой темной волне беспамятства. Не уверена, сколько времени минуло с моего последнего пробуждения, но на этот раз из пучины черноты меня вырвала потрясающей красоты песня. Я слышала магические переливы в мягком дуновении ласкового ветра, который сплетался с бархатным шелестом говорливой листвы. Еле слышно скрипели в такт мелодии массивные древние ветви и тихими голосами подпевали природному хору густые травы. А еще мне чудились чистые ноты поздних осенних цветов, которые, словно вопреки самой природе, все еще демонстрировали пышные убранства всему миру. Казалось, я совершенно разучилась дышать. В этом прекрасном месте, где сама вечность соизволила поставить драгоценную печать нетленности, я впервые за долгое время не чувствовала призрачного присутствия ядовитой болезни и угасания. Еще ни разу не сумев увидеть чудесный уголок чужого мира, мое сердце уже сумело его полюбить. Гармония и чистота. Совершенство. …здравствуй, Дитя. Мой старый друг явил себя таким, каким я его впервые узнала. Убаюканная переливами дивной мелодии и столь осязаемым присутствием Леса, я больше не боялась такой знакомой темноты, которая вновь раскинула для меня свои липкие равнодушные объятия. В месте, словно задержавшем дыхание в нетерпеливом ожидании моего пробуждения, царили густые сизые сумерки. Я лежала на мягкой постели, ласково укутанная теплым одеялом по самый подбородок, и внимательно слушала убаюкивающее жужжание ярких светлячков, которые по ошибке залетели в мою комнату и сияли, подобно упавшим на землю звездам. Губы сами собой растянулись в счастливой улыбке, когда до сонного разума дошла пронизанная радостным возбуждением мысль: мне больше не больно. Казалось, даже травмированные некоторое время назад ребра чудесным образом оказались окончательно излечены. Вздохнуть полной грудью еще никогда не было так сладко. Абсолютное в своей непередаваемой чистоте счастье. Я жива. Я в безопасности. Я здорова. Вскочив с кровати, полная энергии юная аристократка тут же бросилась к распахнутому настежь окну. В лицо пахнуло роскошной нежностью вечернего аромата, который моментально затмевал разум подобно амортенции. Но еще прекрасней было зрелище, представшее перед моими изумленными глазами. За всю жизнь я не встречала столь блистательной красоты. Огромные величественные деревья с драгоценной серебристой корой взмывали ввысь к небесам, где золотое великолепие густых крон освещалось холодным светом далеких звезд. Меж могучих ветвей уютно устроились изысканные жилища, несомненно, эльфийские, судя по кричащему совершенству архитектуры. Они соединяются между собой ажурной вязью белых ступеней. От увиденной мной прелести хотелось позорно разрыдаться. Ты словно оказался в самом дивном из снов, более не скованный страхом внезапного пробуждения. Тихий стук в дверь заставляет вздрогнуть и прервать бесконечный поток сентиментального настроения. Бегом возвращаюсь в теплую постель, нацепив на побитую жизнью физиономию маску чинного спокойствия. Знакомый темноволосый эльф, за все путешествие имени которого мне так и не удалось вызнать, коротко кланяется и заученным тоном, словно очень давно ждал подходящего момента, с явным довольствием возвещает: — Добрый вечер, госпожа. Счастлив видеть, что вы идете на поправку. Удача соизволила быть на нашей стороне в той битве с пауками, и, стараниями Эру, наши ряды не понесли никаких потерь. Согласно приказу моего аранена, я должен представить вас Властительнице Лориэна, а после — отправиться обратно домой. Мы и так достаточно задержались. Было яснее, чем белый день, каким неподъемным грузом висит на его шее одно мое присутствие. Коротко киваю, делая вид, что не замечаю неприязни собеседника: — Как вам будет угодно. Сможем ли мы справиться с этим сегодня? Моя расторопность и готовность сотрудничать несколько подбадривают мужчину. — Безусловно. Ваша одежда уже готова. Эльф стремительно покидает комнату, оставляя меня один на один с, вне всяких сомнений, восхитительным лавандовым платьем, складки которого струятся сквозь огрубевшие пальцы подобно прозрачным водам реки. Жаль, что облачение превосходит красоту его обладательницы во много раз. Властительница Лориэна. Быть может, судьба окажется добра ко мне на этот раз, и скромной смертной девушке удастся прийтись по душе хозяйке волшебных земель. Или, по крайней мере, не доведется оказаться при дворе в роли нежеланной обузы. Погрузившись в тихую задумчивость, я следую за темноволосым лихолесцем, который быстро вышагивает впереди, гордо подняв точеный подбородок. Скользящие по мне взгляды то и дело попадавшихся на нашем пути эльфов не выражают ровным счетом ничего. Пусть так. Все же лучше откровенной враждебности. Мы миновали взлетающую ввысь лестницу, и я задыхаюсь от восхищения, взирая на роскошную обитель местных правителей. А потом мой взгляд скользнул на нее. Богиня, по нелепой случайности решившая осчастливить своим присутствием грешную землю, обладает столь совершенной ошеломляющей красотой, что я чувствую соленые дорожки слез на побледневших щеках. Словно право видеть ее, стоять так непозволительно близко рядом с ней украденное и незаслуженное. Перед этим неземным созданием сам Лес заволнуется и дрогнет, словно в неверии касаясь пальцами посланника–ветра мягких светлых черт. — Вы так прекрасны, — позволяю себе роскошь заговорить с жительницей небес первой, но сдержать полный восхищения возглас выше моих сил. Если бы у Рая и существовал описуемый цвет, то он бы, несомненно, представлял собой лишь жалкую копию оттенка ярких радужек Властительницы Лориэна. Она улыбается так нежно, что я, ошеломленная, не понимаю, чем сумела заслужить подобное чудо. — Приветствую тебя в Карас Галадоне, Эвелин. Я давно ждала твоего появления, Дитя. Благодарю за то, что доставил ее в целости, Каладрим, — она переводит взгляд на смутившегося сверх всякой меры лихолесца. — Ты более не связан обязанностями перед своим араненом и можешь возвращаться домой. Провожатый отвешивает светлой богине глубокий поклон, и с явным облегчением оставляет меня на ее попечении. — Пойдем, — Властительница Лориэна плывет по направлению к роскошному чертогу, а я покорно плетусь вслед за ней на ватных непослушных ногах. Зачарованная, я захожу в заполненную сизыми клубами сумерек комнату. Взмахом белой кисти прекрасная небожительница предлагает растерянной гостье присесть. — Ты очень храбрая девочка, Эвелин, — шепчет венценосная эльфийка, казалось, ведающая о каждом нелепом порыве моей мятежной души. — А еще очень сильная. В уголке ее улыбки таится печать печали. — Но даже твоего огромного сердца недостаточно, чтобы удержать таящуюся внутри мощь. Она разрушит тебя, высушит душу до последней капли, а после — сотрет само неугодное воспоминание о некогда существовавшей девушке. На сей раз тебе повезло, но в следующий… Помни, что удача может не быть столько благосклонной. Старый друг предательски молчит. Стоило бы догадаться, что Лес не удостаивает вниманием столь незначительные предметы. Ничтожные, как моя жизнь. А я–то думала, что хоть чего–то да стою. — Это магия, верно? Она пожирает мое тело изнутри, подобно злостному паразиту. А когда все будет кончено, нужда в глупой смертной девчонке отпадет. Еще одно предательство. Никогда не стоит верить в свою причастность к категории особенных людей. Необыкновенных. Падать будет намного менее болезненно. — Мне очень жаль, Эвелин, — Властительница Лориэна мягко касается кончиками пальцев моей ледяной ладони. — Дело даже не в самих чарах, а в ограниченных возможностях человеческого тела. Представь, что смертоносный в своем буйстве шторм поместят в хрустальную вазу. Прекрасную, но чрезвычайно хрупкую. Какое–то время мы сидим в полной тишине. — Однако помни, что как бы ни был силен соблазн использовать магический дар, ты всегда вольна от него отказаться. Ком в горле мешает думать внятно. Яснее ясного. Коль решусь сотворить еще одно заклинание — моей бесславной жизни наступит конец. Я верила Ему. Верила, когда Он протянул на своей изумрудной ладони такой желанный для верящей в чудеса девочки дар. Потому что Его доброе отношение говорит: все в порядке. Это всего лишь щепотка колдовства. И ты веришь. Веришь, даже когда с каждой чертовой секундой упрямое сердце разносит проклятие по обожженным венам размеренными ударами. В конце концов, смерть — это всего лишь смерть. — К великому сожалению, я не могу помочь тебе, Эвелин, — госпожа улыбается так печально, что горькое чувство стыда за ее несчастье захлестывает меня с головой. — Но, быть может, тебе станет легче от пребывания на территории моих земель. Говорят, они могут излечить даже разбитое сердце. Ты будешь здесь желанной гостьей. Медленно киваю, хотя больше всего на свете хочется кричать. Колючий ком тяжело валится в желудок. Извечный посланник Леса, ветер, прошептал нечто невнятное. И хотя бы сегодня больше не стал лгать.