Полюбить я посмела Бога

Обожруся и помру молодой! Мартынко

Всем благородным леди с пеленок внушается одна прописная истина — на людях добропорядочная мисс должна не кушать — клевать, как юркая и миниатюрная птичка. В противном случае, прожорливое создание будет навсегда заклеймено печатью вульгарности, избавиться от которой в мире закостеневшей в бесконечных правилах старушки Англии становится практически невозможно. Мне не слишком повезло с самого начала: к несчастью тетушки, я оказалась наделена отменным аппетитом и, что неудивительно, лишена утонченной фигуры истинной аристократки. Нет, бесконечные истязания на спортивных снарядах и километровые пробежки по залитому осенним жаром парку спасали от любых намеков на лишних вес, но природные данные по одному нашему желанию не могут смениться диаметрально противоположными. Меня резкое отличие от высоких и тонкокостных знакомых тетушки Эллисон не особо расстраивало, зато многоуважаемая родственница недовольно поджимала красиво очерченные губы, заставляя перед нескончаемым вечерним музицированием на фортепьяно пробегать еще несколько лишних кругов вокруг равнодушного в своей ледяной красоте родового поместья. Однако мое тело оставалось таким, каким оно явственно желало себя видеть: высокий бюст не исчезал с положенного места, переход между женственными бедрами и талией по-прежнему был чрезмерно резким, а румяные щеки упорно отказывались превращаться в остро очерченные, бледные скулы. Я только пожимала плечами, улыбаясь на все необоснованные остроты со стороны герцогини Бриджит, лучшей подруги тетушки. Как говорится: "Это не мы слишком широкие, это двери у вас слишком узкие". И если в поместье тети Эллисон меня все летние каникулы пичкали традиционной порридж, которая так удачно соседствовала с мерзкими брокколи, то в академии Хай-Норт с человеческой пищей дело обстояло еще хуже. Сильные мира сего отчаянно жаждали видеть своих ненаглядных деточек на зависть здоровыми, а что может укрепить иммунитет лучше, чем диета из продуктов, не имеющих вкуса вовсе? Вот так я и жила большую часть жизни — обливаясь слезами и тщательно пережевывая мечту вегетарианца, будь этот комбикорм трижды проклят! Жареная куриная грудка, вершина кулинарного искусства нашей обожаемой школьной поварихи, Эдны, напоминала по вкусу подошву от моих уродливых башмаков. К чему, можете подумать вы, эта странная исповедь? Что ж, направляясь уже знакомой дорогой в сторону обеденной залы, я, дорвавшаяся до сказочных яств с волшебного стола короля, заранее извинялась перед шаткой нервной системой безупречной леди Эллисон. Устоять от искушения еще раз вкусить чудесный лимонный пирог, к которому явно прикоснулась рука более талантливая, чем у нашей любимой Эдны, было совершенно невозможно. — Эх, Карлсон, — говорил персонаж одной очень известной детской истории, — не в пирогах счастье. — Ты что, с ума сошел? — философски восклицал вышеупомянутый мужчина в самом расцвете сил. — А в чем же еще? На этой развеселой ноте я достигла резных дверей трапезной комнаты, с тяжким вздохом поворачивая ледяную ручку. Сердце по непонятной для меня причине пропустило удар, а затем вдруг заколотилось о стенки грудной клетки с бешеной силой, будто желая вырваться на свободу. Так, госпожа графиня, не нервничаем! Волнение перед зимним балом у лорда Генри было во сто крат сильнее: тогда мне казалось, что я вот-вот потеряю сознание, а бессовестно узкий лиф моего чудесного платья цвета шампанского виделся юной леди чудовищным приспособлением для пытки. С гордо поднятой головой дефилирую мимо ледяных жителей сказочных чертогов, чувствуя каждым миллиметром кожи липкие, точно карамельная тянучка, взгляды. Краем глаза замечаю нескольких дам, лица которых являются непозволительным совершенством даже по здешним меркам красоты. Я чувствую, как губы сами по себе растягиваются в счастливой улыбке, стоит лишь подумать о неоспоримом преимуществе даже перед прекраснейшей представительницей благословенной расы: извечная скука и смертельный холод не успеют пустить свои ядовитые побеги внутри моего сердца и моей души, как бы сильно тошнотворный дуэт того не возжелал. И пусть век человека во сто крат короче бесконечной череды тысячелетий существования эльфа — мы умеем жить. Да, временами погрязая в омуте пороков и страстей, но разве это достойная плата за возможность чувствовать жар собственного крошечного сердца? Живого и смешливого. Настоящего. Радужное настроение сходит на нет, когда с неудовольствием замечаю, что мое законное место подле импровизированного трона короля Трандуила занято какой-то незнакомкой. Лица я пока разглядеть не могла, однако уже успела оценить роскошную шевелюру неприятной особы. Упругие, струящиеся практически живым водопадом сияющие волосы потрясающего оттенка махагон доходили девице до осиной талии. Тьфу. Слышу деликатный смешок слева от себя. Темноволосая змеюка уже здесь, вон как сияют злорадством изумрудные очи самой настоящей рептилии. Весь приосанился в ожидании нового шоу. Сейчас я устрою вам такую комедию, господа хорошие, что сэр Уильям Шекспир будет век слезами обливаться. — Добрый вечер, многоуважаемая леди, — соловьем заливаюсь я, привлекая внимание наглой незнакомки, — позвольте поинтересоваться, по какому праву вы заняли мое место? Вышеупомянутая личность оборачивается, смеривая вашу покорную слугу очередным взглядом, до краев полным презрения. Плавали, знаем. В пенатах Владыки Лихолесья на представителей человеческой расы вообще по-другому смотреть возбраняется. — На кухне всегда найдется свободное место, — с ангельской улыбкой выдает сладкоголосая мегера, мигом занявшая почетное серебро в моем черном списке. Бессменное золото пока что остается закрепленным за недавним партнером по азартным играм. — О, в таком случае почему вы до сих пор здесь? — с живейшим интересом вопрошаю я, радостно наблюдая за сменой эмоций на хорошеньком лице моего оппонента. — Будь я на месте нашего Великого Владыки, вам бы вообще запретили находиться в одном помещении с существами на порядок выше вашего, — медузой шипит жительница роскошного серпентария. Заслушаешься. — Однако вы пока на своем, вернее, на моем месте, — все так же добродушно поясняю я. — Которое, если вам не сложно, стоит освободить. Право слова, это просто до неприличия невежливо — заставлять гостей мяться практически на пороге. Я так увлеклась короткой перепалкой, что совершенно не замечаю наступившей тишины. Она разливается по светлому помещению дышащим существом, нарушаемая лишь тихим шепотом роскошной мантии короля. Бесценная ткань скользит по светлому мрамору пола практически неслышимо, а мне на миг чудится, что простой смертной девушке удается уловить пение рассыпающегося сквозь пальцы времени. — Могу я поинтересоваться, что здесь происходит? — мягко вопрошает Трандуил, лениво обводя равнодушными глазами наш ядовитый дуэт. Темная бровь медленно поползла вверх, когда прекрасные до ужаса стеклянные очи остановились на моем платье. — Смею заметить, что счастлив видеть столь скорую работу придворных портних, — молвил мужчина, размеренно двигаясь к своему законному стулу. — Теперь вы выглядите достаточно пристойно. Как известно, хорошо замаскированный комплимент иногда сложно отличить от неприкрытого оскорбления, поэтому двойственность высказывания Его Зазнавшегося Величества я встретила с завидным равнодушием. Яркие губы мерзкой девицы растянулись в победной ухмылке. Король грациозно опускается на сиденье, все еще ожидая продолжения рассказа. Я вздыхаю, словно осужденный на смертную казнь преступник, и уже было открываю рот, чтобы высказать вслух все, что я думаю о хваленом эльфийском гостеприимстве, но меня опережают: — Ваше Величество, — красавица решила сменить личину змееволосой ведьмы на кротость и смирение послушницы Францисканского монастыря, — прошу извинить меня за дерзость, но столь невоспитанных человеческих девиц нужно еще поискать. "Значит, решили играть по-грязному", — ухмыляется наиболее вредная часть моего сознания, потирая липкие ручонки в ожидании очередной склоки на границе с этикетом. Великий и Ужасный эльфийский король переводит свое царственное внимание на меня, от чего закаленная в бесконечных боях в кабинете директора графиня, заранее предугадав подобное развитие сюжета, широко распахивает совершенно наивные, как у невинного ребенка, глаза и смущенно улыбается прекрасной статуе. — Смею заметить, мой король, — сладко заливаюсь я зубодробительно-приторной трелью, — я ожидала более вежливого отношения к своей персоне. Да, графский титул скромной подданной Британской империи для вас ровным счетом ничего не значит, однако, нелестные намеки об истинном отношении к представителям моей расы прямо за обеденным столом говорит о самом настоящем варварстве. Синие, будто витраж в школьной часовне, очи короля обращаются на залившуюся алым, точно лепестки мака, цветом эльфийку: — Неужели это правда, Эрианэ? Ты оскорбила мою уважаемую гостью и даже не удосужилась извиниться? Красавица молниеносно вскочила со своего(моего!) места, сравнявшись алым оттенком лица с роскошными волосами. — Но, Владыка... — Никаких "но", Эрианэ, — спокойно продолжает Трандуил. — Ты извинишься перед леди Эвелин, и мы будем считать неприятный инцидент исчерпанным. Верно, графиня? Последнее было уже обращено ко мне. — Безусловно, Ваше Величество, — белоснежная улыбка подтверждает правдивость моих слов, хоть прямо сейчас снимайся в рекламе зубной пасты. Пылающая от гнева статуя подходит ближе к предмету своей ненависти и сквозь зубы, так, чтобы Владыка был в полной мере удовлетворен, выплевывает свое: "Прошу меня извинить". Я знаю, что нажила себе еще одного неприятеля в первый же день пребывания в ожившей сказке. Однако, если в ситуации с Миналкаром особо жестоких пакостей ждать не придется( положа руку на сердце, темноволосая гадина может уколоть лишь словом), то женская мстительность и желание унизить подлую соперницу не знают границ. С кислым лицом опускаюсь на честно отвоеванный резной стул, больше всего на свете желая просто наесться до отвала. Когда молчаливый слуга наполнил резной кубок прекрасным красным вином, я отсалютовала ухмыляющемуся брюнету, все это время внимательно наблюдавшему за талантливой пьесой, а после — махнула добрую половину изумительного напитка. От отца-ирландца мне досталась полная невосприимчивость к алкогольному опьянению, чему я безмерно радовалась и чем, в тайне от богатеньких чистоплюев, безмерно гордилась. За весь вечер моя тарелка не опустела ни разу, впрочем, как и тяжелый серебряный кубок. Расторопные слуги, будто по мановению волшебной палочки, раз за разом наполняли ее всевозможными яствами: я успела вкусить восхитительное овощное рагу, рецепт которого обязательно вызнаю у местного шефа перед отправлением домой; кремовый грибной суп, нежный и необычайно сытный; потрясающее мясо фазана, щедро политое соусом из кислых ягод... И, куда уж без него, — успевший стать любимым лимонный пирог. Краем глаза я успела наметить себе достойного противника в умении не пьянеть — виночерпий с завидным постоянством носился за новыми кувшинами с вином, а в стеклянных глазах Владыки Лихолесья не появилось даже легкой затуманенности от винных паров. Должно быть, он тоже наблюдал за моими стремительно пустеющими кубками, потому как в завершении вечера высокомерно заявил: — Юной леди не престало увлекаться столь крепкими напитками в столь огромных количествах. Совершенно трезвая, будто бы весь вечер мне подносили чистую артезианскую воду, я вновь напялила на сытую мину выражение блаженного довольствия. — Воспитанному господину не престало считать количество выпитого дамой за столом. Не знаю, как в вашем мире обстоит дело с невосприимчивостью некоторых национальностей к пьянству, но там, где я родилась перепить ирландца может только другой ирландец. Король отвернулся, пряча скользнувшую в ярких глазах улыбку. Или, быть может, мой талант на сей раз меня подвел, и до невозможности наивной смертной это лишь показалось.