Выбор

      Шаги через силу, они даются с огромным трудом и мощным эхом отдаются в голове — чёткими ритмичными ударами. Автомат, кажется, становится тяжелее, давя на плечо. Куроо хочет остановиться. Просто прекратить идти, оставив всё как есть. Зачем бороться? Имеет ли это вообще смысл? Ком в груди сжимается всё плотнее, до боли и до тёмных пятен перед глазами. Он, Куроо, смотрит в спины уходящей команде и резко прекращает свой шаг, сам не замечая, как на губах растягивается безумная улыбка. Глаза смотрят в упор — не моргает, грудная клетка дрожит из-за частого дыхания. Время для него останавливается, как будто нажали на педаль тормоза. Тетсуро вовсе не замечает, когда начинает смеяться: истерично, надрывно, отчаянно. Руки двигаются сами по себе. Вот он вытаскивает пистолет — щёлкает затвор, затем предохранитель.       Кто-то из команды оборачивается, широко распахнув глаза.       Куроо смотрит в них — и не узнает человека. Он просто тонет в потемневшей зелени, в горящей ярости, в леденящем испуге.       Руки двигаются сами по себе, и в следующую секунду Куроо чувствует во рту холодный металл. Очерчивает языком дуло, хмурясь от неприятного вкуса. Палец сдвигается на курок, поглаживая его.       В голове лишь одно: Кенма.       Какое-то сумасшествие.       Кенма. Кенма, нет. Нет. Это не может быть правдой. Нет.       Рука с пистолетом дрожит.       Куроо смотрит перед собой, где ярость смешивается с чудовищным страхом, а чьи-то губы произносят громкое и истошное «Куроо-сан!».       Ему кажется, что он точно сошёл с ума. Просто свихнулся, потеряв последний рассудок. Он идёт по тонкому лезвию, оно острое, при каждом неверно сделанном шаге больно режет ступни, окрашивая дорогу вперёд тягучими красными следами.       Какого хрена он вообще делает?!       Тетсуро глубоко втягивает носом воздух, пропитавшийся гнилью, и быстро вынимает пистолет изо рта, резко оборачиваясь и стреляя точно в голову подошедшей на опасно близкое расстояние твари, вышибая ей мозг. Мертвец падает на асфальт, заливая его чёрной кровью и другой мозговой жидкостью. Громкий выстрел приводит в себя, и время вновь начинает своё движение: Куроо видит, как одна толпа тварей — там, чуть дальше забора, плотно сошлась в круг, а другая, только что пришедшая на шум — идёт прямо к ним.       Куроо несколько раз стреляет, отправляя в вечный сон ещё нескольких оживших трупов, после этого повернувшись спиной к толпе рычащих монстров, быстро догоняет команду, тут же получив подзатыльник от Льва и его злой взгляд. На лице отражается шок и непонимание: Хайба, тот, которого он знает, никогда бы так не сделал. Какого хрена? Куроо скалится, совсем как кот, но его останавливает Бокуто, указывающий на приближающуюся угрозу.       Лев хочет схватить капитана за грудки, встряхивая как следует.       Такетора кивает головой и быстро преодолевает расстояние от Инуоки до двери, одним метким выстрелом снося замок. Дверь поддаётся на удивление легко, и через несколько секунд их и мертвецов отделяет лишь тонкий гремящий забор. Акааши опирается на дверь, взглядом ища, чем бы подпереть.       — Бокуто-сан, подай, пожалуйста, вон тот замок. — Он указывает головой, и Котаро быстро поднимает вещь с земли, цепляя на гремящую дверь, которая периодически приоткрывается из-за толчков с той стороны. Бокуто достаёт из кармана какую-то верёвку — Куроо удивлённо усмехается — и перевязывает всю свою конструкцию, надеясь, что всё сделано весьма прочно.       — Надо валить, пока эти ребята, — Бокуто кивает на забор, — не попали сюда.       Команда с прищуром оглядывает Куроо, но поняв, что капитан больше никаких фокусов выкидывать не собирается, переключают своё внимание на Бокуто. Котаро, безусловно, прав — валить надо, чем быстрее, тем лучше. Чёрт! От этой академии одни лишь проблемы! Куроо шумно выдыхает, делая попытки сообразить, как поступить дальше. Вероятность, что другая команда в здании равна девятистам процентам. И вряд ли они примут их с распростёртыми объятиями. Можно, конечно, сказать про тех двух, но последует обязательно обратный вопрос: «где они?». А что сказать? Куроо не знает. Сказать, что они их выперли ради своей безопасности — то же самое, что и выйти сейчас за забор, в конце концов, их туда и отправят. И оставаться тут тоже нельзя. Куроо осматривает гремящий забор, ходящий в разные стороны: кто такие вообще догадался делать?       От калитки — замечает Лев — тянется струя засохшей крови, прямо до самого входа в здание. Акааши и Яку ловят внимательный взгляд Хайбы, смотря туда же.       — Если ранен кто-то из них, то в обмен на свою безопасность мы можем предложить лекарства, — задумчиво тянет Яку, снимая автомат с плеча.       — Идём.       Будь что будет. Лев не отходит от Куроо — Инуока и Такетора идут сзади них, на случай, если капитан решит сделать ещё что-нибудь.       Эмоции зашкаливают, выворачивая сущность наизнанку и показывая тёмные стороны души. Всё правильно, у мертвецов свои правила.       А мы всего лишь принимаем их игру.       Дверь открывается легко, не заперта, странно, но им же лучше. Холл большой и плохо освещённый, где-то на стенах и на полу есть засохшая кровь. Но нет трупов. Акааши прислушивается: где-то в здании слышатся отдалённые голоса, но ни одного хрипа мертвецов. Одним лучше, другим хуже. Куроо поднимает голову, бесстрастно делая пару жестов рукой — команда тихо двигается, выставив перед собой оружие. Что бы ни было в этом грёбаном здании, так просто убить себя они не дадут. На их стороне свои преимущества. Доносится шум с улицы — твари, похоже, решительно настроены сломать забор — Инуока едва заметно вздрагивает, тут же приходя в себя, сказав себе чёткое «нельзя».       Наверняка из-за шума на улице та команда, которая заняла это уютное местечко, спустится вниз. И, наверное, думает Инуока, тварям они будут куда больше рады, чем им. Тварей можно перебить или убежать, а они, Некома и ещё двое, несут опасность просто перестрелять. А, может быть, так и сделать? Те выжившие представляют собой не больше, чем соперников. Чем меньше, тем больше остаётся припасов. Инуока смотрит вперёд: две лестницы, ведущие в разные коридоры, но им лучше не разделяться.       — Давайте сюда. — Куроо кивает головой на лестницу справа, тут же услышав, как сзади него Лев снимает винтовку с предохранителя. Капитан непроизвольно ухмыляется, ловко вытащив из кобуры пистолет, и, крутанув оружие на указательном пальце, щёлкает предохранителем — остальная команда поступает так же.       Голова кружится, а эмоции продолжают разрушать изнутри, медленно-медленно сжигая в жгучем огне. Куроо мелко трясёт, но он не боится. Он продолжает вести за собой остальных, несмотря на то, что успел здорово подорвать свою репутацию как капитана. Кому-кому, а ему нельзя так показывать свои слабости. Просто Лев не должен был его удерживать — какого хрена он вообще так печётся? — он не должен был пытаться переубедить. Куроо просто должен был пойти за Кенмой туда, к тварям.       Даичи, зевнув, идёт по коридору, зачем-то посмотрев в грязное окно. С этого этажа прекрасно видно, что творится за территорией академии. И хорошим это назвать нельзя — Савамура хмурится — приличное количество тварей собралось около забора и из-за создаваемого ими шума подтягиваются другие.       Скоро весь Токио соберётся, думает Даичи, мотая головой.       Если так всё продолжится, то в конце концов эта толпа трупов окажется тут.       Шаги с лестницы заставляют напрячься, Даичи резко соприкасается спиной к стене, вытаскивая пистолет. Он медленно, но уверено, мелкими шажками двигается к лестнице, постепенно наставляя пистолет на пока что пустой проём. Просто он знает, что сейчас вся его команда сидит на этом этаже.       Шаг.       Кровь быстро течёт по телу.       Шаг.       Вязкий страх застревает в глотке.       Шаг.       Два дула направлены друг другу в головы.       — Вы ещё кто? — Хмурясь, сквозь зубы говорит Даичи, не опуская пистолет, — убирайтесь отсюда.       Куроо ухмыляется, — этот парень сейчас один, а ещё и разговаривает с таким тоном. Важный нашёлся, тц.       — Расслабься, а то морщины появятся, — отшучивается Тетсуро, не расслабляя хватки на пистолете, — опусти ствол, мужик. Нас всё-таки больше. Преимущество на нашей стороне, тебе так не кажется?       Лев видит, что рука Даичи немного дрожит, да и сам Савамура понимает, что он ничего не может сейчас сделать. Пристрелит Куроо — пристрелят его, сделав из тела решето. Ощущение, что академия — проходной двор. Сначала двое тех военных, их люди, а теперь ещё и эти.       В воздухе повисает неловкое напряжение.       — Не кажется. — Полный злобы голос раздаётся где-то со стороны Даичи, а затем щёлкает предохранитель и человек подходит к Савамуре, направляя дуло в лоб рядом стоящего Льва. Хайба хмыкает и встречается с новоприбывшим взглядом — в карих глазах пылает ярость, и Льву это кажется забавным.       Тишина рассекает напряжённый воздух, пропитывая его ненавистью друг к другу.       Встреча лицом к лицу — Бокуто улыбается — охо-хо, ситуация начинает приобретать всё более крутые повороты! Азарт и интерес быстро смешиваются в одно единое, проникая в тело жгучим коктейлем, скользя по глотке вниз. Бокуто это нравится, он не знает почему, но ему нравятся такие ситуации, когда жизнь висит на волоске. Потрясающее чувство эйфории. Ты боишься, что умрешь, сердце начинает биться так быстро, как только может, до тёмных пятен в глазах и головокружения, до дрожи в руках и ногах, а ты не умираешь. Это даёт почувствовать себя живым, понять, что ты всё ещё человек, а не живой труп.       Когда этот человек вообще успел подойти?       — Повторять долго не стану, — с нажимом говорит Савамура, — убирайтесь отсюда.       — А то что?       — Вы трупы, — хмыкает рядом Сугавара.       — Правда, что ли? — Куроо пытается удержаться, чтобы не рассмеяться. Он прекрасно понимает, что такое неосторожное поведение с его стороны может стоить жизней всей его команды, да и его тоже, но остановить себя не может — его ведёт, только вместо травки — сумасшедший стресс. — Те двое. — Тетсуро задумывается. — Высокий хмурый парень и рыжий коротышка с ним... они ведь из твоих людей. — Взгляд скользит по эмблеме с вороном. — Не так ли?       Глаза Даичи мгновенно расширяются, и он, продолжая держать пистолет в руке, рывком делает шаг в сторону Куроо, хватая того за грудки, прошипев в лицо:       — Что с ними?       Слабый огонёк ярости вспыхивает внутри, заставляя делать самые необдуманные поступки. Значит, они живы? Они правда живы? Он не лжёт?       Остальные реагируют сразу же — Хайба тут же приставляет к голове Савамуры автомат, держа пальцы рядом с курком. Он спустит его. Обязательно спустит. Даичи стоит сделать лишь одно неверное движение.       С улицы слышен шум забора из-за напирающих на него тварей. Ох, он определённо долго не выдержит. Инуока смотрит в окно — если что-то не сделать, то они все тут трупы. Все до одного. Нет, шанс выбраться живым, конечно, есть, только потерь никто не хочет. Особенно теперь. Со переводит взгляд с окна вперёд, на Куроо, около горла которого дуло пистолета; на Льва, чья винтовка прижата к голове незнакомца; на рядом стоящих сокомандников.       — Откуда вы их знаете? — Повторяет свой вопрос Савамура, стараясь не делать резких движений.       — Один из моих людей спас их задницы, поселив на пару суток в нашем доме, — спокойно отвечает Куроо, не без удовольствия наблюдая, как меняются эмоции в глазах Даичи — ярость уступает место сильному удивлению и недоверию. Голос Куроо, на секунду дрогнув, принимает все сочащиеся ноты безразличия.       В памяти тут же всплывает навязчивая картинка, где твари окружают Кенму, не давая ни одной возможности выбраться.       — Где они? — Спрашивает Даичи, вытаскивая своим жёстким тоном Куроо из своих воспоминаний. — Я ждать долго не стану.       Команда Куроо покорно ждёт приказа. Будь их воля — уже бы пристрелили этих двоих, какой смысл их оставлять живыми? Они — угроза. Угрозу необходимо ликвидировать, пока не поздно. Такетора уверен, что их тут далеко не двое, просто другие где-то в других местах: возможно, на других этажах, возможно — просто сидят в кабинетах, как мыши, боясь выйти. Или просто не услышали. Хреновая у них подготовка. Или они слишком самонадеянны.       — Пошли сюда, к вам, — спокойно пожимает плечами Куроо, не сдерживая ухмылки, — ещё рано утром. Наверное, где-то в пути. — Тетсуро роняет тяжёлый вздох, на секунду переведя взгляд на грязный пол, а затем — снова смотрит в глаза Савамуры, ухмыляясь ещё шире: — Если, конечно, их не сожрали где-то по пути. Будет жаль. Мы ведь потратили какую-то часть своих запасов на них.       Кенма бы разобрался с этой ситуацией лучше.       — Какого ты... — Даичи резко дёргает Куроо на себя, едва не оскалившись — Лев рефлекторно толкает его автоматом и Савамура на долю секунды теряется, спуская курок и вздрагивает от резкого выстрела, прокатившегося по коридорам академии сильной волной.       Матсукава неожиданно подскакивает на своём месте, по привычке выхватывая пистолет из кобуры. Выстрел. Сверху. Да, точно, только что сверху раздался выстрел.       Иваизуми сжимает руку Оикавы.       Ханамаки встаёт с кровати, быстро меняя магазин в своем автомате, и, преодолевая скопившийся за эти секунды страх в теле, встаёт на ноги, прищурившись. Если твари тут, то... то всё плохо. Убежать-то они, наверное, смогут — все, кроме Оикавы. И Иваизуми. Такахиро прекрасно знает, что Хаджиме лучше умрёт здесь, чем кинет капитана.       Иссей сглатывает ком в горле, не спеша набирая в свои лёгкие больше воздуха, и затем шумно выдыхает. Руки мелко дрожат, и он понимает, что это как-то глупо, но что поделать с собой?       — Они... — раздаётся едва сонный голос Куними, —... они тут? — Он осматривает медкабинет и, не дожидаясь ответа, соскакивает со своей кровати, чуть пошатнувшись, но приближается к капитану, проверяя его состояние.       Необходимость.       — Мы не знаем, — отвечает Иваизуми, наблюдая за манипуляциями сокомандника. Акира делает всё плавно и мягко — проверяет, как затянуты бинты. Аккуратно и медленно надавливает пальцами рядом со швом и, заведя одну руку за спину, показывает какой-то жест Ханамаки.       Иваизуми уверен, не случись этой катастрофы, то из него получился бы прекрасный медик.       — Где Ватари и Яхаба?       — Снаружи у входа. — Матсукава щелчком снимает своё оружие с предохранителя. — Мы, — кивок в сторону Ханамаки, — пойдём и проверим. Если что, то будьте готовы немедленно уходить.       Киндаичи, Куними и Иваизуми только кивают перед тем, как за Иссеем и Такахиро захлопывается дверь.       Академия и правда огромная, рассуждает про себя Ханамаки, пристально осматривая углы и стены. Они только-только пересекли один коридор, выйдя в холл. Вроде бы — на первый взгляд — тут ничего не изменилось. Сердце непроизвольно колотится быстрее, когда он замечает через окна качающийся забор. И только усмехается. Впереди — неизвестность. Если сюда и пробралась тварь, то её, скорее всего, уже уничтожили, в конце концов тут не один человек, чтобы не справиться. Но это будет значить, что у мертвецов где-то есть лазейка, через которую они проникают внутрь огромного здания. Тут много коридоров, один или два тёмных подвала, масса кабинетов, внутри которых чёрт знает что, как и за некоторыми запертыми на ключ дверями. Задний двор, где от тварей спасает только бревно, упирающееся в дверцу. Чем-то смахивает на ту больницу, в которой они недавно побывали. Тут, в академии, угроза, конечно, не такая большая, но суть остаётся прежней. Если у тварей есть лазейка, то её необходимо найти. Может быть мертвецы собраны в каком-то одном месте где-то внутри. Только как это сделать — непонятно, если только не жертвовать кем-то.       А этого делать не хочется.       А может быть... они просто случайно нажали на курок, забыв, что оружие не стоит на предохранителе?       Матсукава и Ханамаки переглядываются, и Иссей делает пару понятных жестов — «поднимаемся наверх».       Лестница тут довольно узкая, покрыта пятнами засохшей крови — в принципе, как и всё остальное. Везде. Ощущение дешёвого фильма ужасов не пропадает, как и страх, сжимающий и покрывающий коркой льда всё внутри. Ханамаки замирает чуть ли не на каждом углу, словно готовится, что вот-вот и оттуда выйдет очередной труп, желая впиться своими зубами в ещё живую плоть.       Второй этаж.       Матсукава выглядывает, медленно и внимательно всматриваясь. Ничего. Иссей делает ещё жест — Ханамаки направляется вверх.       Оба слышат шум и шорох вперемешку с чьими-то голосами. Ага, значит, тут. Такахиро поднимает автомат на уровне груди, крепко сжав в руках. Он сразу прицеливается, чтобы не тратить время — как всегда — тяжёлыми шагами преодолевает ещё один лестничный пролёт — Матсукава за ним. Они оба замирают около дверного проёма, ведущего в коридор третьего этажа. Голоса становятся громче.       Ханамаки несколько секунд смотрит в глаза Матсукавы, будто пытаясь прочитать его мысли, но понимает, что попытки тщетны и переводит взгляд на дверной косяк, пальцами начиная показывать отсчёт.       Три.       Матсукава непроизвольно напрягается, готовясь выстрелить.       Два.       Ханамаки щурится, немного повернувшись к лестнице спиной. Дыхание резко спирает.       Один.       Они одновременно шагают вперёд, поворачиваясь на шум лицом, вытягивая руки с оружием — пальцы рядом с курками. Сердце всё ещё бьётся быстро, быстрее обычного, и быстрее, чем пару минут назад. И Матсукава считает это действительно глупым — жить в таком мире, но всегда бояться. Как будто страх вошёл в правильную привычку.       Напротив стоят парни из команды, которая их встретила и провела к капитану и Иваизуми, рядом с ними — кучка вооружённых незнакомцев.       — Охо-хо, — тянет Куроо, — группа поддержки прибыла?       Он опять ухмыляется, с прищуром смотря на Даичи, которого поддерживает Сугавара. Кровь из разбитого носа капитана Карасуно крупными тёмно-красными пятнами капает на пол, марая руку в тёмной перчатке и чёрный жилет с эмблемой ворона на плече.       Тетсуро постукивает пальцами по оружию Даичи. Бокуто сзади посмеивается, в упор смотря на держащего пистолет Коуши.

***

      Кагеяма устало выдыхает, подойдя опять к окну. Хината, чтоб его за ногу, так не вовремя заболел. Конечно, Тобио понимает, что от болезни не застрахован никто, особенно сейчас, когда иммунитет ослаблен из-за разных и очевидных факторов, но как же не вовремя. На диване за спиной Кагеямы спит Хината, и Тобио периодически вслушивается в его сиплое дыхание и слабый кашель сквозь сон. Они сейчас так уязвимы. Пробейся сюда твари, отбиться будет проблематично. Закончись у них пища и медикаменты — ещё хуже, сейчас Кагеяма связан по рукам и ногам, он не может покинуть этот дом без Хинаты, а выйти с Шоё в его-то состоянии — Кагеяма оборачивается и смотрит на напарника, прищурившись — будет равняться самоубийству. Остаётся лишь надеяться, что Хината быстро поправится.       Он зевает, проводя ладонями по лицу. Несмотря на то, что они смогли отдохнуть, усталость возвращается быстро, будто бы пытаясь сказать, что после нескольких недель ужаса одного дня будет недостаточно. Но он не может просто взять и спать. Опасность, опасность ждёт везде. Ему надо следить за тем, что происходит за пределами стен.       Грусть наваливается с новой силой, и Кагеяма, цыкнув, направляется к напарнику, присаживаясь рядом с ним на диван. Хината издаёт непонятный звук во сне, жмурится, но в следующую секунду вновь расслабляется, отдавшись сну. И Тобио, качнув головой, слабо улыбается, кладя свою ладонь на лоб Шоё. Тёплый. Значит, температура снижается, и ему скоро станет лучше. Кагеяма уверен, что когда он проснётся, то потребует продолжать путь.       Тобио переводит взгляд с лица Хинаты на пол, на кровавые разводы и свои же следы, вслушивается в оглушающую тишину мёртвого дома. Приходит осознание, что теперь всё мёртвое — планета, дома и... люди? Ведь почти всё человечество мертво. Но они продолжают двигаться и следовать каким-то инстинктам. В мозгах всё ещё что-то живёт, заставляя двигаться и жрать, жрать и двигаться. Живые мертвецы? Кагеяма усмехается своим же выводам, чувствуя внутри себя разливающуюся горечь. Он, конечно, смотрел разные фильмы про зомби, но никогда не думал, что такое может произойти реально. И понимает, что на экране показан далеко не весь ужас. Раньше, за просмотром разных хорроров, Тобио часто думал: чего тут бояться? Почему они все так трясутся? А сейчас...       ... сейчас он это понимает. Пока не ощутишь на своей собственной шкуре, понять сложно. Осознать. Все его знакомые, вся семья — такие же ходячие трупы, как и остальная часть человечества. Теперь вообще всё приобретает другой смысл — Кагеяма сжимает руки в кулаки. Все его мечты, все до одной, теперь стёрты, как карандаш ластиком.       За окном — тоже тишина. Теперь она не прервётся чьей-то руганью, разговором, или гулом спешащей толпы. Теперь она только прервётся чьим-то отчаянным криком, мерзким хрипом и рычанием, выстрелами.       — Мы обязательно выберемся и найдём остальных, — шепчет Кагеяма, убрав рукой одну рыжую прядь с глаз Хинаты.       По крайней мере, сейчас, в первую очередь, в этом хочется убедить себя самого.       Судорожный вздох со стороны Хинаты заставляет резко прервать все свои рассуждения, соскочить с дивана, и в упор смотреть на непонятные эмоции на лице напарника. Он жмурится, ртом хватая воздух, но глаз не открывает, как рыба, которую рыбак вытащил из воды и кинул на суше.       — Хината?       Прерывистое дыхание.       — Проснись, придурок!       Слабый хрип.       — Чёрт возьми, Хината! — Кагеяма хватает напарника за плечо, покачав в разные стороны, и одновременно пытаясь сообразить, что делать дальше. Глаза мотаются туда-сюда, мысли смешиваются в непонятную кашу.       Дыхание резко обрывается.       Синие глаза в ужасе становятся больше, сердце пропускает несколько ударов, сразу же забившись с бешеной скоростью.

***

      Ямагучи резко подскакивает на своём месте и, тихо охнув, взволнованно кидает взгляд сначала на дверь, затем на только что открывшую глаза Ячи, и только потом на стоящего у окна Тсукишиму. Он почти спокоен, но плотно сжатые губы и нахмуренные брови выдают с головой. Тсукишима ничерта не спокоен. Только самую малость.       Ячи, прижав сжатые в кулаки руки в груди, слезает с парты, присаживаясь на стул и зевая. Её голова всё ещё ужасно болит, и что ожидать на этот раз — она тоже не знает.       — Всё в порядке, Ячи-сан, — улыбается Ямагучи, пытаясь успокоить как и Хитоку, так и самого себя, игнорируя смешок Тсукишимы. — Тварей нет... — Он натянуто улыбается и добавляет в сторону, уже намного тише: — ... пока что.       Выстрел звучал совсем рядом. Он громкий, несущий вибрирующие волны по коридорам, рассеивающиеся в воздухе, так и не отразившись от стен обратно.       — Падали стало больше, — замечает Тсукишима, внимательно смотря на улицу. Забор шатается, в некоторых местах и вовсе прогнувшись под натиском упорных мертвецов.       — Может быть... — Тадаши на секунду замолкает, — сходить и посмотреть, почему стреляли? Как думаешь, Тсукки?       Ячи любопытно разглядывает веснушчатое лицо перед собой, слабо трясёт головой и отчего-то вздрагивает, ощущая, как по спине пробегает холодок. Но вроде бы тут далеко не холодно. Скорее наоборот — душно. На улице только конец июня, за окном — Ячи прекрасно видит — стоит жаркая погода, и нет ни одного намёка на охлаждающий дождь. От этого в академии ужасная духота уже несколько дней. Особенно там, где она сидела всё это время. И если сейчас можно открыть окна, впуская в эти стены хоть каплю свежего воздуха, перемешанного с запахом гнили, то раньше ей приходилось задыхаться в нескольких стенах, искренне надеясь, что твари до неё не доберутся. И если умрёт, то или от жары, или от голода, или ещё от чего-то. Но только не в зубах мертвецов.       Ямагучи потягивается, всё ещё ожидая ответ от своего напарника.       Тсукишима не спешит отвечать, совсем утонув в вязком потоке из своих мыслей. Там, за дверью, может быть всё, что угодно. Как твари, так и те военные. И зачем только Даичи их впустил? Неужели добрая сторона проснулась и взяла верх? Кей хмыкает; слишком абсурдно. Нет оснований полагать, что выстрел был именно из-за трупов, и нет оснований полагать, что выстрел произошёл из-за кучки чужаков. Золотая, мать её, середина.       И Тсукишима прекрасно помнит одно хорошее правило: «Если хочешь жить, то никогда не поддавайся своему любопытству».       — Нет, — тихо роняет Кей, — не стоит. Если выстрел был один, значит ничего серьёзного. Возможно, Нишиноя опять забыл про предохранитель на пистолете. Или Танака. Мало у нас идиотов в команде, что ли? — Вздыхает, почему-то вспоминая Кагеяму и Хинату.       Тсукишима не питает к ним симпатию. И с самого их знакомства — всё, что между ними было, это бесконечная ругань. Однако Кей не может отрицать и того факта, что двух придурков действительно не хватает. Ямагучи знает это, и знает, что на самом деле Тсукишима беспокоится за них, но не признаёт это вслух. Не в этой жизни и не при этих обстоятельствах.       Тишина кабинета медленно поглощает. Она создаёт невидимое одеяло, накрывая каждого в грязном кабинете с головы до ног, внушая странное спокойствие. Ритм сердца медленно приходит в норму, толчками стучась в груди. Сейчас определённо не хватает музыки. Какой-нибудь негромкой классической мелодии вполне хватило бы, чтобы хотя бы временно успокоить ураган у себя внутри. Просто воткнуть в уши наушники, поставить мелодию или песню на полную громкость, сесть на пол, спиной опираясь на холодные и местами окровавленные стены, и просто слушать. Слушать, закрывая глаза. Слушать, представляя совсем иной мир. Слушать и представлять, что вот — сейчас ты откроешь свои глаза и увидишь солнечный день, улыбающихся тебе родных, которые всегда ждут тебя в уютном доме. Слушать, окунаясь с головой в болезненные до крика воспоминания. Слушать, чтобы хоть на секунду забыть то, что там, за этой толстой бетонной стеной.       Нервы натянуты, как струны какого-нибудь музыкального инструмента. Они натянуты до предела, чтобы при игре извлекать лучший звук, без фальши. Натянуты настолько, что тихо-тихо трещат при каждом касании.       — Ячи-сан, может, ещё поспишь? — Предлагает наконец Ямагучи, умело перезаряжая свой пистолет. — Тебе стоит набраться сил.       Хитока благодарно улыбается, вновь не спеша занимая горизонтальное положение. Она несколько раз глубоко вздыхает, прежде чем выдохнуть тихое:       — Спасибо.       И Тсукишима вновь цыкает.

***

      Кагеяма, громко выдохнув и прислонившись спиной к стене, медленно оседает на пол, проводя ладонями по волосам. Руки мелко дрожат, ноги совершенно ватные. Дрожь мелко бьёт во всему телу, не желая исчезать. Тяжёлые удары сердца отдаются в голове, как будто оно бьётся не в груди, а в затылке. Он вздыхает ещё раз, на несколько секунд закрывая глаза. А потом, лениво обведя взглядом посеревший потолок, смотрит на спящего на диване Хинату и мысленно искренне благодарит Сугавару за уроки быстрой медицинской помощи. Если бы не это — Хината, наверное, уже не дышал, а ждал своего часа превращения в рычащую тварь. Сейчас Шоё спокойно и размеренно дышит — Кагеяма нехотя встаёт и подходит ближе, кладя свою руку на лоб напарнику. Прохладный. Отлично, думает про себя Тобио, радуясь, что хоть что-то хорошее. Температура снизилась, значит, эти таблетки — он невольно смотрит на пачку на столе — помогают. Если бы нет, то ему пришлось бы оставить Хинату одного и отправиться в ближайшую аптеку. А Хината мог проснуться, и, поняв, что в доме он один, подумать, что его всё-таки оставили тут одного. Могло вообще произойти всё, что угодно. Оставаться в доме одному рискованно, тем более, если ты толком не можешь держать в руках оружие.       Рядом с таблетками стоит уже пустая пачка из-под лапши, из-за которой Кагеяма опять поднимается, хватает мусор и плетётся на кухню, туда, где видел мусорное ведро. Конечно, можно оставить её и тут, на столе. Какой смысл сейчас идти и выбрасывать её? Жильцы дома, скорее всего, уже давно мертвы, а он с Хинатой надолго тут не задержится. А мертвецам уж тем более без разницы, будет тут мусор или нет. Им всё без разницы, кроме живого мяса.       Тобио опять заглядывает в окно — ничего нового, всё тот же безжизненный пейзаж перед глазами. Почему-то — чисто из-за интереса — Кагеяма протягивает руку к грязному стеклу и проводит по нему рукой, отмечая, что оно далеко не прохладное, а очень даже тёплое. Насколько же сильно должно печь солнце? Интересно, сколько сейчас вообще градусов на улице?       Тварей не видно, и Кагеяма не знает, радоваться или насторожиться. Это... подозрительно. Почти всё своё время он провёл, смотря в окно. И всё, что увидел нового — примерно час назад, когда на противоположной стороне улицы плёлся труп с разорванной и свисающей коже на лице. Он шёл так медленно, что Кагеяма смог его хорошо рассмотреть и поёжиться: кожа висела грязным, окровавленным куском и болталась при каждом движении; одежда во многих местах разорвана, пропитавшись кровью и другими жидкостями; на руке, ближе к запястью, если Кагеяма правильно понял, был загноившийся укус, всё ещё отдающий темно-алым цветом.       Скоро вечер. Тут оставаться опасно, особенно вдвоём, но ещё опаснее будет выдвинуться на ночь глядя — это Тобио понимает тоже вполне хорошо. Никто не знает, почему тварей в ночное время становится больше. Может быть, восприимчивы к свету? Или к ужасной жаре?       — Кагеяма, — раздаётся неожиданно сзади, и Тобио резко разворачивается, спокойно выдохнув, увидев напарника, — можем... можем идти. Мне уже лучше.       — Заткнись и иди спи. — Он подходит ближе к Шоё, скрестив руки на груди. — Скоро вечер, а мы имеем город, полный ходячих трупов и больного придурка, который в любой момент свалится с ног. — Выгибает одну бровь в вопросительном жесте. — Ты же не хочешь быть сожранным?       — Мы бы дошли! — тут же парирует Шоё, но, столкнувшись с тяжёлым взглядом Кагеямы, затихает, — ещё же... не ночь. Я бы справился.       — Что-то не сильно ты справился, попросив меня остановиться там, на дороге. — Кагеяма потягивается, заходя в гостиную и беря со столика градусник, тут же его стряхивая. — Иди сюда.       Хината недовольно фыркает, но не препирается и послушно подходит ближе, снова садясь на чуть охладевший диван. Слабость во всём теле не даёт возможность долго препираться. Он просто не в силах сейчас это делать. Да и, как ни крути, Кагеяма прав. Отправься они на поиск чёртовой академии сейчас — велика вероятность, что погибнут оба. А Хината не хочет, чтобы его напарник пострадал из-за его так не вовремя появившейся простуды. Да где он вообще мог простудиться-то?! Такая жара! Хотя, рассуждает про себя Шоё, возможно, что гуляет какая-то зараза. Иммунитет у всех ослабевший, справиться с болезнью, как раньше, до катастрофы, уже не может. Если, конечно, чудом не найти в аптеке какие-то медикаменты для повышения и укрепления иммунитета. Но заходя в подобные места — Хината на собственной шкуре знает, что о подобных витаминах вспоминаешь в последнюю очередь. Нелепо, но именно в аптеках и супермаркетах они с Кагеямой встречали больше всего тварей. По идее, самыми опасными местами должны быть дома. Хотя, тут же в рыжую голову врезается ещё одна мысль, все старались убежать. В домах осталось мало кого. Выжившие и те, кто считал, что там они могут спастись. Рано или поздно придётся выйти из своей лачуги. Нужно питание. Лекарства. Оружие. Наверное, тяжело тем, кто совсем не умеет драться, не то, что стрелять из огнестрельного оружия. Хотя это — наиболее оптимальный вариант, как считает сам Хината. У ножей, конечно, есть и свои преимущества, к примеру, патроны не заканчиваются и нет оглушительных выстрелов, но это — ближний бой, в котором мертвец может нанести по телу свой ответ в виде или укуса или царапины. Один чёрт — всё равно после этого труп.       Хотя это, конечно, тоже весьма странно.       Шоё забирает у Кагеямы градусник.       Почему люди не умирают, когда просто обо что-то царапаются или ранят друг друга? Почему умирают только из-за ран, нанесенных мертвецами? Ведь когда умирают просто — всё равно через какое-то время возвращаются.       Голова кружится, Хината зевает, доставая градусник, и, видя протянутую руку Кагеямы — кладёт ему в ладонь.       — О, поздравляю, почти снизилась, — кивает Тобио, кладя градусник обратно на столик, — тридцать семь и две. Всё равно тебе лучше выпить это, — он кивает на ещё одну таблетку, лежащую рядом со стаканом воды, — и лечь спать. Может быть, так и правда быстрее придёшь в себя.       Хината усмехается такой заботе напарника — а может, просто желанию побыстрее убраться отсюда и найти своих — и, взяв чуть дрожащими руками стакан, запивает горького вкуса таблетку. Ладно, ничего, это он ещё потерпит.       Кагеяма хочет спросить, начинал ли он, Хината, когда-нибудь раньше задыхаться во сне, но, взглянув на сонное выражение лица напарника, весьма быстро передумывает. Он спросит это. Но только чуть позже, когда Хината оклемается и встанет на ноги. Незачем сейчас его тревожить тем, что, к счастью, обошлось.

***

      Несмотря на всё это, Куроо находит ситуацию весьма забавной. И на него это совсем не похоже: он бы никогда не стал так рисковать. Так почему?       Вопросов, как всегда, больше, чем ответов. Ладно.       Акааши, прищурившись, смотрит на новоприбывших: эмблемы у них совершенно отличаются от тех, что на плечах Даичи и Сугавары. Разные команды? Кейджи тихо цыкает, сжимая оружие в руках. Значит, тот рыжий о многом промолчал. Тут не одна команда. Тут, мать их, две команды. Которые, как видно, дружелюбием совсем не располагают.       Такетора и Инуока отходят на полшага назад, направляя дула автоматов на Матсукаву и Ханамаки, пока остальные держат под прицелом Савамуру и Сугавару.       Однако даже если людей Куроо больше, то это совсем не значит, что их не смогут прямо тут убить. Или хотя бы часть. Куроо кусает нижнюю губу — хватит. Он, как капитан, в первую очередь, больше подобного допустить не может, как и нарушить ранее данные слова, ведь они всё ещё верят в него и надеются. Нужно начать и соображать головой, и взять себя, наконец, в руки. Сейчас решается их судьба. За пределами стен они долго не протянут, особенно, если учесть, что все доступные входы заблокированы мертвецами. Они даже убежать не успеют, если их выпрут отсюда.       Он не смог защитить четверых людей в своей жизни, но он может защитить остальных. Не разорвать окончательно всё доверие. Он поклялся, что будет вести их до самого конца.       — Ублюдок, — шипит Даичи, хмурясь, — чёртов ублюдок, — он не сводит взгляда с Тетсуро, одной рукой опираясь на Коуши и поднимаясь на ноги.       — Предлагаю спокойные переговоры, — Куроо заводит одну руку себе за спину, показывая какой-то жест — Акааши кивает, поняв, чего хочет Тетсуро. Бокуто, недоумевая, переводит взгляд с Кейджи на двух военных, стоящих рядом с лестничным проёмом.       Матсукава делает осторожный шаг вперёд, чтобы подойти чуть ближе. Ханамаки цыкает: что он делает? У них есть шанс скрыться, если начнётся перестрелка! Если их тут прикончат, то кто предупредит остальных? Такахиро напрягается, внимательно стараясь следить как за своим напарником, так и за другими двумя командами.       Надо что-то делать. Может быть, у Иссея есть свой план? Но он же мог сообщить об этом. Жестами.       Напряжение чувствуется в воздухе. Оно тяжёлое, словно налитое свинцом, опускается на плечи тяжёлой колючей проволокой.       — Для чего вы здесь? — Разрывает тишину Коуши, поддерживая Даичи одной рукой. Спокойные переговоры? Можно. Но только немного поздно.       — На улице дохрена трупов, особенно вокруг вашего гремящего забора, — отвечает Куроо, пожав плечами, — нас загнали в тупик. И мы потеряли своего человека, — он невольно сжимает пистолет Даичи сильнее в своей руке, — я думаю, всё предельно ясно.       — Серьёзно думаете, что мы позволим вам тут остаться? — Поражённо выдыхает Савамура.       — У вас нет другого выбора, — Тетсуро пожимает плечами, — только мы знаем, где могут находиться ваши люди. Потому что мы объясняли, как дойти до этой академии. И если они вам дороги, нужны и так далее, то вы оба прекрасно знаете, какой выбор стоит сделать.       Даичи не понимает их мотивов. Совсем не понимает. Он видит, как изменился сейчас Куроо, и это — опять! — странно. Они оба готовы сделать из друг друга решето. Но... Кагеяма и Хината... они живы? Могут ли они поверить словам Куроо? В принципе, их можно использовать и для своих целей. Но это, чёрт возьми, опасно. Савамура неодобрительно щурится.       — Ладно, — говорит Коуши, на секунду задержав взгляд на Савамуре, — но у нас есть условие.       И Льву кажется, что ничего хорошего не светит. Даичи пытается возразить.       Иваизуми все ещё хочет спать. Веки так и норовят закрыться. Всю ночь он толком и не спал, периодически проверяя, как Оикава. Он действительно боится, что Тоору больше не откроет глаза.       Киндаичи и Куними сменили Яхабу и Ватари у входа в медкабинет. Возможно, ложная тревога. Возможно, им стоит убираться отсюда как можно скорее. Непонятно. Звуки, эхом отражаясь от обшарпанных грязных стен, проносятся по этажам, ловко проникая в коридоры. Все они слышали выстрел. Один быстрый выстрел, после которого — звенящая тишина. Хаджиме неосознанно сжимает руку Оикавы сильнее. Чёрт возьми, да он на руках его потащит, если придётся тащить свои задницы куда-нибудь подальше от этой академии!       Надоело чувствовать постоянный животный страх. Мир, привычный и защищённый, рухнул, растворившись в воздухе, как в едкой кислоте.       Что там делают Ханамаки и Матсукава? Они вообще живы?       Яхаба тянется к поясу, снимая с ремня рацию — в ответ ему глухое шипение. Шигеру тихо ругается себе под нос и ловит взволнованный взгляд Ватари, тут же показывая жестом, что всё в порядке.       Они не могут просто так сидеть, но и уходить без своих тоже. Ожидание тягучей нитью сковывает тело.       — Может быть, нужно проверить, как они там? — Спрашивает Шинджи, меняя магазин у автомата.       — Они знают, что делают, — тут же отвечает Иваизуми, подумав, — просто верь в них.       Верить — последнее, что остаётся делать. Пусть это и глупо.

***

      Мир окунулся с головой в море хаоса. Где-то, в каком-то из многочисленных районов огромного Токио, раздаётся чей-то крик, отчаянно просивший о помощи. Гнилые зубы с силой впиваются в живот, раздирая тонкую футболку и нарочито медленно отдирая кусок живой плоти. Кровь брызжет и льётся на пыльный асфальт, человек продолжает кричать — более громко, более душераздирающе. Слезы подступают к глазам, когда ещё один оживший труп впивается в шею.       Мёртвый город вновь ожил.       Токио тонет в крови.       Выжившие пытаются бороться за свою жизнь, прекрасно понимая, что она может прерваться в любую секунду.       Провизия заканчивается, выйти на улицу страшно.       Кого стоит бояться больше: выживших или мертвецов? Кто из них страшнее теперь? Трупы, следующие инстинктам и жрущие живых, или люди, способные отобрать с трудом найденное пропитание? Хаос заставляет меняться, быстро и до неузнаваемости, словно просто совсем другой человек. Хаос вместе со страхом вытягивают тёмную сторону, открывая даже тебе самому что-то совершенно новое. Захочешь выжить — подстроишься. Другого быть не может. Ты вступишь в эту игру, а станешь ли ты в ней победителем — покажет время.       Академия, ранее славившаяся своим волейбольным клубом, стала пристанищем для выживших, которые готовы прикончить друг друга на месте. Разные люди. Разные команды. Разные взгляды на всё произошедшее. Забор прогибается под тяжестью трупов, грозясь вот-вот совсем рухнуть. Существо, некогда бывшее молодой женщиной, задевает мордой торчащую железку, разрывая кожу, которая гниющим лоскутом свисает с щеки. Молочно-белые глаза, подёрнутые чуть серой пеленой, смотрят в никуда, непонятно — видит тварь или нет. Она гортанно рычит, как и множество других рядом, пускает изо рта вязкую тёмную жидкость. Некогда нежная кожа сморщилась и приобрела грязно-серый оттенок, отливающий едва заметной синевой на солнце. Тварь отчаянно скребёт сломанными ногтевыми пластинами по забору в надежде пробраться внутрь, ближе к еде, к тёплому, ещё живому мясу.       — Асахи-сан, Рю, — неожиданно произносит Нишиноя, обращая внимание сокомандников к себе, — посмотрите, — он кивает на окно, куда сразу же спешит Танака.       — Господи Иисусе, — раздаётся со стороны Азумане, медленно качавшего головой, словно он не верит в происходящее.       Забор медленно прогибается под тяжестью оживших вновь существ. Он качается туда-сюда, с другой стороны, чуть дальше, где чёрный выход — железная сетка совсем скоро коснётся окровавленной одним из военных земли.       — Надо их снимать оттуда, — предлагает Рюноске, задумчиво потирая подбородок. — Чем-то, что можно просунуть в отверстия... — он задумчиво осматривает автомат, стоящий рядом.       — Но выстрелы...       — Нет, он прав, — Ю щурится, стукнув кулаком о свою раскрытую ладонь, — это сетка, значит, если взять что-то острое и длинное, можно просовывать в отверстия, поражая голову... Прекрасная идея, Рю! — Он улыбается, хлопая ладонью другу по плечу.       — Можно использовать это, — взгляд Асахи цепляется за ряд швабр в конце класса, — наверное.       Идея, несомненно, отличная, только что можно взять острое, что не сломается, пробивая черепа? Обычной палкой это сделать будет сложно. И покоя всё ещё не даёт недавний выстрел, прогремевший на всю академию. Нишиноя уверен, что им нужно пойти и проверить, и, в случае чего, помочь своим. Но чёртовы трупы ломали забор, и если с этим никто ничего не сделает, то помочь им всем можно будет только чудом.       Выйдя из кабинета, Асахи, услышав голоса с одного из верениц этажей, порывается пойти и проверить, пока Нишиноя доходчиво не объясняет, что им лучше сейчас позаботиться о другом, а их команда — большая их часть — профессионалы и могут разобраться. Кажется, что Азумане после этого заметно успокаивается.       Они, осторожно проходя по недавно собственноручно зачищенным коридорам, спускаются к холлу. Нишиноя убирает обратно в кобуру оба парных пистолета, ловко вытаскивая из-за пазухи палку от швабры, с крепко прикреплённым на один конец острым ножом. Должно пробить, вроде бы они действительно хорошо все закрепили — проверили на шкафу, стоящим в углу класса.       Дверь академии, стекло которой совсем заляпано, медленно открывается, и в нос ударяет мерзкий запах разлагающегося мяса. Танака тут же закрывает половину лица свободной рукой, сдерживая выступившие на глаза слёзы и рвотные позывы. Ю посмеивается, морщась. Даже, наверное, у самой большой помойки в мире запах куда приятнее, чем от этого скопления гниющих мешков. Рюноске глубоко вздыхает, крепко сжав зубы.       Они, слушая гортанные хрипы, подходят ближе — твари сразу же начинают вести себя куда активнее и агрессивнее, сильнее налегая на забор, пытаясь просунуть руки сквозь металлическую сетку, чтобы схватить свою добычу, что так услужливо пришла прямо к ним. Несколько секунд Нишиноя смотрит на тянущую к нему руки тварь, некогда бывшую мужчиной в возрасте, а затем лицо Нишинои искривляется в гримасе презрения, и он, замахнувшись, с силой бьёт палкой с острым наконечником прямо в голову трупа; слышится не менее мерзкий звук ломающейся лобной кости, и тварь, задержав невидящий взгляд на выжившем, валится на землю, заливая все тёмно-бардовой, почти чёрной, кровью вперемешку с другой жидкостью. Асахи и Танака, стоя по обе стороны от Нишинои, проделывают то же самое. Твари валятся на пол, цепляясь друг за друга; от запаха разложения в глазах плывёт и кажется, что всё содержимое желудка, вместе с желудочным соком, вот-вот окажется на земле, смешиваясь с кровью мертвецов. Трупы падают один за одним — кровь от них брызжет в стороны, попадая не надевшему перчатки Танаке на кожу. Мерзко. Отвратительно. Твари, почуявшие живую плоть, начинают подтягиваться с других сторон — с тех, где металлические листы, и чтобы убрать оттуда трупы, нужно выйти за пределы территории академии. С другой стороны — оно и лучше, вероятность, что они проломят те стороны забора начинает расти вниз.       Ещё несколько трупов.       Они лежат небольшой горкой, сквозь которую пытаются пробраться другие.       Капли пота стекают по лицу, и Асахи кажется, что его одежду можно выжимать. Дышать тяжело, но никто не прекращает пробивать черепа, особенно Нишиноя: он продолжает валить тварей, чувствуя удовольствие.       — Больной ублюдок, — с сарказмом бросает Танака, вбивая нож в череп очередного живого мертвеца.

***

      Если с Куроо что-то случится, то Лев никогда этого себе не простит. Хайба, скользя внимательным взглядом по капитану, может совершенно точно сказать, что тот напряжён. Да и кого вообще порадует подобная ситуация?       Напряжение, до ужаса тяжёлое, свинцовым одеялом ложится на плечи каждому. Его невозможно просто взять и скинуть.       Куроо нервничает. Он чувствует себя трусом, который согласился на условия тех двух — помочь зачистить тварей у забора и укрепить двери, которые закрыты таким образом, что ещё чуть-чуть и откроются, пуская всю падаль сюда. И, чёрт возьми, пока остальные там, на улице, он сидит здесь и распускает сопли. А Лев без него не уйдёт. Он, Куроо, уверен в этом, не после произошедшего и не после просьбы Бокуто остаться им вдвоём тут. Акааши оправдывает всё это сильным стрессом.       — Куроо-сан? — С вопросом в голосе мягко произносит Лев, садясь рядом с капитаном, — Вы в порядке?       — Да.       Короткий, сухой ответ на глупый, скорее из вежливости вопрос. Как тут можно быть в порядке? И Лев знает, что это — ложь.       Лицо Тетсуро не выражает никаких эмоций. Он чувствует себя чертовски жалким.       Сейчас они оба сидят в пустом классе на третьем этаже академии, не зная, что и сказать. На доске ещё остались какие-то записи с последнего урока, мел, упавший из чьих-то рук на пол около доски раскрошился — то ли при падении, то ли на него наступили — Куроо не всматривается. Над доской висят какие-то таблицы, ранее учительский стол, на котором теперь лежат два громоздких автомата, был завален бумагами, большая часть из которых упала на пол, устилая небольшой дорожкой. Контрольные, домашние, планы уроков... теперь это всё не имеет никакого смысла. На задних партах раскиданы учебные принадлежности нескольких человек — наверное, их оставили после уроков.       — Куроо-сан, — снова зовёт Лев, — извините за... моё недавнее поведение. — Он рвано выдыхает.       — Ты всё правильно сделал, — немного подумав, отвечает Куроо, слыша, как напарник удивлённо хмыкает.       Тетсуро не любит признавать свои ошибки, как и чувствовать себя слабым. Мысли, тягучие, как нефть, заполоняют голову, прилипая к стенкам черепной коробки. Почему Кенма пошёл не с ними? Почему, чёрт возьми, никто этого не заметил вовремя?! Острый кинжал медленно вонзают в спину, он с хлюпаньем проникает глубже, ещё ближе к сердцу. Жидкая тёмная кровь пачкает лезвие, стекая тонкой струёй из раны вниз по спине. Больно. Невыносимо больно. Он не хочет, не хочет этого. Куроо ненавидит привязанность. Она мешает ему уже во второй раз.       Лев аккуратно кладёт ладонь на плечо капитану, несильно сжимая, просто давая понять, что он тут, рядом, и ему, Куроо, есть на кого положиться.

***

      Матсукава, повесив на плечо автомат, как и Ханамаки, спускается вниз. В этой академии точно нет никакого магнита, притягивающего выживших? Они-то думали, что что-то действительно серьёзное. И разобрались весьма быстро — Сугавара явно обладал талантом усмирять людей. Матсукава тут же хмурится — что-то в нём не так, но Иссей сам не знает что: просто какое-то предчувствие.       — Ты не заметил, что тот парень из Карасуно с родинкой у глаза, какой-то... — он делает паузу, пытаясь найти слова, но его тут же перебивают, не дав закончить:       — Странный? — Такахиро вопросительно выгибает одну бровь, усмехаясь: — Ага, есть такое. Ты его взгляд видел? Цепкий, выжидающий. Как в душу заглянуть пытается. Не удивлюсь, если он или под кайфом, или поехавший.       Матсукава в ответ приглушённо посмеивается, спускаясь, наконец, на первый этаж. Глухие шаги волной проходятся по пустым мрачным коридорам, освещённым только дневным светом из окон. Пойти расчищать тварей они, конечно, могли, и на это весьма тонко намекал Даичи, но у них есть и свои дела, которые куда более важнее. Их много и не новички — скорее всего — должны же справиться сами.       — У нас есть что-то полегче гексенала?       — А? Зачем тебе? — Иссей мажет заинтересованным взглядом по напарнику, а затем они оба сворачивают в узкий коридор, в конце которого — они видят — стоят двое их людей.       — Капитану вколоть, — задумчиво отвечает Ханамаки, — чтоб не свихнулся от боли. Это Иваизуми мы наплели, что не все так страшно.       Иссей хмыкает и ухмыляется, качая головой:       — Будет хреново, если он узнает, — в следующую секунду пожимает плечами, — не помню, лучше спросить у Куними, он следит за всеми медикаментами.       — Поэтому придумай что-нибудь реалистичное, для чего уважаемому Оикаве-сану обезбол. — Он хлопает напарника по плечу, и, увидев Акиру, на губах расползается ухмылка, — о, вот и Куними, как кстати.       В курсе дела были все, кроме Иваизуми.       — Ну как погодка? — С сарказмом развевает тишину Ханамаки, помахав рукой сокомандникам.       — Как в адском котле, — убито отвечает Киндаичи, отходя от двери, чтобы Матсукава и Ханамаки могли зайти к остальным.       В медкабинете душно и воняет лекарствами, вперемешку с запахам разлагающейся плоти — окно немного приоткрыто, но толку от него немного: только небольшой сквознячок, проходящийся прохладным ветерком по небольшому кабинету. Яхаба и Ватари сидят на одной кровати, прижав к себе оружие.       — Ложная тревога. — Такахиро скидывает автомат на свою кровать, потягиваясь. — Забрела какая-то команда, вот и подняли шум, — он берёт с прикроватной тумбочки медицинские перчатки, про себя отмечая, что использовать их несколько раз — весьма неправильно.       — Кучка придурков, — небрежно бросает Иссей, роясь в сумке с медикаментами. — Нам надо его осмотреть ещё раз, — достав бутылёк с прозрачной жидкостью, Матсукава поворачивается к кровати, на которой лежит Оикава. Глаза Иваизуми, как, собственно, и его лицо, почти ничего не выражают, кроме волнения.       Хаджиме кивает, отодвигаясь назад.       Пальцы Ханамаки умело разматывают немного пропитавшийся кровью бинт — это не есть хорошо — и проходятся по коже, не сильно надавливая. Он прикусывает внутреннюю сторону губы: область вокруг раны заметно припухла и покраснела, не давая утешительных прогнозов; кровь, протекшая из раны, засохла бардовыми разводами на бледной коже. Брюшная полость — сложная система. В конце концов, пуля могла задеть что угодно. Вообще чудо, что сердце капитана до сих пор бьётся — с такой потерей крови это нереальная удача. Ханамаки абсолютно точно уверен в двух вещах: первая — если бы Сугавара вовремя вытащил пулю, то этого бы не было, вторая — если Оикава Тоору умрёт, Иваизуми прикончит того недомедика голыми руками. Такахиро резко хмурится и аккуратно, словно боясь, касается зашитой раны, беря одной рукой скальпель и разрезая тонкую тёмную нить в двух местах: два сшитых края увеличивают между собой дистанцию, выпуская каплю сукровицы. Ханамаки медленно раздвигает края раны в разные стороны, чтобы только увидеть, что там.       — Блять, — в голос ругается он, ещё раз повторяя свои действия, чтобы убедиться наверняка.       Иваизуми, нахмурившись, поднимает голову на сокомандника, задавая немой вопрос. Ханамаки игнорирует. Не время.       — Тащите сюда Куними и кто-нибудь вставайте вместо него, — головой Такахиро указывает на Яхабу и Ватари, получая кивок с их стороны.       — Какого...       — Объясню позже. Дай второй скальпель, он острее, — Такахиро протягивает одну руку в сторону не понимающего Хаджиме, и как только чувствует необходимый предмет в своей руке, тихо цыкает, слыша, как сзади нехотя поднимается Яхаба, и как через несколько мгновений скрипит входная дверь.       Акира понимает всё без слов, заверяя Иваизуми, что тому лучше сидеть на месте и ничего не предпринимать: в медицине он мало чего понимает, ещё и с его усталостью вообще ничего не добьёшься, только будет мешать, и вообще лучше тому выйти. Куними, надев ещё одни перчатки, встаёт рядом с Матсукавой, пока тот проверяет, всё ли необходимое есть на столике. Ханамаки аккуратно поддевает кетгут, надавливая лезвием — не самое лучшее, что можно придумать, но иного выхода попросту нет — и медленно вытаскивает эластичные нити из тела — Оикава хмурится.       — Любое обезболивающее, Куними. Небольшая доза.       Кровь медленно начинает течь, тут же впитываясь в вату. Ханамаки опять чертыхается — округлое отверстие, уходящее вглубь, и небольшой порез рядом грязно-серого цвета. Перчатки тут же мараются; в вену входит тонкая игла. Матсукава сдерживает рвотный позыв — выглядит действительно отвратительно.       И, кажется, идея о том, чтобы ничего не знал Иваизуми — только что с треском сломалась. Как только Хаджиме вновь вернётся в кабинет, то наверняка потребует объяснений. Или же Киндаичи с Яхабой и Ватари объяснят.       — Заражение и небольшое внутреннее кровотечение. Действовать надо быстро.

***

      — Ты серьёзно думаешь, что это хорошая идея? — Вопросительно вскинув бровь, Даичи облокачивается на учительский стол, — нет, что, правда?       Даичи против. Даичи очень против. Нельзя оставлять тут тех, кто их едва не прикончил, какие бы у них не были аргументы. Не сделали сейчас — сделают потом. К Куроо доверия нет, как, собственно, и к его людям. Толпа незнакомцев. Если в военных Савамура был хоть как-то уверен (и то только потому, что они поклялись ничего из ряда вон выходящего не делать, так как Коуши отложил смерть их капитана), то в Куроо — нисколько. Ухмылка и манера поведения раздражает. Всё в Тетсуро раздражает.       — Может не совсем, — согласно выдыхает Сугавара, остановившись напротив Даичи, — но сам посуди: у нас был выбор?       — Выбор есть всегда, Суга.       — Они знают Кагеяму и Хинату.       Аргумент небольшой. Сейчас этих двоих тут нет, и никто не может сказать, живы они именно в данный момент. Может быть, они заблудились в многочисленных улочках города? Насколько Даичи помнил, они не из Токио. Они, вроде бы, подцепили этих двух по дороге из префектуры Мияги, когда только всё это началось. Но переубедить Сугавару...       — Мы тоже многого стоим, Даичи. — Он делает шаг вперёд, едва ли не вплотную подойдя к капитану. — И помни, что нас всё-таки больше, — Коуши мажет губами по щеке Савамуры, вновь делая шаг назад.       — Но...       — Все мы люди.       — У нас здесь не центр спасения. Нам бы свои задницы уберечь.       Взваленная на себя ответственность нещадно давит на плечи. Кого им опасаться? Голодных монстров за стенами или этих людей? И неважно, что они согласились на их условие, всё равно — абсурд. То же самое, что и пригласить убийцу к себе домой на чай — непонятно, что ждать: получишь пулю в лоб или продолжишь дышать загрязнённым людьми воздухом. Как-то всё глупо получается.       Мысли о скорой новой вылазке приходят совсем не вовремя. Провизии, которую они набрали перед приходом сюда, остаётся немного. Одному-двум людям хватило бы, наверное, ещё на наделю, но не такой ораве, как они, хоть и стараются экономить пищу как могут. С водой проблем больше и Даичи никак не может придумать, как бы её решить. В магазинах бутылок остаётся не так уж и много, а если брать из каких-то других источников — обязательно нужны таблетки для обеззараживания: чёрт знает, что теперь там, в трубах.       Савамура ладонью вытирает пот со лба.       — Просто дадим им шанс. Выгонять людей туда, — Коуши кивает на окно, — как-то неправильно, согласись.       — Грёбаный моралист.       И Сугавара довольно улыбается уголками губ.

***

      Куроо спит.       Ужасно неправильно валиться в сон, когда остальным нужна помощь во дворе этого огромного здания, в котором раньше дети получали знания, грызя гранит науки. Лев сидит рядом, чувствуя на своём плече тяжесть головы капитана — топорщащиеся тёмные волосы щекочут шею. Они оба сидят в ужасно неудобном положении, ещё и на полу, спиной прикасаясь к относительно прохладной стене, окрашенную в светло-бирюзовый цвет.       Через открытое настежь окно отчётливо всё слышно: как рычат твари, пытаясь добраться до желанного мяса, как орёт Такетора, когда его нож застревает в черепе мертвеца и он не может освободить лезвие своего оружия, а Инуока громко ржёт рядом. Поведение Тетсуро, как считает Лев, больше, чем оправданно. Он просто слишком потрясён. Это стресс. Стресс всегда вызывает сонливость, а шок — приводит к необдуманным действиям. Все они люди, в конце-то концов. Невозможно быть всегда сильным.       Хайба чувствует странное умиротворение. Ему спокойно. Спокойно чувствовать тихое дыхание капитана и сквозь редкую пелену тишины слушать размеренные удары сердца. Защищать Куроо его собственное желанием. Тетсуро был не против, хоть и весьма удивлён. Несмотря на предостережения Кенмы, Куроо полностью доверил свою жизнь в руки двухметрового новичка. И Хайба прекрасно с этим справляется.       Но никто не знает, что заставило Хайбу — в его-то годы! — присоединиться к их команде. Лев ловко уходит от темы. Команда только знает, что капитан — вроде — был знаком с Хайбой до этого: не больше. Но они все догадываются, что это как-то связано с его сестрой.       Куроо хмурится во сне, сразу привлекая внимание — он чуть напрягается всем телом, на лбу залегает морщинка, которая в следующее мгновение исчезает. Ему просто нужно немного времени, чтобы отдохнуть.       Льву искренне нравится работать с этими людьми, хоть и изначально все — или, по крайней мере, большая часть — были против такого неумехи. Считай, он попал к ним сразу после окончания пары курсов университета, откуда ему знать и уметь обращаться с оружием?       — Всё будет хорошо, Куроо-сан, — полушёпотом зачем-то произносит он, свободной рукой аккуратно касаясь мягких растрёпанных волос.       Все они... все они кого-то потеряли.

***

      Ямамото вытирает рукой пот со лба, тяжело дыша. Форма мокрая и неприятно прилипает к телу. Он злится на то, что им приходится помогать, но, несмотря на своё недовольство, понимает, что от этого зависит и их безопасность тоже. Тварей за забором уже не так много — с каждой минутой тела, неподвижно лежащие на земле, увеличиваются. От трупов страшно разит гнилью — глаза слезятся, а в горле стоит ком.       Удар. Ещё один. Удар.       Тёмная, почти чёрная, кровь повсюду — она пачкает кожу, брызжет, крупными каплями падая на зелёную траву, оставляет кровавые разводы на асфальте и земле. Конечно, было бы немного быстрее, будь тут все из команды. Но чёрт с этим, думает Яку, целясь в отверстие забора.       Тварь, у которой была выедена дыра в животе, подходит ближе, смотря на них белыми глазами. Ей, в сущности, вообще всё равно, что у них случилось. Ей хочется жрать. Наблюдать, как ещё живое существо бьётся в агонии перед тем, как закрыть навсегда глаза. У неё на морде блестит ещё свежая кровь — даже не успела высохнуть — и Нобуюки невольно сжимает палку в руках сильнее. Руки твари тоже перепачканы в свежей алой крови, которая постепенно начинает засыхать под палящим солнцем. Она открывает пасть, давя из себя гортанные хрипы, захлёбывается кровью — или своей, или того, кем она перекусила — и снова рычит, обнажая ряды грязно-кровавых гниющих зубов. Бокуто, замахнувшись, попадает небольшим топориком мертвецу в голову, ломая кости. Треск.       — Когда же вы, блять, передохнете уже, — с отвращением в голосе бросает Танака.       Воняет ужасно. К этому невозможно привыкнуть. Асахи не уверен, стоит ли ему ломать черепа дальше, испуганно отходит на шаг назад, когда на него рвётся тварь, но попадает опять на забор, который не пускает её. Они не люди, повторяет раз за разом себе Азумане, не люди, мать вашу, не люди. Это монстры. В них нет ничего человеческого. Они просто убивают, пытаясь утолить свой голод.       Тварей становится меньше. Трупы один за одним валятся на землю, и через них ближе пытаются пролезть другие.       Никак не могут успокоиться.       Презрение к этим существам зашкаливает, Такетора возится с сорванным ими же замком. Чудо, что никакой гниющий мешок с костями не зашёл. Держится всё буквально на соплях. Акааши находится рядом, протягивая необходимые предметы, а Бокуто держит дверцу, чтобы мертвецы не зашли к ним на чай.       Солнце продолжает жарить, усиливая запах гниющего мяса.

***

      — Может быть, нам всё-таки стоит выйти и помочь? — Опять спрашивает Ямагучи, тоскливо посматривая в открытое окно. — Тсукки?       — Если хочешь — вали, — пожимает плечами Кей, — я тебя уговаривать не буду. Но это бесполезная трата времени и сил. — Он не спеша проходится в конец класса, где оставил свои сумки и берёт бутылку с водой.       Ячи — которая так и не смогла снова уснуть — сидит на парте, свесив ноги. Она внимательно слушает разговор, не вмешиваясь и периодически разглядывая болящие ссадины на ногах, как будто от этого они исчезнут. Несколько синяков, куча царапин, теперь обработанных и заклеенных пластырями, ушибы. Она действительно безумно благодарна им за то, что помогли и вообще вытащили. Ни воды, ни еды — только постоянные хрипы за закрытой дверью и скрежет по ней, словно твари чувствовали, что за ней есть кто-то живой. Это было безумно страшно — до кое-как сдерживаемого крика, до мольбы шёпотом, до катящихся по лицу слёз. Тёмный кабинет, комната — хрен с ней, тюрьма с четырьмя стенами, в которой нет света. Ячи сбилась со счёта, сколько она там реально просидела. Всё, что она может сказать точно — долго. Душная клетка, погружённая в кромешную темноту, в которой можно сойти с ума. Просто свихнуться, забить на всё и открыть дверь, выходя прямиком к трупам. Всё случилось слишком быстро, чтобы она хоть что-то толком поняла сама. Люди резко начали умирать, оживая снова. Пока Хитока не нашла своё укрытие, успела пронаблюдать за многим: в том числе и за тем, как её друзья пожирают других знакомых ей людей.       Она ёжится, медленно набирая в лёгкие воздуха. Неважно. Сейчас это позади, теперь можно не бояться открыть дверь. Теперь она не одна. Со стороны Ямагучи чувствуется искренняя поддержка — он сам как тёплое солнце, а веснушки напоминают созвездия. Солнце делит небо с ярко горящими звёздами.       Тадаши в сотый раз убирает отросшие пряди за уши — и Ячи, порывшись в кармане пиджака, вынимает синюю резинку для волос.       — А... Я-ямагучи-кун... — неловко зовёт она, приковывая свой взгляд к полу. Тсукишима заинтересованно смотрит в их сторону, вытирая мокрые от воды губы тыльной стороной ладони, — может быть, тебе лучше собрать волосы? — она протягивает резинку на своей ладони, — не будет так мешать.       Ямагучи тихо смеётся и тепло улыбается, забирая вещь. И, покрутив в руках, озадаченно выдаёт:       — Правда я совсем не умею этого делать. Не поможешь, Ячи-сан?       Тсукишима тихо хмыкает, не отводя от них пристального взгляда.       Хитока улыбается, соглашаясь с просьбой. Ямагучи подходит к ней, становясь спиной и чуть приседая — жутко неудобно, но потерпеть можно. Ячи ловко собирает его на удивление мягкие волосы в незатейливый хвост и принимает благодарность зардевшегося Тадаши.       Так действительно намного лучше, думает Ямагучи, улыбаясь.       Шум внизу постепенно стихает.

***

      Они сидят в окутывающей тишине. Когда все это началось? Сколько времени уже прошло? Пустота не исчезает, она всё больше подчиняет себе, делая в сердце ещё одну огромную дыру. Привязанность никогда ничем хорошим не оборачивалась — Куроо знает. Куроо знает, но ничего — увы! — не может с этим поделать. Он знал Кенму едва ли не с пелёнок. Они, сколько Тетсуро себя помнит, всегда были вместе — один детский сад, одна начальная школа, потом средняя, старшая... и одна служба. Куроо тянул Кенму из зияющей пропасти, в которую Козуме готов был упасть, дай ему волю. Тетсуро привык, что друг всегда рядом и не мог себе представить, что будет, если он погибнет. От смерти, конечно, никто не застрахован, но... но Куроо думать не думал, что убьют его настолько жестоко, а виной всему — он, Тетсуро, сам. Не надо было сомневаться в том, что Кенма был серьёзен и действительно отправится один. Будь они все вместе, то, возможно, шанс выбраться живыми был. Но не так.       Это был просчёт капитана. Человека, который за всех них отвечает и который клялся, что никто не умрёт.       Шибаяма — мёртв. Кенма — мёртв. Фукунага — пропал, и уже, скорее всего, тоже мёртв.       Перед его глазами стоят, как застывают, гниющие морды тварей.       Ничего уже не будет хорошо. Это лишь слова, чтобы временно утешить. Ничего не может быть хорошо, когда ты ежеминутно нога в ногу шагаешь рядом со смертью; не тогда, когда на улицах бродят монстры. И не тогда, когда мёртвые оживают и начинают пожирать всё живое.       Последние месяцы переворачивают жизнь с ног на голову, оставив после себя лишь хаос.       Мир, в котором не остаётся ни капли человечности. Мы становимся совершенно иными под невыносимой тяжестью новых событий. Мы уже далеко не те, какими были в прошлом. К чёрту моральные устои, к чёрту воспитанность, к чёрту человечность: этому больше не место в этом мире. Хочешь жить — привыкнешь. Ломая себя — с треском на две половины — ты обязан это сделать, или просто пусти пулю в висок. Сможешь сбежать или нажмёшь-таки на курок? Что, серьёзно хватит силы воли выстрелить себе в голову, обрывая никчёмную жизнь, полную отчаяния и страха?       Надо встать и пойти помочь остальным, а если они уже закончили, то посмотреть, где кто и чем заняты. Но никак не сидеть на грязном полу, вслушиваясь в мерное дыхание рядом развалившегося Льва.       Тетсуро опять отодвигает длинную чёлку, чтобы сделать себе обзор больше и устало вздыхает. Надо было подстричь, пока были в том доме, была же возможность. А он не подумал. Думал, что позже, когда Кенма вернётся из магазина — подстриг, ага, как же.       Лев лезет в карман своего жилета, доставая из него небольшой блестящий предмет чёрного цвета — Куроо не обращает на это внимания: мало ли что Хайба придумает и мало ли какое барахло с собой таскает.       — Куроо-сан, — неуверенно зовёт Лев, — можете повернуться ко мне лицом и не двигаться? — Он неловко улыбается, сжимая вытащенный из кармана предмет в большой ладони.       Куроо откровенно не понимает и вообще удивлён такой странной просьбой. Но Тетсуро пожимает плечами, поворачиваясь ко Льву и замирая, совсем не двигаясь, что можно подумать, будто он — просто фигура, если бы не вздымающаяся при вдохах грудная клетка. Ему не сложно это сделать.       Лев волнуется — Куроо это прекрасно замечает.       Большая ладонь на пару секунд разжимается, но Тетсуро хватает этого, чтобы разглядеть небольшую заколку с небольшой фигуркой чёрного кота. Лев аккуратно берёт тёмную отросшую челку капитана, раз пропустив мягкие волосы сквозь свои длинные пальцы, и не менее аккуратно закалывает — а Куроо не сводит взгляда с зелёных глаз, в которых плещется непонятная нежность и страх. Куроо смотрит в эти блядские зелёные глаза, в его голове проносится какой-то эпизод из жизни — он грустно улыбается уголками губ.       Сердце Куроо ещё раз с силой сжимает.

***

      — Кагеяма? — Осторожно спрашивает Хината, заглядывая на кухню.       Он чувствует себя действительно более-менее отдохнувшим, но сонливость всё ещё наваливается, не позволяя нормально контролировать своё тело. Усталость разливается по телу, не позволяя иметь такую роскошь, как взять оружие в руки.       — Ты как? — Спрашивает Тобио, помешивая что-то в прозрачном стакане, — лучше?       Шоё неуверенно кивает, задумываясь, как он себя чувствует. Да, его уже не трясёт от холода, но горло по-прежнему болит, напоминая, что болезнь всё ещё есть, и никуда не делась за несколько часов отдыха.       — Выпей, — Кагеяма протягивает стакан напарнику, держа в руке до последнего, пока не убеждается, что он не выпадет сразу же из рук Хинаты.       Убрав влажные рыжие пряди со лба рукой, он послушно и жадно начинает глотать прохладную жидкость, морщась из-за боли в горле. Голова неприятно кружится.       Кагеяма устало трёт виски, а потом думает, что скоро вечер, если уже не наступил — хотя на улице прохладнее не становится и солнце всё также продолжает светить, едва ли не нагревая земную кору до такой степени, что — чисто по домыслам Тобио — она начала бы плавиться прямо у них под ногами, вязкой жижей стекая по подошвам ботинок. Им всё-таки придётся остаться тут на ночь, и, возможно, ещё на пару дней — до тех пор, пока придурок Хината не встанет на свои две. Воды, как и набранной в сумках пищи, должно хватить, особенно учитывая, что Шоё сейчас не особо и рвётся что-нибудь съесть. Всё, что ему нужно — сон. Сон и спокойствие.       — Только настоящий придурок может заболеть летом в такую погоду, — комментирует Кагеяма, принимая из рук напарника пустой стакан.       — Заткнись, а?       Тобио хмыкает в ответ, кивая на диван в комнате, мол, иди, отдыхай дальше, уже не так жутко выглядишь.       Этот район настораживает Кагеяму всё больше и больше. Настораживает лишь потому, что тут слишком тихо. Обычно — в других районах города, как он помнит — тварей видно куда больше, они шаркают по улицам, лениво переставляя свои ноги, а то и вовсе стоят на месте, едва пошатываясь, и смотрят своими заплывшими глазами в пустоту. А тут — изредка можно увидеть один или два трупа, проходящих по дальней улице, которую видно из окон. Может быть, отсюда успели эвакуировать жителей? Или мертвецов собрали в каком-то определённом месте, закрыв на замок? Зачистки тут явно не было — ещё не добрались, да и тропинки не украшают мёртвые тела.       Скорее всего, не будь всего этого — можно ли назвать концом света? — они не познакомились бы с Хинатой и остальными из команды. Но зато у них была тихая и спокойная жизнь обычных студентов, которые усердно учатся и готовятся к предстоящим экзаменам, чтобы неплохо закрыть очередную сессию.       Хината плюхается на диван, тут же накрываясь одеялом, которое притащил сюда Кагеяма. Глаза слезятся — Шоё закрывает их, вслушиваясь в тишину дома.       Ему впервые за долгое время становится удивительно спокойно.       Где-то за пределами этого дома сейчас кто-то борется за свою жизнь. Где-то кто-то валит очередной труп. Где-то кто-то не смог спасти себя и сейчас умирает из-за укусов. Весь ли мир захватила эта катастрофа или только Японию? Может — это всё на самом деле один сплошной кошмар, которые часто снятся людям и они всего лишь не могут открыть глаза, чтобы оказаться в своём доме, своей кровати, испуганно пялясь в ужасно знакомый потолок, пытаясь привести дыхание в норму. Пройтись по дому, увидеть своих родных и вернуться снова в свою комнату, поняв, что всё только приснилось. Что нет никаких оживших трупов, нет никаких Карасуно. Только плод воображения после просмотренного на ночь нелепого ужастика.       Кагеяма тяжело выдыхает и щипает себя, поморщившись.       Только вместо своей комнаты Тобио видит тварь, медленно шаркающую к их дому.

***

      — Даичи-сан, это... — Энношита хмурится, потирая пальцами переносицу, — ты уверен? Уверен, что так будет лучше?       Савамура Даичи ни в чём уже не был уверен, но признавать это он не станет. Если люди Куроо, как и он сам, будут соблюдать условия их договора, то, возможно, что-то и выйдет. Они не помрут в случае нашествия тварей. Возможно, не стоило так быстро соглашаться. Но что сделано, то сделано — никто сейчас не сможет подойти к Куроо, произнеся что-то вроде: «эй, я передумал, катитесь отсюда».       Куроо отнюдь не дурак, но Даичи кажется, что он странный. Тот прожигающий взгляд глаз, потрясающая реакция и, судя по всему, безупречное владение оружием... если бы не обстоятельства в виде апокалипсиса, то Савамура с таким даже связываться не стал. На их, Некомы, форме нет специальных значков, значит, они не такие опасные, как военные внизу. Точнее, значит, что они не собаки на коротких поводках у правительства — просто такие же служащие, как Карасуно. Значит... хер с ним, это ничего теперь не значит, убить они могут так же, как и те в медкабинете. Нишиноя недавно пошёл посмотреть, что там происходит, уж больно тихо. Они не похожи на тех, кто будет сидеть в своей норе, не вылезая.       Даичи на девяносто процентов уверен, что в том, что люди Куроо остались тут — заслуга Сугавары. Как, в принципе, и военные. Не место доброте и жалости сейчас, как это объяснить ему? Как намекнуть, что Коуши слишком... мягкий?       — Уверен.       Врёт, это Тсукишима просекает сразу, но молчит, скрестив руки на груди. Рядом с ним как всегда стоит Ямагучи, опираясь спиной на стену, с другой стороны на парте сидит Ячи, которую попросили держаться рядом с Тадаши и Кеем. Последнего такой расклад совсем не устраивает. Не то чтобы Тсукишима против весьма милой девушки в их компании, он просто... не любит чужих? Они ведь её совсем не знают, как смогут даже глаза закрыть, не опасаясь, что девчонка воткнёт нож в спину? Быстрый взгляд по Ямагучи — а, ну да, Тадаши сможет. У него инстинкт самосохранения, видимо, совсем отсутствует. В вечной спячке. Помнится, когда только началась эпидемия и они встретили двух выживших — Ямагучи хотел помочь. Хотел до тех пор, пока не проснулся с ножом у горла. Мда уж. Тот день Тсукишима, наверное, запомнит навсегда.       За окном тень начинает подчинять землю себе, медленно поглощая освещённые ярким солнцем куски. Надвигается вечер, а затем — снова беспокойная ночь. Она куда опаснее дня, трупов становится больше, и чёрт знает почему. Они же... трупы? Они не должны чувствовать изнуряющую жару. Так какого чёрта выползают ночью? В тёмное время суток идти по городу становится страшнее — хотя иногда было страшно передвигаться по ночным улочкам огромного Токио и до эпидемии — но сейчас... сейчас совсем иначе. Кругозор узкий и почти ничего не видно, использовать фонарик — значит привлечь к себе внимание. Но трупы вроде бы не видят. Или видят? Они могут не заметить, если ты тихо прошмыгнешь перед их носом, не создавая совсем никакого шума, но идут на свет. Как насекомые-вредители, которые холодной ночью хотят погреться у нагревшейся лампочки.       Хуй поймёшь эти гниющие мешки мяса, думает Танака, садясь на стул.       — Кто остаётся на крыше? — Задаёт Даичи привычный вопрос, на который почти сразу же получает ответ:       — Киношита и Нарита.       Чудесно. Утром кто-нибудь их сменит. Собственно, почему они посылают своих людей, когда у них тут ещё целая орава, занявшая целых два этажа?       Дверь со скрипом приоткрывается, и в дверном проёме показывается голова Нишинои, входящего в кабинет с тяжёлым вздохом.       — У них там что-то случилось, — безразлично пожимает Ю плечами, — вроде что-то с их капитаном. Я не разобрал. У двери стоят несколько и не пускают того чувака, который притащил сюда раненого. Видок у него и правда отстойный, — Нишиноя приветственно хлопает по ладони Танаки и проходит ближе к Асахи, рядом с которым находится недавно облюбованное Азумане растение.       Сугавара резко смотрит в пол, лихорадочно прокручивая в своей голове множество разных мыслей.

***

      Глаза Ханамаки раз за разом пробегаются по ране, ему чертовски жарко, но он, не останавливаясь, продолжает делать всё возможное. Нужные препараты у них нашлись далеко не все, и Куними пытается сообразить, чем их можно заменить, а затем протягивает найденную замену Матсукаве.       Оикава пытается бороться. Он почти приходит в себя, когда Иваизуми засыпает прямо рядом с ним на стуле. Сил Тоору хватает только для того, чтобы чуть сжать руку Хаджиме и вновь провалиться в тёмную пропасть.       Иваизуми снаружи бесится и злится, ходит туда-сюда, огрызается. Он не хочет этого делать, но на эмоциях получается как-то само собой и никто винить или упрекать не будет. Все понимают. Злость на самого себя переполняет тело: если бы он тогда был рядом, то не позволил бы стрелять в Тоору. Иваизуми толком не знает и не может понять, что там вообще случилось, но винит себя в том, что отошёл, хотя прекрасно знает, что Оикаву лучше не оставлять одного, хоть он и не ребёнок.       — Иваизуми-сан, успокойтесь, — негромко говорит Киндаичи, — всё будет хорошо.       Ничего не будет хорошо, если Придурокава не откроет свои глаза.       Акира помогает снова зашить обработанную рану, проверяя пульс Оикавы. Тихий, но уже прощупывается лучше, чем полчаса назад. Игла ловко пронзает тонкую кожу, соединяя два края, которые периодически ватой вытирает Матсукава, чтобы не было крови. Два края плоти медленно сходятся, образуя небольшой красный шов из-за воспалённой кожи и брюшной области. Куними откладывает иглу, протягивая Такахиро остатки бинта, но этого хватает, чтобы перевязать. Перчатки заляпаны в яркой крови, где-то на одежде видно подсыхающие кровавые пятнышки — а, плевать, уже и не через такое проходили. Ханамаки кивает, делая шаг назад и медленно стягивает перчатки со своих рук. Они же... всё правильно сделали, да? Такахиро без понятия, что там вколол капитану Куними, но этот препарат вроде бы легче того, что был при первой их операции, значит, Оикава должен начать приходить в себя через несколько часов. Это, конечно, если они сделали всё правильно и им повезёт. Если нет, то...       Дверь с размаху открывается.       На пороге стоит разозлённый Иваизуми, который только одним своим взглядом требует объяснить, какого хера происходит.

***

      Тварь скребётся уже несколько часов, действуя на нервы. Она всем своим весом ударяется о запертую дверь, вновь проскрежетав грязными ногтями по деревянной поверхности. Потом к ней подтянулись ещё две случайно проходившие мимо. Выглянуть на улицу и убить угрозу Кагеяма как-то не решается — обзор из окон у него всё-таки ограничен. Хрен знает, что будет там.       И до наступления темноты было проще. В доме темно — дальше носа ничего не видно, приходится искать всё на ощупь или под слабый свет фонарика. И окна завесить нечем. Точнее, тряпки они найдут, но приближаться к окнам опасно. На улице шатаются множество мертвецов и некоторых притягивает шум тех, кто безрезультатно пытается прорваться в дом.       Гостиную освещает только тусклый свет луны, проникающий в окна. Хината сидит на диване, спиной облокачиваясь на Кагеяму. Его температура прошла, но — Хината вновь заходится кашлем — проблемы и другие есть. Страшно. Что будет, если мертвецы проберутся сюда? Откуда-нибудь. Откуда-нибудь, где совершенно темно. Труп медленно, шаркая, подойдёт к одному из них, резко впиваясь зубами. Хинату передёргивает, и он сильнее вжимается спиной в спину Тобио. Она тёплая.       Кагеяму клонит в сон. Он едва держит свои глаза открытыми.       Тварь дёргает за ручку. Хината подскакивает, с опаской озираясь назад.       — Эй, — тихо зовёт он, — они же нас не достанут, да?..       — Не достанут, — усмехаясь, шепчет Тобио.       Заряженное оружие лежит рядом, скребущие звуки натягивают нервы, как струну, о которую можно порезать палец. Если — Кагеяма лениво обводит взглядом улицу за окнами — те твари у двери продолжат шуметь, то их может стать ещё больше. Дверь может не выдержать под сильным напором, слетая с петель, падая на пол и поднимая облачко пыли, почти сразу же растворяющееся в воздухе. Им некуда бежать, если только опять не прыгать из окон второго этажа — снова. Только тут вряд ли получится провернуть такое. И даже не потому, что на окнах второго этажа есть решётка. Хозяева были весьма не предусмотрительны.       По полу ходят тёмные пугающие тени.       — Если температуры не будет, то с утра нужно будет выдвигаться, — тихо говорит Тобио, чуть пихая напарника плечом, — тут не стоит больше задерживаться.       — Хорошо, — Шоё улыбается, поднимая голову — смотря в пыльный побеленный потолок. С Кагеямой рядом спокойно, по телу не льётся вязкий страх. Он ждёт своей очереди, когда можно будет снова наполнить собой вены, пробравшись под кожу, помогая двигаться вперёд. Сейчас в доме становится более прохладно; одежда, и без того пропитанная потом, не липнет к телу. Тишину рвут на части, делая дыры, приглушённые хрипы.       Резкий глухой стук о стекло — Хината, широко распахнув глаза, подскакивает на месте, резко поворачиваясь и хватая с рядом стоящего столика пистолет — Кагеяма шипит тихие ругательства, опуская руку на ремень с ножом.       Оба прерывисто выдыхают, не спуская пристального взгляда с твари, которая посчитала нужным врезаться в окно головой, а теперь, пачкая его руками, пытаться прорваться внутрь, не прекращая щёлкать почерневшими зубами. У твари серого оттенка кожа, покрытая морщинами, пятнами, и приличного размера укус на правой щеке, внутри которого отчётливо видна жёлтая гниль. Мертвец бьёт руками по стеклу, открывает и закрывает рот, словно что-то говорит, опять ударяет.       Хината смотрит твари глаза в глаза.

***

      Команда в безопасности: час, наверное, назад, Акааши заставил Бокуто зайти сюда, сообщив за всех, что они в соседних кабинетах на этом этаже.       Куроо сидит в углу класса, крутя в руках заколку, которая несколькими минутами ранее держала его чёлку. Воспоминания, как горячая вода, волнами накрывают с головой, заставляя обжигаться и тонуть во множестве мерцающих перед глазами картинок. Прошлое проносится раз за разом: первая волна, вторая волна, третья, четвёртая. Куроо пытается выбраться из этого вязкого озера, но чем больше дрыгается, тем больше увязает в мутного цвета воде. Пятая волна — Куроо накрывает с головой ещё раз, острыми когтями проходясь по покрытым хлипкой коростой ранам, которые тут же начинает больно щипать. Тетсуро захлёбывается, пытается вынырнуть на поверхность, чтобы глотнуть кислорода, но уходит на слизкое алого оттенка дно.       Куроо хочет закричать.       Лев сидит напротив, прислоняясь головой к стене, делая спокойные вздохи. Его глаза закрыты, глазные яблоки изредка приходят в движение под плотно сомкнутыми веками.       За толщей стекла — тёмное, чёрное небо, на котором светятся звёзды, будто рассыпали на чёрную дорогую ткань драгоценные камни. Они далёкие, не досягаемые, смотрят на землю с высоты, пристально наблюдая. Куроо видит несколько созвездий, на которые он раньше часто любовался.       Тетсуро разрывает тишину громким выдохом — Лев едва хмурится, но не просыпается. Ждёт ещё одна длинная, тяжёлая ночь.       Куроо больно, чертовски, до одури больно. Поддался своим эмоциям. Слабак. Он не должен так расклеиваться. С утра он обязан быть снова самим собой, капитаном, который может вести людей за собой. Он должен справиться с тем грузом, что сейчас наваливается на него, цепкими руками добираясь до нежной души, впиваясь в неё и пытаясь разорвать, с силой растягивая в разные стороны — как резину, царапая, оставляя алеющие следы.       Интересно, что было бы, будь сейчас она тут, с ним? В этом мире, полном ужаса?       Куроо скучает. Скучает по тёплой улыбке, по заливистому смеху, по мягким прикосновениям, по аккуратным обработкам порезов, когда он возвращался с очередного задания или же просто где-то поранился. К примеру, когда пытался готовить — Тетсуро этого не умел, как бы ни пытался. На пальцах всегда были пластыри, скрывающие порезы начинающего кулинара. Он просто хотел как-нибудь порадовать её, занеся в медицинский кабинет команды Некома небольшую коробочку с завтраком.       Она была бы рада, Куроо знает.       Лев — как постоянно двигающийся объект вызова болезненной ностальгии.       Куроо помнит, как однажды, когда он просрочил с походом к парикмахеру, Алиса аккуратно заколола непослушную чёлку небольшой серой заколкой с котом — такой же. Наверное, эта у Льва осталась от сестры.       Хайба Алиса — глоток свежего, не пропитанного гнилью, воздуха для Куроо Тетсуро. Ему нравилось просыпаться по утрам, сразу же отправляя ей сообщение с банальными вопросами или вовсе просыпаться рядом, убирая длинные светлые пряди с лица. Нравилось крепко обнимать при встрече, утыкаясь холодным носом куда-то в шею, по привычке даря невесомый поцелуй. Нравилось вечерами, когда все остальные — и даже Кенма — давно ушли домой после задания или выматывающей тренировки, сидеть в медицинском кабинете, помогая разбирать бумажки, в которых он не понимал чуть больше, чем совсем ничего. Нравилось выбираться куда-то по выходным, чувствовать её ладонь в своей. Нравилось ночью, прижавшись со спины, тут же обвив чужую талию руками, положить голову на плечо, в тишине смотреть в окно, на россыпь горящих вдалеке звёзд. Нравилось просто быть рядом.       Так бывает только в книгах и фильмах, уверял себя Куроо. Но и не мог ничего сделать с быстро стучащимся сердцем — разодранным сейчас — и медленно разливающейся теплотой по телу.       И всё было бы отлично — он уверен — если бы не второе марта две тысячи пятнадцатого.