***
Из сна вырывает мерзко орущий дверной звонок. Алиса нехотя открывает глаза, нащупав телефон сбоку — на дисплее светится одно новое сообщение и первый час ночи. Хайба, понимая, что неожиданный гость успокаиваться не хочет, медленно поднимается с дивана, на котором уснула, поддавшись навалившейся усталости. Почти час ночи, кого может принести в такое время? Сердце заходится тревожным стуком. Алиса медленно идёт к двери, попутно открывая сообщение. От кого: Тетсуро ♡; если я не могу, то проси брата забрать тебя, если заканчиваешь в такое время, ок? ты нормально добралась? За дверью точно не Куроо. Алиса щурится — Тетсуро не обладает привычкой заявляться в позднее время, да и у него есть дубликат ключей. Не включая свет, она добирается до двери, внимательно смотря в глазок. И снова шумно выдыхает, щелкая защёлкой, открывает дверь. — Ну и как ты это объяснишь? — устало произносит она, качая головой и отходит от дверного проёма, чтобы нежданный гость мог зайти внутрь. Лев счастливо улыбается — совсем не сонный! — и стягивает с ног ботинки. — Ты обычно в такое время ещё не спишь, — пожимает он плечами, — неужели не рада видеть? — обиженно хмыкает, снимая с себя чёрную кожаную куртку. — Рада-рада, — в ответ улыбается Алиса, принимая из рук брата вещь и вешая в шкаф, — что-нибудь будешь? А ро... — Родители знают, — перебивает Лев, несильно хлопая Алису по плечу и, потянувшись, проходит на кухню, слыша, как сестра запирает дверь. — Кстати, — вспоминает он, уже доставая два стакана и, дождавшись, пока Алиса зайдёт, продолжает: — Куроо-сан тебя сегодня не провожал? Я даже думал, что помешаю вам своим визитом, — Лев поворачивается лицом к немного озадаченной Алисе, — не смотри на меня так! Я с прошлого раза никогда не забуду, как твой парень мне чуть шею не свернул, — не менее удивлённо говорит Лев, разводя руками и чуть поднимая голос, но Алиса видит в его глазах улыбку и пытается не засмеяться. — Прости, Лёвочка. — Она не выдерживает и тихо хихикает, беря со стола ранее забытую резинку, собирает волосы в хвост. Лев слишком забавный, когда чем-то недоволен. В памяти всплывают фрагменты того случая, заставляя улыбку на губах стать ещё шире. Алиса действительно рада, что Куроо хорошо ладит с её братом. Алисе кажется, что у них есть что-то общее. От этого в теле появляется до одури приятная теплота. Хочется, чтобы так было всегда. А когда Лев найдёт себе девушку — они могли бы вчетвером выбираться куда-нибудь во время выходных. Было бы здорово, думает Алиса, подавая брату пустой стакан, чтобы тот налил себе хотя бы чай. Алиса садится на стул, пропуская мимо ушей болтовню Льва, и скидывает смс-ку Куроо, что всё нормально.***
Солнечные лучи бьют ярким светом: так, что глаза начинают немного слезиться. Алиса не спеша поднимает веки, щурясь, пытается левой рукой нащупать свой мобильник на полу. 10:32, значит, ещё не опаздывает. От Куроо уже светится смс-ка с пожеланиями доброго утра и хорошо добраться. Смотрит на время отправки — почти семь утра. Опять их гоняют с самого рассвета, хоть бы один выходной дали. Алиса цыкает, однако нехотя поднимается, потягивается и убирает телефон в карман серых спортивных штанов. Дома тихо, поэтому она аккуратно идёт в соседнюю комнату, обнаруживая там спящего Льва, который забавно морщит нос во сне и обнимает одеяло. Не запечатлеть такое было бы большим упущением. Затвор камеры тихо щёлкает. Как только доберусь до работы, думает Алиса, копаясь в ванной, то нужно позвонить родителям. Лев довольно часто ночует тут, а Алиса не против. Ей не особо комфортно дома одной, поэтому с ней всегда или Лев, или Куроо. Её устраивает такая жизнь. Но чертовски обидно, что приходится скрывать свои отношения — им запретили иметь какие-либо связи подобного характера на работе. С другими — пожалуйста, с теми, кто работает под этой же крышей — нет. Некоме знать можно, пронырливому начальству — нет. Она бы действительно уволилась оттуда и устроилась где-нибудь в госпиталь, но слишком привязана к команде и излишне беспокоится о Куроо. Алиса слишком привыкла к постоянному недовольству Кенмы, когда Тетсуро говорит, что посидит с ней, пока Хайба не закончит свои дела. Кенма всегда бурчит что-то себе под нос — Алиса считает это чертовски милым — и уходит, уводя с собой остальных. Инуока обязательно будет следить за Шибаямой, чтобы тот не отстал. Слишком привыкла. Когда Алиса ищет нужную одежду, то ещё раз заглядывает ко Льву: его и пушечным выстрелом не разбудишь. Он развалился на диване, закинув одну ногу на спинку, а руками обвил одеяло. Она поправляет чёрный галстук ещё раз и, схватив со стола карандаш и листок, быстро пишет: «завтрак найдёшь в холодильнике, дубликат ключей в нижнем ящике моего стола», кладя записку на тумбочку рядом с диваном, не забыв потрепать младшего брата по светлым волосам. На улице слишком тепло для последнего дня февраля. В сидящей возле её кабинета спящей фигуре она узнает Куроо. Он скрестил руки на груди, поставив автомат рядом с собой — скорее по привычке, чем действительно мера предосторожности. Чего ему тут бояться? Алиса, достав ключи от кабинета, медленно подходит к Тетсуро, прикоснувшись к плечу — невесомо, чтобы случайно не напугать. — Тетсуро, — зовёт она, наклонившись к чужому уху, и, уловив шевеление с его стороны, отходит на шаг назад, вставляя ключ в замочную скважину. — О, ты пришла, — сонно улыбается Куроо, подхватывая одной рукой винтовку, а второй помогая себе оттолкнуться от сидений, чтобы быстро встать и успеть прижать Алису к себе за талию, коснувшись губами щеки. Алиса звонко смеётся и не может скрыть на губах счастливую улыбку. — Я думала, что вы всё ещё на тренировке, — говорит она, проходя вглубь кабинета, останавливаясь рядом с небольшим шкафом и убирая туда свою куртку. Куроо сидит сзади и ухмыляется — как всегда — внимательно следит за тем, как Хайба садится в своё кресло. — Час назад закончили, наверное. — Он смотрит на время. — Дали немного отдохнуть, а потом опять на какое-то задание. Я даже рацию не выключаю. — Со вздохом кладёт предмет на стол. Начальство звереет с каждым днём, считает Куроо. Спасибо, что дают время на перекусить и отдохнуть. Туда смотайтесь, там выясните, этого приведите, этого увезите. Даже Кенма раздражён подобным, Такетору приходится постоянно успокаивать, чтобы ничего лишнего при их верхах не сказал. Проблемы этот парень создавать умеет на ура, а расхлебывать всем. Солнце греет через окно, автомат лежит на стуле в углу, Куроо сидит на светлом диване и зовёт Алису к себе. Она обреченно качает головой, улыбается, подойдя совсем близко, так, что Тетсуро замечает кое-что новое, усаживая Алису к себе на колени. — Наконец-то ты без линз, — говорит он, ведя носом по чужой шее и переплетая пальцы. Он аккуратно сжимает её руку в своей. — Они были в диване, на котором спал Лев. — Не носи их. — Ты же знаешь, что... — Гетерохромия — это мило, — перебивает Куроо, ставя точку в этом разговоре. Рация оживает через минут двадцать и Куроо проклинает всё на свете, накидывая на Алису её любимую блузку морского цвета, помогая застегнуть первые несколько пуговиц. Перед уходом она желает удачи и нежно целует, и, ладно, настроение Тетсуро немного становится лучше. Он говорит, чтобы Алиса его дождалась сегодня, и, хватая автомат, вылетает из медкабинета под голос ворчащего Яку. Родители как всегда счастливы звонку и осыпают кучей разных вопросов, среди которых банальные про здоровье, работу, отношения с Куроо и как там Лев. Они смеются и говорят, что ночью улетают в Россию на пару недель. Алиса желает удачи и обещает позаботиться о брате. День тянется медленно, вечером взгляд каждую минуту останавливается на часах. Работы больше тоже нет, если, конечно, не проверять документацию и медицинские карточки по второму кругу, но вряд ли там что-то появится новое. Алиса, кажется, уже заучила всё и о каждом. За окном опять начинает постепенно темнеть и по кабинету разносится уставший стон. И так бывает довольно часто — начальство или не нагружает совсем, или даёт столько работы, сколько не выполнишь за несколько суток с перерывами. За дверью изредка проносится какой-то шум — их этаж тихий и шумит тут только Некома. Посетителей в её кабинете тоже не особо много — в основном это или другие команды, врач которых в данный момент отсутствует, или персонал. Или сама Некома. Такетора любит изображать из себя больного, чтобы лишний раз рассказать, как он героически «замочил того самого гада», отчего получает смешки сокомандников и несильный подзатыльник капитана вместе с просьбой погулять где-нибудь — желательно до своего дома, всё равно уже проверили на наличие ран. Ближе к десяти вечера от Куроо приходит сообщение с извинениями и что он не успевает. Алиса оставляет сообщение без ответа, кидает телефон в небольшую сумочку, которую перекидывает через плечо, и, выключив свет в кабинете, выходит, закрывая за собой дверь. Коридор тёмный и не освещается — позавчера перегорела лампочка, но никто вкрутить новую не может — или не хочет. В конце горит тусклый свет, создавая не самую уютную атмосферу: как в каком-то триллере, где с героем обязательно должно что-то случиться. Однако тут — тишина, и только с верхних этажей и лестничных пролётов доносятся эхом чьи-то голоса. Дойдя до конца своей рекреации, она прикладывает к замку свой ключ-карту и ждёт пару секунд, пока не щелкнет замок и не разъедутся в разные стороны двери. Вход и выход тут строго отслеживается. В принципе, оно и понятно — тут не детский сад, и далеко не проходной двор. На улице прохладно. Алиса, поёжившись от прошедшего по спине холода, жалеет, что не надела куртку потеплее. Охрана желает счастливого пути до дома. Выйдя на станции Минато и дойдя до обычной дороги, по которой она добирается до жилого квартала Роппонги, почти сразу же срывается на быстрый шаг. Почему — не знает, но чувствует себя параноиком. Сердце заливисто стучит внутри, ритмы отдают в голове пульсацией. Она опять оборачивается: в темноте, оставляемой сзади — ничего. Чувство «что-то не так» исчезать не хочет, лишь усиливается. Может быть, она просто боится ходить по тёмным улицам — и в принципе, такой страх весьма оправдан и в Японии таких людей очень много. Куроо всегда настаивает на этом, но всё равно советует быть осторожнее. Лев советует ходить в обход и говорит, что ей просто кажется. Алиса не знает, что думать, но скользкое чувство внутри не гаснет, оно сильнее загорается синим — холодным — пламенем в груди. Жжётся. Она снова обжигается о свой страх. Раньше подобного — она совершенно точно помнит — никогда не было. Она убирает длинную прядь за ухо, скрываясь за ещё одним поворотом и радуется, когда видит по пути людей. С ними спокойнее. Возможно, стоит прислушаться ко Льву и ходить в обход, но это час или больше пешком. А так можно добежать за пятнадцать-двадцать минут. Заходя в свой двор, Алиса крепко сжимает ключи от квартиры в руке и буквально залетает в подъезд, едва ли не бегом поднимаясь на свой этаж, и торопливо пытается открыть замок. Дома ждёт записка от брата с благодарностью за завтрак. В телефоне ждёт пропущенный звонок и сообщение тоже от этого же брата. И за содержание смс-ки Льву хочется сломать шею — как минимум. Потерять дубликат ключей от её, чёрт возьми, квартиры. Алиса считает до десяти и выдыхает, пытаясь как можно быстрее успокоиться и спрашивает, где он мог их потерять. Ответное «не знаю, наверное, где-то около твоего дома» приходит через семь минут, а следом — ещё одна, где Лев пишет, что его толкнул какой-то чувак, как только он, Хайба, вышел из подъезда. Алиса обещает дать хороший подзатыльник младшенькому, как только они увидятся. Лев понимает, что одним лишь подзатыльником вряд ли отделается, а её парень — ещё та сволочь, которая обычно за промахи весьма убедительно поясняет, что ему, Льву, стоит сделать, чтобы загладить свою вину. Однако самому Льву Куроо на самом деле симпатичен, какой бы занозой в заднице Тетсуро не был. А ещё Куроо неплохо объясняет, что для него, Льва, он «Куроо-сан», подкрепляя свои слова ворчанием сначала и множественными подъёбами позже.***
Следующее утро выдаётся пасмурным. И без Куроо совсем. За него Алисе отчитывается Кенма, объяснив это тем, что у них сегодня очень сложное задание и Тетсуро ходит и всех проверяет. Орёт на Такетору, понимает она, вздохнув; и по привычке плетётся в ванную, включив на телефоне какую-то попсовую песню. День проходит без Куроо, но зато за разговором с университетской подругой. Она спрашивает, не хочет ли Алиса встретиться, вспомнить старые годы. Хайба снова оправдывается тем, что сильно занята на работе. Подруга разочарованно вздыхает, задавая вопросы о том, что это за работа такая, на которой ни минуты свободного времени. Говорить о том, что с утра ей нужно сидеть в своём кабинете и ждать, пока у отведённой ей команды закончатся сложные миссии, после которых ей в любое время придётся спасать чью-то из них жизнь — не стоит. И даже не потому, что начальство запрещает разглашать эту информацию. За день Алиса успевает проверить, все ли медицинские инструменты на месте в операционной и всех ли препаратов хватает. И к девяти вечера спускается в подземку. Ключ в замочную скважину входит легко, щёлкает два раза и дальше не идёт — Алиса хмурится: вроде она закрывала как всегда на четыре оборота. Ощущение чего-то нехорошего искрой падает рядом с сердцем. Она медленно открывает дверь, переступая порог и, подождав около минуты, с опаской щёлкает выключателем: прихожую тут же заливает ярким светом. Ещё минута и Хайба тихо закрывает за собой дверь, разуваясь и стягивая с себя куртку, перекладывая телефон в передний карман тёмных джинсов. Плавно делает два шага вперёд, рвано выдыхает и вешает куртку на крючок, не спеша двигаясь по коридору в свою комнату. Слева раздаётся какой-то шорох, она тут же начинает поворачиваться, но чувствует тяжесть со спины. Кто-то выше её и сильнее хватает за шею, сдавливая своими пальцами. Искра тут же превращается в сильное пламя, оно полыхает внутри, глаза лихорадочно носятся по сторонам, руки пытаются оцепить от горла чужие. Страх сжимает. Алиса хрипит и резко ведёт в сторону, ударяя незнакомца о стену, и тут же пинает его в живот, вкладывая в это как можно больше сил; пытается отбросить от себя, рванув в самую ближнюю комнату, закрывая дверь и безумно жалея, что тут нет замков. Она подпирает дверь своим телом, дрожит и часто дышит, ногами опирается о шкаф, чтобы не поддаться давлению и не дать открыть дверь. Одной рукой достаёт телефон, пытаясь побороть дрожь и открывает вторую переписку — с Куроо. Сзади толкают дверь, Алиса пытается изо всех сил не впустить и, путая иероглифы, зачем-то набирает «пожалуйста позаботься о брате», нажимает отправить и бросает телефон на кровать. Страх разрывает на части, шкаф шатается из стороны в сторону из-за толчков, незнакомец что-то говорит, Алиса не может разобрать его речь. Слова звучат быстрым потоком словно на каком-то другом языке, который неизвестен человечеству. Она только понимает, что её больно хватают за волосы, накручивая их на кисть и снова дёргают. Крики гаснут в темноте. Она пытается выбраться, пытается оттолкнуть, давится собственным шипением и вскриками. Больно. Из разбитого носа капает густая кровь, когда её прикладывают головой о стену. Слёзы застилают глаза, Алиса пытается выбраться, кусая руку незнакомца — и тут же получает звонкий удар по лицу.***
У Куроо голова кругом и песок в глазах. Сейчас — пять с лишним утра, они только выходят из рабочего здания, расходясь по домам. Военная форма наконец-то не давит на тело, на плече нет тяжести в виде автомата. Он кидает Кенме «до завтра» и идёт в сторону своего дома, вытаскивая телефон из кармана. Видит одно непрочитанное сообщение от Алисы, хочет улыбнуться, но прочитав содержимое почему-то не может. Он сглатывает, и, чуть подумав, нажимает на вызов. Гудки. Куроо хмурится и снова нажимает на вызов. Снова ничего. Он доходит до светофора и снова нажимает на вызов, считая противные гудки. Где-то с шестого раза на звонок отвечают, но по ту сторону — незнакомый мужской голос, который спрашивает имя и просит приехать. Внутри всё мгновенно леденеет. Он ловит первое попавшееся такси. Около дома Алисы стоят несколько полицейских машин. Куроо пытается успокоить себя тем, что всё хорошо, но бегом спешит до нужной квартиры. Встречает его мужчина в форме — Тетсуро до боли кусает губу. — Вы... — начинает полицейский, поправляя медицинские перчатки на руках. — Пропустите, — торопливо говорит он, перебивая мужчину напротив, взглядом бегая по квартире, — я друг, её друг. Где Алиса? Что вообще происходит? Ещё один полицейский подходит, прося паспорт. Куроо раздражённо цыкает, но спешно достаёт документ из внутреннего кармана куртки и отдаёт в чужие руки. Он видит секундную растерянность на лице полицейского, но тот всё равно отвечает, словно вонзая нож в спину, глубоко, доставая до самого сердца: — Хайбу Алису недавно нашли мёртвой. Соседка слышала шум, но в полицию позвонила не сразу. — Мужчина смотрит на наручные часы. — Полчаса или час назад. Глаза широко открываются, Куроо машинально отталкивает полицейского, не слушая, что он говорит, и смотрит вперёд: на грязные следы в квартире — идёт по ним и усмехается — нервно, когда смотрит на перевёрнутую мебель в одной из комнат и кровь на стене и на полу. Полицейский говорит, что сюда нельзя и пытается остановить. У Куроо в голове — туман, он отталкивает мужчину, взглядом прослеживая кровавые следы и, не задумываясь, открывает дверь ванной комнаты. Воздух как будто выбивают из лёгких одним сильным ударом под дых. Лицо Алисы в ссадинах, разбитый нос припух. Сердце в груди, кажется, прекращает биться, глаза становятся стеклянными. Вода в ванне — размытого бардового цвета. На руках — длинные порезы вдоль. Кожа мертвенно бледная, глаза открыты, голова склонена набок. Засохшая кровь на лице перемешана со слезами. Куроо падает на колени. Тетсуро вспоминает свои трясущиеся руки и дикую боль в груди. Вспоминает, как хотелось разъебать к чёрту мир. Но сначала хотелось разъебать того ублюдка. По словам следователя — это был сбежавший из диспансера наркоман, который следил за Алисой в течение продолжительного времени; следил из-за того, что она была похожа на его бывшую, с которой они очень плохо разошлись. Куроо даёт пощечину сам себе — она ведь говорила, что ей кажется, словно за ней следят. А ещё Тетсуро помнит свои сильные удары по его роже — до тех пор, пока их не оттащили в разные концы помещения. Сейчас Куроо смотрит на спящего Льва и смахивает с его лица чёлку. Им просто повезло, что начальство хотело добавить в команду человека. Как бы по-другому он смог присмотреть за этим парнем — непонятно. Да и от его службы, как ни крути, есть плюсы. Куроо не знает, что к лучшему. Прошло около двух лет; он всё ещё скучает по Алисе, прикидывая, что было бы, будь она с ними. И теперь у него под боком Хайба Лев и тысяча неприятностей.***
С самого рассвета на улице пасмурно — наконец-то! На крыше сменяются люди. Танака оглядывает всё вокруг. Около забора кучей валяются разлагающиеся трупы, которые нужно будет сжечь, пока они все тут не задохнулись от такой вони. С некоторых сторон большого забора успели прибиться несколько тварей, но опасности они не представляют. Они вцепились в металлическую сетку мёртвыми руками и качают туда-сюда, рычат и кусают забор. Рюноске усмехается — вот же тупые. Нишиноя открывает пачку с сухой лапшой, которую сюда прихватил и пожимает плечами на вопросительный взгляд друга. Не воздухом же питаться, в самом деле. Обманчивое спокойствие. Сейчас только утро и ещё не так жарко, как будет несколькими часами позже. Пока можно просто сидеть на крыше академии, держа на коленях заряженное оружие, смотря по сторонам. И думать. Полностью мысли из головы выбросить, к сожалению, никогда не получается. На одной из улиц — чуть поодаль от академии, со стороны другого входа — лежит какой-то труп, который вчера хорошо подожрали. Нишиноя мысленно ему сочувствует. Немного южнее идут три твари. Не спеша, лениво переставляя свои смердящие конечности, просто идут, пока не уткнутся в очередной тупик — в котором будут скрести рукой по стенам и рычать, а через какое-то время — начнут просто стоять на месте, покачиваясь туда-сюда. Будут стоять до тех пор, пока рядом не пробежит пища. Тогда они двинутся, неся смертельную угрозу. Хорошо сейчас, наверное, только птицам — Танака усмехается своим мыслям — в воздухе безопасно и им не нужно ходить по земле вместе с мертвецами, чтобы выжить. А у людей проблемы. Нишиноя, пережевывая сухую лапшу, заряжает автомат, кладя его рядом так, чтобы можно было при первой же необходимости схватить и открыть огонь. Он смотрит по сторонам: несколько домов рядом, они выше, чем эта академия и они, Ю и Танака, могут попасть под удар. Не стоит терять бдительность. Где-то на соседней улице раздаётся выстрел, но никто не обращает внимания.***
Ханамаки проверяет рану Оикавы и вообще его общее состояние. Сосредоточенно осматривает новые швы и аккуратно меняет повязки, не сильно затягивая. Живот больше не вздутый, а сам Тоору спокойно дышит — глазные яблоки изредка движутся под закрытыми веками. — Скоро должен прийти в себя, — утверждает Такахиро, с улыбкой стягивая с рук тонкие медицинские перчатки. Он проходит мимо уснувшего Иваизуми, не тревожа, и выходит за дверь, проверить, как там их люди. Киндаичи здоровается кивком головы, Куними делает то же самое. Они сидят на небольшом выступе перед медкабинетом, одной рукой обнимая автоматы. Ханамаки говорит, что скоро должны проснуться Ватари с Яхабой, сменив их, и уходит обратно в кабинет, тихо закрывая за собой дверь. Иваизуми не двигается. Его голова заваливается немного в бок, наверное, уже затёкшая рука держит руку Оикавы в своей. Он спокоен и расслаблен — всяко лучше, чем несколько часов назад, когда Хаджиме хотел лично каждого растащить на куски и скормить мертвецам на улице. Матсукава специально не хотел говорить Иваизуми, что с Оикавой всё ещё может что-то произойти. Они просто не хотели волновать его лишний раз, так же... было бы лучше, да? Иваизуми сам загнётся, если будет часами сидеть, как на острых иголках, и не спать. Матсукава считает, что даже несмотря на то, что произошло с Тоору — Хаджиме должен восстанавливаться и спать, пока ситуация позволяет. Они не знают, будут ли живы к вечеру или не придётся ли им уйти отсюда. Им нужно быть готовыми к любой ситуации. Сейчас нужно только приложить все свои силы, чтобы поставить капитана на ноги. Киндаичи за дверью устало зевает, но глаза не закрывает. Они сидят в тишине, вслушиваются в звуки и шорохи. Недавно двое тех, с вороном на плечах, отправились на крышу. Перед этим заглянув сюда — бесит. Разреши им Иваизуми, Ютаро вышиб бы этим ребятам мозги. Куними берёт рядом стоящую бутылку с водой и вливает в себя остатки, ставя обратно, не закрывая. Ему, в отличии от напарника, всё равно на то, что делают те парни. Всё хорошо, пока это не коснётся их, Сейджо, самих.***
Сугавара, обойдя их этаж, снова обнимает Даичи, выдыхая тёплый воздух ему в шею. Пересмена сделана, Киношита и Нарита в соседнем кабинете спят, накрывшись какой-то найденной тканью. Ночами всё равно прохладно, особенно в пустом здании. Тсукишима, Ячи и Ямагучи спят в классе рядом с лестницей. Танака и Нишиноя на крыше, захватив с собой самое необходимое: патроны, какой-то зонт, потому что он должен их спасти от любой погоды, и еду. Даичи лежит рядом и молчит, о чём-то думая. Что там с Кагеямой и Хинатой? Уже прошло много времени с того момента, как они разошлись. Но — Савамура едва хмыкает — они уже, скорее всего, мертвы. Эти двое хоть и не были профессионалами, но и идиотами не являлись тоже, чтобы за столько времени не найти дорогу к указанному месту. Остальные смогли. Они встретились около ворот, проникая внутрь здания и чувствуя, как сердце рвётся от страха, устраняли угрозу. Ему немного беспокойно, что несколько других команд находятся с ними в одной академии, а потом понимает, что, всё-таки, сам согласился, чтобы они остались. Последнее слово всегда остаётся за капитаном. И он доверяет выбору Сугавары. Коуши умнее, чем кажется — Савамура видит это. Даичи проводит по лицу Коуши тыльной стороной ладони и тут же ловит улыбку. Он верит выбору Сугавары, но Тсукишима, судя по всему, слишком против. Понять его можно и стоит, Даичи и сам не особо в восторге. Зачищали это место они, а пользуются ещё и другие. Ладно, Савамура допускает ещё тех военных, с листом и аббревиатурой на эмблеме — их капитана ранили его, Даичи, люди. За окнами — конец первого летнего месяца, а ещё и тысячи ходячих трупов, которые снуют туда-сюда в поисках еды. Хреново, кажется, было выбирать своим местом одну из центральных токийских академий. Выглядит, конечно, крепко, но спасаться особо-то и негде. В мёртвом городе слишком опасно передвигаться на своих двух, пусть и с оружием. Никакие ножи или автоматы не спасут от какой-нибудь стаи этих монстров. На звуки выстрелов сойдутся ещё. Они лежат и молчат, просто смотря друг другу в глаза. Под глазами Сугавары залегли синяки, а белки глаз покраснесли, из-за чего Даичи просто шепчет: — Поспи ещё, пока есть возможность, да и рано. Тебе нужно. Коуши улыбается и послушно закрывает глаза.***
Кагеяма обходит комнату ещё раз, тщательно оглядывая всё, чтобы ничего не забыть. Глаза закрываются сами собой, а усталость тянет вниз, всем своим весом ложась на спину. За дверью раздаётся кашель Хинаты, что никак не успокаивает. Кагеяма знает, что если не вылечить, то могут быть осложнения, на которые у них совсем нет средств. А всё, что знает сам Тобио — как лечить простуду и подобные лёгкие заболевания. Они едва пережили эту ночь, при каждом звуке вздрагивая и наводя дуло пистолетов на пожирающую темноту. Твари били руками по окнам и двери: так, что казалось, будто бы сейчас всё просто треснет и упадёт, оставив их в центре гостиной на диване, пока мертвецы, громче зарычав, будут чувствовать свою очередную победу. Кагеяма не знает точно, сколько они просидели там, прижавшись друг к другу спинами, прежде чем Тобио почувствовал, как Шоё положил свою голову ему на плечо, спокойно дыша. Как возможно уснуть в такой ситуации — непонятно, но Тобио свалил это на болезнь и решил, что не станет отчитывать напарника. Он совсем не виноват, что за стенами конец света и они не могут нормально подлатать своё здоровье. Сейчас за окнами тварей стало меньше — разбрелилсь-таки, но несколько, особо упрямых, всё ещё рычат под дверью. Кагеяма думает, что выйти вполне реально, такое количество монстров они перестрелять могут. Это, конечно, по-своему рискованно, но сидеть здесь и ждать, пока все мертвецы уйдут — нельзя. Сейчас — раннее утро, а сумки уже собраны и стоят около двери. Кагеяма, опираясь спиной на стену, проверяет как застёгнуты все ремешки на форме, затем — как прочно заточен нож, и только потом ещё раз проверяет магазины двух пистолетов, отправляя их обратно в кобуру. Внутри растекается вязкое беспокойство и волнение, не дающее закрыть глаза прямо на месте и провалиться в сон. Стеречь дом почти всю ночь тяжело. Особенно зная, что с утра ты не сможешь пойти и лечь спать, как сделал бы любой нормальный человек раньше, до катастрофы. С утра нужно много чего сделать. Таблетка, кинутая несколькими секундами ранее в стакан с водой, продолжает шипеть, до тех пор, пока не растворяется, образовывая белёсый налёт. Тобио глушит тишину своим зевком и, беря стакан в руку, несёт к Хинате, садясь на диван. Шоё спит, даже не думая просыпаться. Он наконец-то расслаблен — немного бледный. Тобио кладёт свою ладонь на чужой лоб и удовлетворительно кивает, не почувствовав жара, а затем запускает пятерню в рыжие волосы и ерошит их, улыбаясь уголком губ. — Эй, Хината, — зовёт он, немного встряхивая за плечо, — поднимайся, — трясёт ещё пару раз, — давай же. С губ Шоё срывается недовольный стон и он начинает шевелиться, с огромным трудом открывая глаза. Тело болит и ломит, чтобы сообразить, где он и что происходит, требуется несколько секунд. Перед глазами расплывчатый силуэт Кагеямы, постепенной начинающий обретать более чёткие контуры. — Держи, — Тобио подаёт напарнику стакан с лекарством, но боясь, что Хината не удержит и разольёт, сначала помогает ему подняться, а потом только отдаёт кружку, поддерживая ладонью. Вид у Хинаты отстойный настолько, насколько это может быть возможным. Красные опухшие глаза, бледноватая кожа, в глазах — дичайшая усталость. Кагеяма видит, как напарник, выпив растворённую таблетку, хочет что-то сказать, и Тобио, кажется, догадывается, что именно. — Ты не виноват, что уснул, — опережает он Шоё, вставая с дивана, — но нам нужно идти, пока у тебя нет температуры. Тут оставаться опасно, они могут вернуться, — поясняет Кагеяма, заходя на кухню. — Я знаю, — фыркает Шоё, не торопясь вставая на ноги. Его жилет висит на подлокотнике кресла рядом, там же находится и другое его оружие. Кагеяме было не лень всё это с него снимать? Странно. Говорить совершенно не хочется. Хочется найти безопасное место и поспать. Кагеяма выходит обратно в гостиную, поднимая с одного из кресел небольшую и лёгкую сумку, отдавая Хинате. Автомат снова висит на плече, а рука сжимает рукоять острого, запачканного уже засохшей кровью, ножа. Они дойдут, обязательно дойдут. Но что, если их команды уже нет в академии? Что, если они не стали так долго ждать и перешли куда-нибудь в другое место, более безопасное? Несколько дней — это большой срок, теперь особенно. Дорога каждая секунда. Пока их время не закончится, они будут и бороться, как бы бессмысленно это ни было, будут искать своих людей. Хината стоит рядом — спина к спине, два ворона смотрят в противоположные стороны, два ворона готовы лететь. Кагеяма поворачивает ручку двери, с силой её пихая вперёд, чтобы скинуть тварей. Тела глухо ударяются о землю, пытаются встать, окружить, но громкий выстрел прибивает навсегда к пыльному, уже залитому красной, на слабом солнце кажущейся чёрной, кровью, асфальту. Вороны всегда возвращаются в свои гнёзда.***
Утро Куроо не заладилось. И дело совсем не в том, что Лев развалился на его коленях. И что ему не спится где-нибудь в противоположной части класса? Тетсуро фыркает и, зевнув, смотрит в окно, понимая, что сейчас явно весьма рано. Спать дальше не стоит, поэтому капитан, с минуту поразмыслив, аккуратно приподнимает голову Хайбы — тот нахмуривается во сне — и, убрав свои ноги, не менее аккуратно опускает на комок одеяла. Ноги, как и спина, затекают от не самой удобной позы. Куроо потягивается и ещё раз зевает, убирая чёлку с глаз. Он задумывается над своим поведением вчера и качает головой, шёпотом называя себя полным кретином. В тишине класса он слышит ритмичное биение в своей груди. Мозга больше нет, но есть сердце, которое не даст погибнуть остальному организму. Вдох и выдох равнозначны одному удару в груди каждого. Вдох-выдох, вдох-выдох. Они всё ещё живы, они не должны позволить себе закрыть навсегда глаза. Организм доверяет сердцу. Сердце знает, что делать и куда вести. Внутри бурлят смешанные чувства, но он проверяет пистолет в кобуре и насколько полон магазин, удовлетворённо кивает сам себе и только хочет выйти из кабинета, чтобы проверить, где остальные и чем заняты — хотя знает, что они ещё, скорее всего, спят — замечает свернувшегося Льва. — И что мне с тобой делать? — сам у себя тихо спрашивает Куроо, медленно расстёгивая и стягивая с себя жилет. Хайба шмыгает носом, когда Тетсуро накрывает его тело своим тёплым жилетом и снова поднимается на ноги, стараясь как можно тише покинуть кабинет. В коридоре куда прохладнее, и теперь ёжится сам Куроо, вслушиваясь в звуки. Тишина, словно он и Лев тут одни. Однако Такетора и Инуока находятся в следующем кабинете, а в конце класса — как замечает Куроо — спят Нобуюки и Яку. Рядом с каждым стоит наверняка заряженный автомат, который они готовы в любую секунду схватить, проделав в своём противнике решето. Вчерашний день, безусловно, выжал из каждого всё, что возможно. Такетора, причмокнув во сне, перекидывает одну руку через тело Инуоки, который тут же наморщивается и скидывает надоедливую конечность напарника, но не просыпается. Куроо тихо смеётся и будь у него под рукой камера, то он, не сомневаясь, заснял бы это. Бокуто и Акааши найдены через несколько пустых кабинетов, ближе к лестнице, ведущей на верхние и нижние этажи. Бокуто, совсем потеряв какую-либо бдительность, разваливается на четырёх вместе сдвинутых партах. Акааши же спит сидя на полу, обнимая своё оружие. Он опёрся спиной на стену рядом с дверью, словно так, что ждёт незваных гостей. Умно, думает Куроо, ещё раз осматривая этих двух. Интересно, может ли он считать их своими людьми? Им всем нужно будет подумать, чем заняться днём, уходить теперь, когда они прошли через такой путь и потеряли Кенму, никто не собирается. Если только выставить за забор людей Даичи. Куроо не питает никаких положительных эмоций к Савамуре. И услышав сверху его голос, Тетсуро, плюнув на свой интерес к разговору Даичи и кого-то ещё из его людей — хотя, возможно, капитан воронов что-то скажет про Некому — спешит вернуться в свой кабинет. Будь с ними Кенма, было бы всё значительно легче. — Утреца, Куроо-сан, — улыбается ему Хайба с порога, накидывая на капитана его же жилет, — спасибо. Вы не замёрзли? — Всё в порядке, — заверяет Тетсуро, щёлкая напарника по лбу. Куроо считает, что лучше понаблюдать за Даичи и его людьми из тени, так они смогут узнать о них чуть больше и предугадать их действия в случае чего. Лев, едва ли не светясь от непонятно откуда накатившего счастья, быстро достаёт из их сумки две пачки лапши и протягивают одну из них Куроо. Тетсуро думает, что Хайба слишком искренний и не может скрывать свои чувства, заряжая энергией других. Он улыбается, садясь рядом — Куроо чувствует, как парта немного прогибается — разрывает упаковку, кидая крышку на пол и посмеивается. Наблюдать за Львом интересно. — Приятного аппетита, Куроо-сан, — неожиданно тихо говорит Хайба, и Тетсуро оборачивается, видя лишь светлый затылок и двигающиеся плечи. Поступки Льва иногда не менее странные, чем он сам. Хайба, задумавшись на секунду, напряжённо касается своей спиной спины Куроо, ожидая, что капитан сейчас скажет что-то недовольное и пихнёт острым локтем. Но Куроо не отталкивает, чувствуя грубую ткань жилета через свою одежду и спокойно раскрывает пачку. Ему, Тетсуро, просто так спокойнее. Он должен чувствовать, что здесь не один. Тетсуро усмехается, кидая крышку к опрокинутому мусорному ведру.***
Бокуто переворачивается на другой бок, жмурясь. Он лениво открывает сначала один глаз, потом второй и понимает, что проспал бы так и дальше, будь мир немного иной и будь он хотя бы в действительно безопасном месте. Котаро медленно переворачивается на спину, вытягивая руки перед собой и издавая непонятный ухающий звук, на который мгновенно реагирует чистящий автомат Акааши, поворачиваясь к другу лицом: — Ты долго спал, Бокуто-сан. — Уже день? — Не сказал бы, — Кейджи пожимает плечами, — скорее ближе ко дню. Около десяти минут назад заглядывал Куроо, — замечает заинтересованный взгляд Бокуто на себе и цыкает, — я не знаю зачем. Но, — он кивает на окно, — мертвецы снова собираются у забора. Со стороны Бокуто копошение и тихий мат — он соскакивает с парт, подскакивая к чуть открытому окну. Действительно: вчерашние трупы, которых они отправили в вечный сон, лежат бесформенной кучей, а через них пытаются прорваться новые. Рыча, они встают на другие тела, крепко цепляясь мёртвыми пальцами за забор и то пытаются просунуть руку, то просто трясут металлическую сетку. — Эй, Акааши, — немного задумчиво тянет Бокуто, с некой неуверенностью беря с ранее учительского стола свой пистолет, — надо бы об этом сказать Куроо. Кейджи выдерживает паузу, щурясь, и согласно кивает в ответ. Ему не доставляет удовольствия докладывать обо всём Тетсуро, но другого выхода пока не видит. Нужно просто потерпеть до определённого момента.***
Тсукишима, как всегда, опирается спиной на пока ещё прохладную стену, исподлобья следя за тем, что делают остальные. Его откровенно раздражает всё, что тут происходит в последние дни, особенно нескончаемая доброта Сугавары и Савамуры. Малознакомую девчонку оставим и она даже будет присутствовать на каждом сборе команды; военных, которые зачищают город — оставим; еще команду, которая пришла сюда — тоже оставим. Это небезопасно. Тсукишима знает, на что способны люди, чтобы спасти свою шкуру и только поэтому Кей не удивится — ни капли — если в один прекрасный день их выставят отсюда, направляя в головы дула автоматов. И ему совсем немного, наверное, обидно, что Даичи мало прислушивается к мнению остальных, ставя во главе всего только слова Сугавары. Почему он вообще выполняет разные приказы? Савамура считает их семьёй. Тсукишима считает их всего лишь командой, связанную в прошлом работой и службой. Не более. — Тсукишима, Ямагучи, — наконец-то обращается к ним Даичи, — проверьте забор. Ячи с вами. — Да, — лениво отвечает Кей, почти незаметно цыкая. Да какого вообще чёрта? Она хоть нож или пистолет правильно держать умеет? Даичи говорит что-то ещё — Тсукишима не слушает, не хочет слушать. Он просто разворачивается и тут же выходит, даже не взглянув на остальных. Внутри ярко горит злость, сжигая хвалёное терпение. А Ямагучи — как слышит Кей — весьма доволен. Он что-то рассказывает Ячи, кажется про то, как попал в команду, смущённо — Тсукишима затылком чувствует, как горят щёки напарника — посмеиваясь. В команду Ямагучи притащил именно Тсукишима, так как не хотел просто так потерять единственного человека, который обычно постоянно рядом. Стреляет, конечно, Тадаши не очень хорошо, но быстро учится. Но до конца света им особо-то и не требовалось это делать, уметь — так, для галочки; они — операторы, их задача — координировать и направлять тех, кто работает в полевых условиях. Они — Карасуно — не семья. Они просто сборище людей, которые пытаются выжить. Они теряют человека за человеком. Сначала их тренер, затем Кагеяма и Хината. А кто следующий? Кому судьба приготовила скорый сюрприз в виде голодной твари за углом? Слишком забавно всё складывается. Твари любят менять свои же правила, под которые мы не всегда можем подстроиться. И удача, как правило, тоже на стороне оживших мертвецов. Проходя по лестничному пролёту, Тсукишима краем глаза замечает вчерашних новоприбывших — Бокуто и, кажется, Акааши — направляющихся вперёд по длинному школьному коридору, умудряясь по пути останавливаться и разглядывать погибшие цветы на подоконниках. Гул собственных шагов отдаётся эхом в голове, смешивая все мысли в одну вязкую кашу, как болото — наступишь и пойдёшь ко дну без шанса выбраться. Воспоминания жрут людей изнутри, оставляя только внешнюю оболочку. Теперь нет ни одного человека, который как-то не изменился. С стороны медкабинета на первом этаже слышны разговоры, но Тсукишима, даже и не думая вслушиваться, быстро проходит мимо, выходя в просторный холл. На всякий случай он снимает с плеча автомат, не спеша открывая входную дверь. На улице впервые за несколько изнурительных дней не жарко и дует приятный прохладный ветерок. — Тсукки. — Ямагучи подходит ближе. — Откуда начнём? — С юга, а там вкруговую, — не задумываясь тут же даёт свой ответ Кей.***
— Лев, помоги, — раздаётся за едва приоткрытой дверью и Бокуто резко останавливается, не двигаясь. Котаро слышит копошение и непонятный вздох, кажется, со стороны Льва, быстро прислоняется к стене спиной, нахмурившись. — Тебе ещё не надоело? — вопросительно вскинув бровь, спрашивает Акааши. — Может, стоит оставить их уже в покое? — Тихо! — шикает на друга Котаро, кусая нижнюю губу. — Хайба-а-а, — тянет Куроо, — просто помоги... я слишком быстро двигаю рукой и устал... — Сейчас, — незамедлительно отзывается Лев. Бокуто снова слышит копошение, а затем хмыки изо рта Тетсуро и тихие смешки Льва. Отношения у этих двоих всё интереснее и интереснее. Хотя, может быть, то, что происходит за дверью — вообще не дело Бокуто и он должен послушать Акааши, уйдя по своим делам? Пойти сжечь те трупы, к примеру, или ещё немного поспать, или почистить оружие, или... Куроо что-то неразборчиво шепчет и Котаро понимает: не должен. Интерес берёт верх над разумом. — Бокуто-сан, хватит уже... — просит Кейджи, но видя, что он не услышан, проводит ладонью по лицу, качая головой. Ну что за ребячество? Дверь резко открывается, откидывая прислонившегося Бокуто в сторону — Кейджи вовремя реагирует и не даёт упасть, подхватывая друга и помогая твёрдо встать на свои две. Куроо удивлённо на них смотрит, в дверном проёме над головой Тетсуро появляется не менее удивлённый Лев. — Что вы делаете? — первым интересуется Куроо. — А-а-а-а... мы тут... — Бокуто глазами бегает в разные стороны, пытаясь что-то придумать, — мы тут на дневную пробежку вышли, да. О, Акааши, — Котаро смотрит на свое пустое левое запястье, — уже столько времени, мы должны идти, ведь так, Акааши? — улыбается Бокуто, закрывая ладонью рот Кейджи, который порывается что-то сказать, а другой рукой подталкивает напарника в противоположную сторону. Куроо смотрит на Льва, а Лев непонимающе смотрит на Куроо. — Ебанутые. — заключает Тетсуро, качая головой и поворачивается ко Льву, цыкнув: — Ты доделал? — Почти, Куроо-сан, — кивает Хайба, возвращаясь к нескольким ножам, которые они ещё не заточили. И никто из них двоих не понимает, что не так с Бокуто и Акааши, которые в очередной раз оказываются под дверями. Под их дверями. За остальную команду Куроо не волнуется: недавно проверял, кто где и чем занят. Нобуюки помогает Яку подсчитать, сколько оружия у них осталось, марая простым карандашом найденную тут бумагу. Такетора и Инуока всё также стоят около лестницы, чтобы, если что, не впустить к ним на этаж чужаков. Ямамото держит в своих руках жизни своей команды, пока Инуока стоит рядом и поддерживает, не давая этому шару случайно упасть и разбиться вдребезги, разлетевшись по всей лестничной площадке. Организм будет изо всех сил защищать сердце.***
Всё, что хочет сейчас Тсукишима — вернуться в класс, или хотя бы не видеть Ямагучи с Хитокой. Раздражение внутри всё больше разрастается — с каждым словом, раздающимися сзади — и быстро загорается. Ямагучи обещает показать Ячи как правильно пользоваться тем или иным оружием, на что Кей в очередной раз цыкает, потому что слов у него не хватает совсем. Проблема Ямагучи в том, что он очень доверчивый и пытается видеть светлые стороны во всём подряд, закрывая глаза на реальность. На реальность, которая готова взять и разорвать на маленькие кусочки твоё тело. Ямагучи выжил благодаря самому Кею, который привёл его к остальным. И почему-то Тсукишима уверен — в один прекрасный момент они все будут жалеть, что приютили девчонку. Она научится, она освоится. И по сути — Кей касается загрубевшими подушечками пальцев прохладного замка — он не верит, что Хитока могла выжить самостоятельно, если ничего не умеет. Даже пробраться сквозь нескольких тварей трудно с оружием, а тут? Школьница с голыми руками прёт мимо монстров? — Прекращайте трепаться и займитесь уже делом, — гаркает Кей, не выдержав постоянных смешков рядом и громких выкриков, — а лучше заткнитесь совсем, если не хотите пригласить на обед добрую половину Токио. — Прости, Тсукки, — Тадаши по привычке чешет затылок и наклоняется к Кею, помогая ему проверить замок на прочность. Ячи опускает голову, шёпотом извиняясь за принесённые неудобства. Находиться тут до ужаса неловко, но она действительно безумно благодарна, что ей мало того, что помогли, так ещё и не выгнали. Находиться на улице непривычно, смотреть на пустой и опасный мир за забором — тоже. Последний раз на улице она была когда шла в школу. Последнее утро, когда она видела семью. В груди больно сжимается, глаза становятся влажными, но Ячи, до боли закусив губу, поднимает голову вверх, смотря в небо и не особо вслушиваясь в разговор Ямагучи и Тсукишимы. Небо затянуто серой ватой, мягкой и лёгкой, почти не дающей пробиться солнцу. Недалеко шумит забор, за которым стоит одна подошедшая тварь. Мир изменился, как бы ни тяжело было это принять, изменился кардинально. Дни человека избавлены от повседневности, где ты заранее знаешь, что проживёшь следующий день также, как и этот, и предыдущие. Теперь ты не знаешь и не можешь предугадать ни одну минуту. Сейчас — спокойно, через небольшой временной промежуток — твоё сердце не бьётся. День может быть выдаться абсолютно спокойным, но тревога и страх, смешиваясь, дают отвратительные чувства. Сомнение, стоит ли жить. Страх перед тем, что будет потом. Ячи знает, что к этому просто нужно привыкнуть и что хуже, чем было от начала катастрофы до её спасения, будет вряд ли. Чтобы бороться с тварями, нужно иметь стальную силу воли. — Ячи-сан? — доносится голос Тадаши. — Ты идёшь? — А? — Хитока тут же отрывается от неба, переводя на нового знакомого взгляд всё ещё мокрых глаз, — прости, задумалась, — тянет на губах улыбку и делает несколько шагов вперёд, замечая на крыше сидящего Нишиною. Он машет рукой и улыбается, говоря что-то Танаке, который выглядывает в следующую секунду. Ячи улыбается им в ответ, и только тогда, когда голова Ю скрывается за перилами, она возвращается к своему делу. Ямагучи хорошо ладит с Тсукишимой, думает она, наблюдая за ними. Перед тем, как кинуться помогать закреплять один из замков, она ловит себя на мысли, что Тадаши действительно очень милый.***
Шум снизу не даёт никому покоя. Как только расслабляешься — откуда-то скребущие звуки, от чего тут же передёргивает. Жутко. Этот этаж теперь принадлежит их команде, а значит, что они вправе распоряжаться и тем, что там, в тёмном подвале. От этого зависят жизни всех в академии, хотя Яхабе, по сути, мало хочется спасать кого-то чужого. Ватари проверяет, чтобы за ними не было хвоста и быстро нагоняет напарника, доставая фонарик, который им дал Матсукава. Окон в подвале, к огромному сожалению, нет. Там темно, сыро и наверняка воняет плесенью. Коридор сужается, оставляя двух военных напротив массивной грязной двери, которая чуть приоткрыта — хорошо, не запертая дверь им несколько задачу облегчила. В ушах гудит, кровь быстро бежит по венам, снова, снова, снова. Страх надвигается сильной волной, смывающей всё на своём пути и Яхаба начинает сомневаться, стоит ли им заходить дальше. Шинджи уверенно кивает сам себе, поправляет ремешок от автомата на плече и достаёт пистолет, щёлкая и проверяя магазин. С автоматом будет проблематично туда заходить. Он сам по себе большой, а места в подвале, скорее всего, едва можно развернуться. Яхаба делает несколько быстрых и глубоких вздохов, до предела наполняя лёгкие кислородом, а затем резко выдыхая его полностью до головокружения, делает то же самое, что и Ватари. Рука мягко обхватывает ствол, такой привычный, щёлкает предохранитель, а один палец смещается ближе к курку. Стрелять на поражение — слова Иваизуми звучат в голове. Плевать, выживший там или мертвец. Они всё ещё на своём задании. Когда Ватари одной рукой берётся за ручку двери, Шигеру делает пару мелких шагов назад, чуть вытягивает руки с крепко зажатым в ладонях пистолем немного перед собой, прицеливаясь. Указательный палец гладит курок. Что будет после того, как они откроют дверь? Что их ждёт? По спине пробегает холодок, но Яхаба кивает напарнику, давая понять, что он готов. Дверь резко открывается, а сердце тут же начинает биться с ужасной скоростью, выбивая рваные ритмы. Темнота режет глаза, звуки усиливаются. Ватари показывает жестами, что нужно идти туда. Фонарик тихо щёлкает и освещает дорогу в никуда, в кромешную тьму, в которой их что-то ждёт. Тихие шорохи похожи на игру фантазии, но если бы им казалось — Яхаба бы порадуется, правда. У Ватари тёмные круги перед глазами от страха, но он, чуть выглянув, медленно освещает подвал — видимую его часть. Старая лестница с пятнами крови и — Шигеру присматривается и морщится — куском гниющего человеческого мяса на одной из узких ступенек. Лестница не особо большая, ведёт вниз, в небольшой коридор. Шинджи светит на поворот влево и ждёт, а потом поворачивается к напарнику, шепча: — Будь там твари, уже бы вышли. Нужно спускаться. За дверью чертовски душно и воняет до слёз в глазах — Яхаба едва удерживается от того, чтобы не согнуться пополам, судорожно выкашливая на и без того грязный пол часть своего скудного завтрака. Он бы пошутил даже, что нужно было брать прищепки и прицепить на нос, чтобы не чувствовать ужасный запах разлагающегося мяса, но понимает, что сейчас далеко не самое лучшее время. Шорох повторяется. И ещё раз. Тихое рычание. Ватари удобнее перехватывает пистолет, не выпуская из второй руки фонарик. Шаги эхом отбиваются от стен, распространяясь тихим гулом по небольшому пространству. Подошва армейских ботинок плотная и ребристая, но Яхаба точно знает, что оступиться тут — запросто. Места так мало, что приходится ставить ногу боком, периодически соскальзывая и хватаясь на перила. Чем ближе, тем запах становится сильнее, однако Ватари кажется, что если они отсюда выберутся живыми, то его обоняние уже не вернуть. Они стоят около стены, освещая пол и довольствуясь светом, который проникает за счёт открытой нараспашку двери. Всё это кажется какой-то ловушкой, но в том, что где-то тут есть твари — уже никто не сомневается. Люди, даже при всём своём желании, так хрипеть не могут. Живые люди. Кажется, словно сейчас в дверном проёме кто-то появится и захлопнет дверь, оставляя их двоих здесь, как загнанных в клетку птиц. Они также будут биться, пытаясь вырваться, шум будет привлекать хозяина — тварей. Картина маслом. Страшно. Шигеру показывает жестом, что пойдёт первый, а задача Ватари — освещать. Они немного отходят от стены, приближаясь к самому краю, сердце бьётся где-то в организме настолько быстро, что, кажется, сейчас вовсе остановится, не выдержав такого напряжения. Ватари даёт отсчёт: три, два, один. Яхаба рывком вырывается из своего укрытия и наставляет дуло пистолета на темноту, в следующее мгновение разорванную ярким светом фонарика. В конце маленького коридорчика есть только закрытая дверь, и Шигеру, признаться, уже не знает, чего бояться сильнее: того, что оттуда сейчас повалятся одна за другой твари или того, что они тут как в ловушке? Их могут устранить. Легко и просто. Смерть будет достаточно глупой после того, что они уже пережили. Яхаба не любит себя нахваливать, но знает, что он и Ватари — незаменимые боевые единицы команды, которыми дорожит капитан. И он будет скорее всего очень расстроен, узнай, что двое его хорошо натренированных людей погибли такой глупой смертью. Когда капитан очнётся, он должен видеть всю команду в сборе. Они одно целое. Они проходят вглубь, запах становится просто невыносимым и Шинджи заходится лёгким кашлем, морщась. Он выходит вперёд, кладя руку на ручку двери и, видя, что напарник готов, резко дёргает на себя — дверь стукает и не поддаётся, а в следующую секунду на неё наваливается с обратной стороны несколько тел, пытаясь сорвать с петель и добраться до пищи, которая сама пришла к ним. Сколько там тварей — непонятно, но ясно, что не одна и не две. Их там больше и их держат под закрытой дверью в подвале. Здорово. — Нужно сообщить остальным и как-нибудь зачистить эту хрень, — предлагает Яхаба, кивая головой на выход. — Мы не знаем, сколько их там, — возражает Ватари, — ты хочешь сдохнуть и подвергнуть остальных опасности? Шигеру цыкает: — То есть, если они сломают дверь и прорвутся в здание, — усмехается он, — не опасно? Думаешь, они просто пройдут мимо — на улице пастись? — Тч, — задумывается Ватари, отходя назад, — ладно. Но нужно быстро. Зачем те парни держат тварей в подвале — ещё один свалившийся на их головы вопрос. Явно не для декора. Яхаба чувствует, что что-то тут определённо не так и выходит из подвала, вдыхая более чистый воздух.***
Небо такое, что создаётся ощущение, будто вот-вот польёт дождь, остужая долгожданной влагой потрескавшуюся землю. Чему радоваться — Кагеяма не знает. Он думает над этим: когда на небе ярко светит солнце, есть преимущество. Из-за жары запах гнили становится сильнее и можно унюхать запах твари, чтобы не попасться. В дождь запах даже самого гнилого мертвеца слабеет, а под звуком бьющихся о землю капель не слышно шаркающих шагов и гортанных хрипов. Но зато не жарко. Однако вся одежда мокрая и висит тяжёлым комом, прилипая к телу, а жилет, пропитавшийся водой, сильно давит на плечи и грудную клетку, сковывая движения. Если польётся дождь, то Хината промокнет и может заболеть ещё сильнее — Тобио прикусывает себе кончик языка. Мысли о простуженном напарнике не выходят из головы, словно их прибили намертво гвоздями и посадили тварей охранять. Он действительно хочет, чтобы Хината просто поправился. Если остальная команда их уже похоронила и не ждёт, или вовсе уже давно покинула назначенное место, то всё, что у него, Кагеямы, остаётся — Шоё. Искать своих они уже тоже не только не станут, но и не смогут: Токио огромный. В мёртвом городе полно других выживших, таких же военных, как рассказывал Даичи, и просто гражданских, которые успели заскочить в оружейные магазины, набравшись оружия. Наткнись они на группу выживших, исход будет ясен: Хинату застрелят. А потом, скорее всего, Кагеяму следом. Он видел это уже, он знает. В самом начале катастрофы им двоим удалось примкнуть к небольшой группе, состоящей из восьми человек. Город умирал на глазах, а вместе с ним людская человечность. Находились другие выжившие: их группа забирала сумки и пускала пулю в лоб. Чуть позже — они стали убивать и своих, подхвати они какую-нибудь болезнь. Когда из восьми осталось пятеро, Хината предложил бежать. Кагеяма смотрит на напарника, идущего рядом: он бледный и вялый. Тобио протягивает руку, касаясь пальцами лба: и пожимает плечами, видя немой вопрос в глазах Шоё. Тёплый. — Ты как? — спрашивает Тобио, стряхивая с ботинка грязный пакет, — чёрт... — Держусь, — натянуто усмехается Хината и видя неудачу друга — наступает носком ботинка на пакет и ждёт, пока Кагеяма вытащит из него ногу. Шоё чувствует себя так дерьмово, как ещё никогда не чувствовал. Тошнота комом стоит в горле, а голова раскалывается на мельчайшие части, будто бы его череп раздолбили битой. Боль пульсирует, волна за волной, то сильнее, то слабее, как чьи-то удары. В глазах плывёт: кидает то в жар, то в холод. Он снова шмыгает покрасневшим носом и, издавав страдальческий стон, вновь заходится разрывающим воспалившуюся глотку кашлем. В сумках есть, конечно, таблетки, но они с усыпляющим эффектом. Хинате нельзя. Не сейчас. Переулок за переулком; чёрные окна заброшенных магазинов зияют как чёрные дыры, готовые затянуть всё. Уничтожить, чтобы больше не существовало. На щеке неприятно засохли капли крови мертвеца, которого пришлось убить, чтобы выбраться из дома. На улице — рядом с небольшим садом слева — за ночь столпились твари. Надо о чём-то поговорить, чтобы хоть немного разрядить обстановку, но слова не лезут. Они вспыхивают в голове тусклым огоньком и тут же исчезают. Вокруг подозрительно спокойно, и это, вроде бы, с одной стороны хорошо, а с другой где-то тут есть опасность. Зачистки тут не было, думает Кагеяма, проходя магазин, за тёмным окном которого их взглядом провожает мертвец, стучащийся своими руками по толстому стеклу. Военные не любят убирать после себя и всегда оставляют трупы на дорогах. Здесь же всё чисто, не считая редких уже убитых мертвецов на асфальте или за толщей магазинских окон. Они осторожно двигаются вперёд, к следующему переулку. Сердце глухо бьётся в груди, ускоряясь, пока по телу, как кровь, льётся тревога. Они резко сворачивают направо, тут же останавливаясь и, широко распахнув глаза, смотрят перед собой, медленно отступая назад. — Блять, — одними губами шепчет Хината, медленно стягивая с плеча автомат. На них смотрят несколько десятков белых заплывших глаз, в которых тут же загорается голод. — Сматываемся, быстрее, — в голос кричит Тобио, хватая напарника за руку и таща за собой, — быстрее! — Я знаю! Сзади — множество сводящих с ума хрипов, Хината на секунду оборачивается и цепенеет от пронизывающего всё его тела страха. Он, протянув свою руку, обтянутую бледной, почти белой, кожей, ловко цепляет коросты и рывком срывает, впитывая вытекающую из ран панику. Твари столпились в этом тупике. Их, чёрт, куда больше десяти. И всё они теперь по пятам следуют за ними, пытаясь схватить. Лёгкие сжимаются спазмами, дыхание сбито, страшно, чудовищно страшно. Хината на бегу достаёт пистолет, снимая предохранитель, и, оборачиваясь на секунду — стреляет в голову подошедшей слишком близко твари. Она глухо падает на асфальт, марая его в вытекающей из головы чёрной крови и другой жидкости. Твари злятся — они рычат ещё сильнее и проворнее пытаются сцапать свою добычу, которая бежит не зная куда, не задумываясь, что где-нибудь может быть ещё один такой тупик со скоплением падали. Рычание раздаётся в голове, паника заполняет собой голову и туманит разум, не давая трезво соображать. — В конце переулка есть дом, — говорит Кагеяма, оборачиваясь, — нам нужно туда, — он на ходу нажимает на курок, чётким выстрелом отправляя мертвеца на тот свет. — Ты спятил?! — едва ли не орёт Хината, пытаясь нагнать напарника, — Мы не знаем, что там! Нет времени проверять, ты это хоть понимаешь?! Тобио прикусывает нижнюю губу: — Это наш единственный шанс, — говорит он, поудобнее перехватывая ствол чёрного пистолета. — Что, если там ловушка? — не сдаётся Хината, бегая глазами по разным сторонам и в конце концов снова сталкивается с голодными взглядами монстров. Он срывается на кашель, чувствует выступившие на глазах слёзы и жжение в горле, но не останавливается, следуя за Кагеямой. Впереди тот самый дом, который должен стать или их спасением, или их могилой. Слишком иронично, считает Хината, поднимаясь на крыльцо дома и ещё два раза стреляя, убирая пару самых быстрых тварей. Кагеяма открывает дверь с ноги и тут же ныряет внутрь, увлекая за собой напарника, который по инерции закрывает дверь с громким хлопком и видит краем глаза, как на Тобио идёт существо, которое когда-то было мужчиной в возрасте; Шоё вытаскивает нож и, подскочив к мертвецу, прыгает, с размаха всадив в висок острое лезвие, тут же окрашивающееся в тёмно-бордовый. Тварь застывает с открытым ртом и падает на светлый кафельный пол. Руки дрожат, сердца всё ещё истерично бьются в своих клетках из прочных рёбер. Вниз по глотке скользит слюна, как змея, пробираясь в желудок и извиваясь, вызывая болезненный спазм. В дверь бьются твари. У Хинаты ужасно кружится голова, а Кагеяма просто начинает истерично смеяться. Птицы часто запирают сами себя в клетках.***
— Они держат их в подвале, — сообщает Яхаба, зайдя в медкабинет. — под замком, конечно, но мы не знаем, насколько он прочен, — тут же добавляет, переводя дух. — Сколько их там? — подаёт голос Иваизуми, встревоженно оглядывая сокомандников. — Без понятия, — Ватари пожимает плечами, — но примерно — достаточно, чтобы мы все не смогли с ними справиться. Матсукава задумывается: есть ли в этом реальная опасность? Не факт, что твари смогут выбраться, но и открыть глаза и увидеть перед собой окровавленную морду мертвеца — тоже не особо хочется. Они могут и дальше закрывать дверь и даже её чем-то подпирать, чтобы падаль не прорвалась внутрь, но загонят в ловушку самих себя. Спастись смогут двое, те, что за дверью, но они не убегут. Однако всё-таки оставлять тварей в подвале не стоит. Для чего их загнали туда, а не убили сразу? Карасуно, оказывается, хитрые. Но зачем им это? — От них нужно как-нибудь избавиться, — озвучивает Иваизуми, глянув на своего напарника, — но сначала нужно дождаться, пока очнётся Оикава. Ханамаки одобрительно кивает. Они будут ждать столько, сколько нужно, но нужно придумать, что делать, если твари-таки решат наведаться к ним в гости. В любом случае Иваизуми придётся тащить на себе Оикаву, пока остальные отстреливаются. Да и вообще, когда Тоору очнётся, им стоит начать искать новое убежище, более безопасное. Одна из центральных академий Токио защиты не несёт. Да и находиться под крышей с двумя другими командами мало приятного. Кто знает, чего от них ожидать? Особенно от тех, с красно-чёрными эмблемами на плечах — Ханамаки толком не разглядел, какой силуэт там был изображён, только знает, что какое-то животное. Матсукава же уверен, что ни одна из других команд тут не ровня их. Он помнил одну единственную фразу, сказанную их тренером, когда только их собрали: «вы всегда на уровень выше других. Вас тренируют по-другому, у вас более сложные задания. Никогда не равняйтесь на других». И она так прочно засела в голове, что избавиться просто нереально, словно жвачка, прилипшая ко внутренней стороне черепной коробки. Если Карасуно не устранили ту кучу мертвецов, значит — они им зачем-то нужны. Но для чего могут нужны твари, кроме как убийства чего-то живого? Забавно — Ватари хмыкает — себя ведь они тоже ставят под удар. Твари заполонят этот этаж и начнут пробираться на этажи выше, откуда некуда бежать, кроме как полететь в окно. Но люди не умеют, к сожалению, летать. Не дано. Как только Оикава придёт в себя, ему ещё нужно будет время, чтобы встать на ноги. Шов должен зарасти. Вряд ли Тоору сможет первые две недели точно ходить вместе с другими на вылазки. Хаджиме уверен на все сто процентов, что тупой Оикава назовёт себя бесполезным и полезет на улицу, пытаясь выхватить нож или пистолет. Оикава нуждается в движении. Оикава нуждается в чужой крови на руках. И это пугает не только Иваизуми, но и других. Он выполняет свою работу больше, чем на отлично, ни разу не заколебавшись перед человеком, который умоляет оставить его в живых. На работе у Оикавы Тоору исчезает сердце, словно прямо перед заданием огромными клешнями вырвали из груди, оставив кровоточащую рану. Оикава Тоору волнуется только за команду, в особенности — за Иваизуми. Оикава Тоору предан настолько, что может навести дуло на абсолютно любого человека, который принесёт вред Хаджиме. Оикава Тоору до невозможности странный и непредсказуемый, но вся команда его уважает, как своего капитана. И их команда такая только благодаря Оикаве. — Нам стоит теперь быть ещё бдительнее. — Матсукава трёт виски и медленно садится на кровать. — И если куда-то уходить, то нужно выбираться за город. — За город пешком — то же самое, что и самоубийство, — парирует Такахиро. — Можно пойти через лес, будет короче, — предлагает Яхаба, пожимая плечами, — переночевать на природе не так уж и страшно, да? Киндаичи машет головой и трёт болящие глаза, пытаясь восстановить остроту зрения, проморгавшись. Ничего не выходит — изображение как было нечётким, так и остаётся. Он всё ждёт, пока их, наконец, сменят. Куними периодически пихает его локтем в плечо, не давая окончательно уснуть. Они видели, что Ватари и Яхаба вернулись более чем просто взволнованные. И это не вселяет никакой надежды на что-то хорошее, пока всё внутри продолжает леденеть от мыслей, что может произойти.***
Город молчит, давая временно передохнуть. Даичи, держа в руках небольшой блокнот и ручку, внимательно осматривает скудное содержимое одной из лаборантских, в которую они стаскали все свои припасы. Он ровным рядом иероглифов записывает, что у них есть и в каком количестве, тут же на полях примерно рассчитывая на сколько хватит. Не густо, конечно, понимает Савамура и тихо цыкает. Через пару дней придётся снова идти на вылазку. Продукты выставлены в несколько рядов — пачки к пачкам, бутылки к бутылкам. Сугавара слышит тихие чертыхания Даичи, но не отрывается от своей работы, точно всё подсчитывая. Перед ним лежит оружие и новые магазины, которые пока что не понадобятся — у каждого к ремню прицеплено пара дополнительных, на случай, если используемый опустеет. Несколько ножей и старых пистолетов, полные и полупустые коробочки с пулями. В этой академии они явно задержатся, значит, можно постепенно создавать свой небольшой склад, несмотря на то, что кто-то должен будет стоять рядом и охранять — непонятно, что можно ожидать от новых обитателей здания. — С оружием всё в порядке, — выглянув из-за стеллажа, говорит Коуши и крутит исписанным карандашом блокнот, — как у тебя? Даичи несколько секунд думает, пожимает плечами и обречённо выдыхает: — Скоро снова нужно будет прошарить по округе, еды хватит максимум на неделю, с условием, если питаться один раз в день. — Я видел несколько супермаркетов, когда мы шли сюда, — Сугавара задумчиво обводит цепким взглядом каждый иероглиф в блокноте и каждую цифру, зачем-то обводя несколько раз, пока цифра не станет более жирной и не будет выделяться на фоне других, — внешне выглядели не тронутыми. Даичи тут же напрягается, пытаясь воспроизвести небольшой отрывок прошлого в своей голове. Рядом, кажется, на соседней улице действительно был крупный магазин, в котором должно быть навалом припасов, если, конечно, их не опередили другие выжившие. Если бы не припёрло, то Савамура и думать не стал насчёт похода в какой-нибудь супермаркет, потому что, как он считает, там слишком опасно. Неизвестно, что там, между стеллажей, в комнатах для персонала и есть ли там люди. Они уже встречались с выжившими, которые в супермаркетах устраивали что-то нечто небольшой базы, как сейчас они в этой академии. Оно и понятно — всё из магазина не утащишь, как бы ни хотелось, а вот остаться там — самое то. — Можно в ближайшие дни сходить в тот, что с северной стороны. — Даичи всё ещё напряжённо смотрит себе под ноги, а затем резко хмыкает и садится прямо на грязный пол, скрестив ноги и крепче зажимает в руке карандаш. — Смотри. — Он чертит несколько прямоугольников и линии дорог, которые получаются немного кривыми. — Вот мы. — Он царапает небольшой крест на прямоугольнике в центре. Несколько секунд думает и водит карандашом по воздуху, чертя невидимые линии. В голове всплывают мутные изображения улиц; карандаш снова касается белой поверхности и оставляет серые грифельные следы после себя. Он рисует несколько дорог, рядом с которыми ещё прямоугольники и квадраты — и подписывает, размашисто и непонятно. — Нужный нам супермаркет находится тут, — он ведёт тупым кончиком от середины до жирных иероглифов, слившихся в одно простое «магазин». — Надо проверить сначала, можем ли мы туда дойти или нужно искать другие пути. Энношита упоминал, что там достаточно тупиков. Сугавара протяжно хмыкает: когда они шли сюда, то тварей там не было. Хотя сейчас, особенно после такого шума у их забора, мертвецы вполне могут собраться где-нибудь там на дороге. Твари вообще могут забраться хоть куда. Коуши до сих пор вспоминает, как он с Танакой прочёсывал небольшой район, в котором они тормознули по пути из Мияги в Токио. Магазины были почти пусты, а то, что осталось на полках — в пищу не годится вообще. Они, конечно, отчаявшиеся и времена трудные, но питаться чем-то настолько протухшим, что от этого разило за несколько метров — не лучший вариант. От отравления лечить никто не будет. Да и нечем. Коуши помнит сумасшедший голод и расплывающийся город от несколькодневной пустоты в желудке, поэтому Танака предложил пройтись по мусоркам — делать выбор в пользу подохнуть от голода никак не хотелось. Они проверяли бак за баком, пока в одном рука мертвеца не схватила Сугавару за запястье, сжимая до боли и красных пятен после. А ещё у тварей железная хватка. — Сначала проверим или всё сразу? — Всё сразу. — Савамура поднимается на ноги, опираясь рукой на колено. — Не думаю, что кто-то захочет возвращаться туда снова. Коуши согласно кивает, невесомо касаясь своей ладонью руки Даичи перед тем, как выйти.***
— Эй, где наш вечно угрюмый папочка? — с издёвкой спрашивает мужчина, коленом пихающий другого и получая в ответ на свои действия тихое шипение. — Как всегда, — отвечают ему, — зайди к нему лучше. Я с утра не видел. И да, — хрипло посмеивается, — Сатори, если что, не попадай под горячую руку. — Да всё пучком! Он снова пихает пленника, и, наклонившись, раздражённо шипит: — Лучше тебе шевелиться. И ещё раз пихает — на этот раз дулом автомата с силой бьёт в позвоночник; парень сжимает зубы и терпит чудовищную боль по всему избитому телу, но молчит. Тендо цыкает, с презрением смотря на того, кого они поймали и продолжает пихать — уже более слабо — в небольшое здание, здороваясь со своими людьми. Они посмеиваются, что-то тут же начинают обсуждать. Тендо опять пришёл с трофеем — чего и следовало ожидать. Сзади него останавливаются ещё двое и кидают почти полные сумки в руки сокомандников, устало отвечая на вопросы о том, как всё прошло. Если бы не политика Ушиджимы — Тендо спокойно перерезал горло этому парню или вовсе оставил подыхать там, где его нашли. Ушиджиме нужные новые люди, а тех, что не подходят, Тендо предлагает использовать как приманку. Под правила мертвецов нужно как-то подстраиваться, чтобы не лишиться всего в одночасье. У каждого человека свой способ выжить. Сатори заходит в холл; стены серые и обшарпанные, с потолка вот-вот повалится штукатурка или вовсе обвалится сам потолок, погребая под своим немалым весом кого-нибудь. Тут страдать не будут. Ты умер — а на следующий день уже, наверное, и не вспомнят. Они здесь никогда и не были друзьями или семьёй: отлично слаженная команда профессионалов, которая просто идеально делает свою работу, взаимодействуя. Тендо крепко держит автомат в руках, нацеливая дуло на спину впереди идущего выжившего. Он запинается и почти падает, но Сатори не спешит снимать чёрную повязку с чужих глаз. С ней лучше. Старые ступеньки под ногами приятно скрипят, словно начиная играть какую-то лёгкую мелодию. На втором этаже тихо, лишь в открытые нараспашку окна слышно переговоры остальных. Ширабу опять преувеличивает, думает Тендо, услышав пару предложений. Внутри плещется раздражение на схваченного, потому что он шевелится так, как будто сдохнет прямо сейчас. Несмотря на все недовольства их капитана, Сатори редко оставляет людей живыми. Обычно он приносит какие-то части от убитых, ехидно смеясь. Ему нравится. Ему нравится чувствовать тёплую — живую — кровь, орошающую его руки. Так правильно, так и должно быть. Умирают только слабые. Дверь нужного кабинета открывается и из него выходит девушка, поправляя растрёпанные тёмные волосы. — О, Шимизу, детка, — улыбается Сатори, щурясь, — неужели успели перепихнуться, пока меня не было? — тянет он нарочито обидчиво и затем начинает смеяться в голос, — ай-ай-ай, как не стыдно, — насмешливо тянет он, театрально вытирая несуществующие слёзы. — Придурок, — Шимизу оглядывает пойманного и фыркает: вид у него неважный. Грязное лицо с кровоподтёками, разбитая губа покраснела и опухла, нос, кажется, сломан. — Прибереги свои плоские шутеечки для кого-нибудь другого, — заканчивает она, поправляя очки на переносице и уходит, не оглядываясь. У неё ещё есть дела. К примеру, помочь разобрать содержимое сумок. По телу катится волна удовлетворения, и Тендо буквально запихивает парня в кабинет, в котором находится Ушиджима. Он с прищуром оглядывает своего подчинённого, махнув рукой: Сатори понимает и, подхватив несколькими пальцами тёмную грубую ткань, резко тянет вниз, специально ребром ладони задевая разбитый нос. В больших глазах пленника горит ярость, что кажется, будто бы сейчас всё тут начнёт гореть горячим пламенем. Ушиджима хмыкает, садясь на диван и продолжает смотреть, через полминуты тихо произнося: — И что за сброд ты опять притащил? Я говорил брать только тех, кто хоть на что-то способен. — Он нам пригодится. — На губах Сатори появляется ухмылка, а парень рядом напрягается ещё сильнее, не отрывая испуганно-презрительного взгляда от Вакатоши. — Там недалеко академия есть, — начинает он издалека, — в этой академии, как видел Семи — несколько команд. Значит, что оружия у них там явно навалом, как и, естественно, жратвы. Этот, — он кивает на пленника, — может помочь нам всё это раздобыть. План простой, мысленно соглашается Ушиджима: — Подумаем. Запри его пока где-нибудь в подвале.***
Асахи мнётся под дверью класса, в котором находятся Сугавара и Даичи, решая, как лучше будет пробраться в магазин, не подцепив ни одной твари. Он держит в руках всё то же растение, в голове раз за разом прокручивая слова, которые необходимо сказать. Асахи считает себя в некотором роде странным: он, несмотря на своё телосложение и возраст, трясётся перед разговорами с людьми или какими-то содействиями с ними. Успокаивается всегда только мыслью, что по всей планете таких же, как он, ранимых здоровяков, ещё достаточно. Раньше. Он толком и не понимает, как так получилось, что он всё ещё жив. Это его заслуга или нужно благодарить Нишиною, всегда его прикрывающего? По академии эхом разносятся чужие голоса и шаги. Асахи делает глубокий вдох и шумно выпускает воздух из лёгких, удерживая левой рукой горшок с растением, а правую положив на дверь. Он слабо стучится, медленно двигая дверь в сторону — Сугавара и Савамура тут же поворачиваются на звук, хватаясь за пистолеты. Первым улыбается Даичи, отодвинув оружие от себя. — Ты меня напугал, — улыбку капитана подхватывает и Коуши, — что-то хотел? Обычно ты не заглядываешь. — Я это... — Азумане натянуто улыбается, пытаясь сплести свои мысли в одну единую нить, — узнать хотел, — зачем-то он кивает на горшок в руке и видит смену эмоций на лице Даичи: от счастливого до весьма удивлённо-подозрительного. — У нас задний двор свободен? Коуши делает небольшой шаг назад, уходя от разговора и оставляя всё это для Даичи, который, в свою очередь, озадачен ещё сильнее, чем несколько секунд назад. Он понимает, что то, что хочет Асахи — связано с растением в его руках, но что именно — понять не может. Асахи хочет посадить эту штуку там? — Да, — даёт ответ, прочистив горло, — ты планируешь, как его использовать? — Я думал, что можно устроить там небольшой сад, если мы тут останемся. — О... — удивлённо напоминает о себе Сугавара, — было бы неплохо, — он переводит свой взгляд на замершего Савамуру, — Даичи? — Хм-м-м, — трёт пальцами подбородок, — я не выступлю против, но сначала нам стоит тут немного прижиться. Азумане улыбается, кивком головы соглашаясь с капитаном.***
Синяки распускаются цветами на теле под чёрной водолазкой. Бетонный пол грязный и холодный, как и стены, вокруг — темнота. Она сгущается вокруг, что кажется, словно её можно потрогать. Он проводит двумя руками по своим отросшим волосам и сжимает, опуская голову на колени. Лучше бы он умер прямо там, чем тут. Избили его — чувствует — очень сильно. Внутренности отзываются тягучей, как раскалённая нефть, болью, ни на секунду ни утихающей. Она безжалостно кромсает тело при каждом движении. Он пытается отбросить мысли о том, что его кинули, заменить их на те, что он виноват сам в том, что произошло. Сжимает зубы от невыносимой боли и не может разобрать, только ли физически? Или предал всех — он? Тело бьёт крупной дрожью, темнота сводит с ума. Она кружит вокруг, касаясь холодными пальцами оголённых участков кожи, заставляя вздрагивать. Паника сидит рядом со страхом и ждёт своей минуты, наслаждаясь тем, как темнота сводит людей с ума. Воображении рисует иллюзии, сердце быстро бьётся, он подтягивает колени ближе к себе, до боли сжимая жёсткую ткань армейских брюк. Холодный пот катится от виска по лицу, неприятно щекоча. Он же должен выжить. Совершенно точно должен. Темнота высасывает из человека все его страхи и не смотрит на то, боятся ли её. Она водит ледяными пальцами по грудной клетке, опуская руку глубже. пачкается в крови, тянет, чувствует лихорадочное биение живого сердца рядом с ребром ладони и опускает руку ещё дальше, ещё глубже, дотягиваясь до того, что нужно. Цепко хватает страхи и медленно вытягивает их, один за одним, пока человек сходит с ума от ощущений. Темнота играет с воображением, как кошка с мышкой, иногда вонзая острые когти в тело, а иногда отпуская. Пустой желудок скручивает спазмом; он тяжело дышит, пытаясь проглотить стоящий в горле ком, но всё тщетно. Он признаёт, что был не прав. Но легче от этого не становится. Уходит с головой под ледяную воду, от которой сводит конечности и медленно идёт на дно. Потрачено. Его жизнь теперь в других руках, он безоружен и растерян.***
День протекает медленно, так, что приходится считать едва ли не секунды, складывая потом в часы. Минуты утекают, унося в своём потоке часть надежды. Они исчезают где-то, падают с обрыва в чёрную бездну, там и погибая. Сидеть и ждать чего-то, что может никогда и не произойти — одно из худших, что может произойти. Иваизуми тонет в ледяном ожидании, пытаясь всплыть на поверхность и глотнуть воздуха; а затем снова уходит под воду с головой, словно что-то невидимое с ужасной силой его тянет ко дну; он пытается выбраться, цепляется руками за холодную пустоту, пока лёгкие судорожно сжимаются от недостатка кислорода. Он задыхается, сидя здесь на стуле рядом, и понимая, что ничего сделать не может. Матсукава и Ханамаки пытаются подбодрить, но Иваизуми, хорошо их зная, видит ту же растерянность, что и у остальных. Куними и Киндаичи спят, Ватари и Яхаба периодически подходят и смотрят, тщательно и цепко, пытаясь увидеть хоть какие-то изменения в капитане. Иваизуми успокаивает себя тем, что Оикава уже не раз попадал в такие передряги и сможет выбраться, пока его вторая половина вкрадчиво шепчет: тут не на что надеяться. Он разрывается между светлой и тёмной стороной, в который раз щурясь от боли и сухости в глазах. И он уверен, что сейчас они, наверное, безумно красные из-за лопающихся капилляров. Ватари советует поспать, Яхаба — согласно кивает. Но Хаджиме не может. Он должен находиться рядом, как спасительный мост, по которому нужно просто пройти, чтобы выжить. Твари из подвала теперь скребутся сильнее после разведки Шинджи и Шигеру: оно и понятно, теперь мертвецам дали знать, что пища где-то рядом, стоит только поднажать, чтобы дверь слетела с петель. Они смогут это сделать. Твари упрямы, даже если еды уже нет, они прорвутся, чтобы проверить. Что бы сделал Оикава, будь он сейчас в порядке? Академию наполняет разный шум и шорохи, чужие голоса и щёлканье оружия. Все остальные на верхних этажах, рассуждает Шигеру, сидя на небольшом выступе около медкабинета, они могут и успеть убежать, в случае чего, а может и не успеют. Первый удар придётся принять им, а эта дверь куда слабее, чем та, за которой твари сейчас. И места тут совсем немного, особенно для того, чтобы перестрелять оживших трупов всей командой. На двор спускается тень, значит, близится вечер, за которым очередная ночь, которая может преподнести множество сюрпризов за ужасно короткий срок. Ночь — время тварей. Им вообще существовать легче. Еда — необязательно, вода — тем более. Сон — не нужен вообще, и не считают минуты. Иваизуми сжимает тёплую руку Тоору сильнее, смотря на его длинные пальцы, которые, кажется, сейчас дрогнули; сердце начинает биться сильнее, гоняя кровь по телу, как миллион электрических зарядов, прошибающих тело насквозь, пронизывая каждую клетку. Хаджиме медленно скользит взглядом по его руке, смотрит на вздымающуюся грудную клетку, а затем вверх — на бледноватое лицо и окончательно просыпается, захлёбываясь. Некстати к голове всплывает строчка из прочитанной им книги Марка Леви: Некоторые мгновения имеют привкус вечности. Вечность приятно горчит на языке, пока секунды, которые приходится считать, замедляют своё течение — поток замерзает, покрываясь коркой льда — и останавливается, совсем на немного и только для Иваизуми. У Оикавы открыты глаза.