***
Постоялый дом ДжинУ был известен не только прекрасной внешностью своего хозяина, но и совершенно потрясающими саунами. Они топились почти каждый вечер, и их посетителями были не только постояльцы отеля, но и жители всего маленького посёлка. Бани начинали функционировать за час до ужина и работали ещё два часа после — затем время посещения заканчивалось, но в маленьком домике свет гасить не спешили. После того, как основной поток клиентов прекращался, ДжиВон брал в одну руку полотенце, в другую — коробку холодного пива, зажимал зубами пачку чипсов и отправлялся на заслуженный отдых. ЮнХён и ДжунЭ спешили домой после работы, ДжинУ запирался в кабинете, разбирая бумажки, поэтому чаще всего ДжиВон сидел в пропитанной паром деревянной комнате вместе с ДонХёком. Реже к ним присоединялся ХанБин: в такие моменты старший был замотан в полотенце аж до подмышек и практически не принимал участия в разговоре. Лицо его было таким непроницаемым и каменным, как будто он сидел на парах в университете, а не парился в бане с друзьями. ДжиВон и ХанБин, даже находясь в маленькой душной комнате, умудрялись избегать друг друга и делать вид, что оппонента не существует. Но ДонХёка всё устраивало: он радостно вёл разговор одновременно на две темы, впопад отвечая одному и другому, а в перерывах между ответами умудрялся даже заглатывать пиво и чипсы. Большую часть времени их посиделки были спокойными и расслабляющими. Ах, как бы ДжиВон хотел, чтобы они были такими всегда! Струя воды заблестела под светом лампы, и раскалённые камни зашипели, когда жидкость окатила их. Ещё пять минут назад холодное пиво стало раскалённым, и все три парня распластались на скамейках, буквально подыхая от жары и духоты. Пот блестел на разгорячённых телах, глаза были закрыты, а конечности максимально расслаблены. ХанБин сидел на полу, где попрохладней, осоловело сжимая в ладонях горячую банку, ДжиВон раскинулся на среднем ярусе, чувствуя, как раскалённое дерево обжигает кожу, а ДонХёк, как самый закалённый, лежал под самым потолком. Он не подавал никаких признаков жизни, и ДжиВон рассеянно думал, пора ли уже вытаскивать его бездыханное тело. А потом так же отстранённо соображал, не пора ли его самоговыносить отсюда. — Хё-он, — бездыханное тело на верхней полке пошевелилось и, шатаясь, сползло на более низкий ярус. — Что? — хрипло отозвался ХанБин; его красные волосы намокли от пота и прилипли к лицу, из-за чего казалось, будто он весь в крови. — А чё нам задавали на лето? Если бы у ДжиВона не были закрыты глаза, он бы закатил их: всякий раз, когда эти двое о чём-то разговаривали, их разговоры сводились к музыке, как будто кроме этого ничего не существовало. — Не помню, — ХанБин зевнул, — по-моему, что-то связанное с творчеством классиков... реферат какой-то, с примерами в виде музыкальных композиций... — Мы же уже изучили классиков, — пожаловался ДонХёк, как обезьянка свешиваясь со скамейки, — с какой стати? — Мне откуда знать? Я не профессор Ли, чтобы знать, как, что и почему. — А вдвоём сделать можно? Хён, давай объединимся... — Ищи другого дурака, — буркнул ХанБин, задирая голову, чтобы увидеть младшего, старательно делающего эгьё, — а я уже всё сделал и не собираюсь делить свой интеллектуальный труд с тобой. — Ну хё-он.. — Эх, умираю, — простонал ДжиВон, прерывая разговор, который клонился не к самой приятной для него теме, — чувствую, ещё чуть-чуть, и я сварюсь здесь заживо. Предлагаю сделать перерыв. Парни с лёгкостью согласились на предложение, но разговора своего не закончили. Даже сидя в прохладном предбаннике с холодной банкой пива в руках, они продолжали гнуть свою линию и разговаривать об учёбе. Не то чтобы это раздражало ДжиВона. Наоборот, ему даже было интересно узнать, что делают ребята на занятиях, как обучаются профессиональные музыканты и что думают о тех или иных композициях музыкально образованные люди. Ему не нравилось только одно: все их разговоры крутились вокруг классической и академической музыки, напрочь игнорируя современные субкультуры. И в частности ему не нравилось то, что ХанБин перестал сочинять в стиле хип-хоп. ДжиВон уже давно заметил, что у старшего была присущая лишь действительно одарённым людям разносторонность, которая позволяла ему освоить любую музыкальную дисциплину, какой бы она ни была. Он с лёгкостью скакал между жанрами, сначала предпочитая рок, потом хип-хоп, а теперь классику. Такая разношёрстность восхищала и расстраивала ДжиВона одновременно: будто творческая ветреность ХанБина штормом крушила фрегат дживоновых надежд. Иногда ему даже становилось смешно от самого себя: какие такие надежды крушились? Что вообще за чушь? — Я надеялся, что в универе не будет сольфеджио, — ДжиВон уже много раз слышал эту фразу из уст ДонХёка, поскольку тот был до сих пор под впечатлением от последнего экзамена, после которого его отправили на пересдачу. Эту историю ДжиВон, кстати, тоже слышал раз десять. — Ага, щас, — саркастично ответил ХанБин, делая глоток из банки; ДжиВон на секунду завис на том, как двигается кадык старшего. — А знаешь, что самое ужасное? У нас сольфеджио ещё лайтовое. У меня приятель учится в консерватории, он показывал мне их задания: вот это жесть. ХанБина, в отличие от младшего, на пересдачу не отправляли, но он был на волоске от этого («Чёртовы трезвучия, чтоб им икалось на том свете!»), поэтому его тоже разносило по полной, когда речь заходила об этом предмете. Пока профессиональные музыканты толкали свои умные речи про умные вещи, ДжиВон сидел, не зная ничего ни о сольфеджио, ни о трезвучиях, но при этом претендуя на звание рэпера (и, соответственно, хотя бы косвенно относя себя к музыке). Нет, конечно, ДжиВон знал основы — всё-таки, он почти всю жизнь прообщался с людьми, помешанными на музыке (одни ТэХён и СынЮн чего стоят), — но ему всё-таки было неприятно осознавать, что, пока он топтался на месте, ХанБин семимильными шагами двигался вперёд. — Кстати, — ДонХёк неожиданно вспомнил о существовании третьего человека в их компании и повернулся к ДжиВону, — как же это так: рядом с нами сидит знаменитый рэпер, а мы ни разу не услышали его офигенной читки. ДжиВон неловко рассмеялся, неосознанно потянувшись рукой к голове, чтобы повернуть кепку козырьком назад, и понял, что её нет, только коснувшись мокрых волос. Плохо, очень плохо. Ситуация начала принимать опасный оборот. — Я не в форме, — попытался отвертеться ДжиВон, прекрасно понимая намёк, а ещё не желая опозориться, — не стоит... — Определённо стоит! — продолжал настаивать на своём ДонХёк. — Мы ведь позоримся перед тобой каждый вечер. Нечестно, что ты уже слышал нашу игру, а мы до сих пор не услышали твой рэп. ДжиВон засмеялся ещё громче. Если ДонХёку кажется, что их с ХанБином игра — это позор, тогда ему страшно подумать, что Ким подумает о его читке. ДжиВону совсем не хотелось лажать, он уже достаточно настрадался. — Нет, я... — Ну пожа-алуйста, — стал канючить ДонХёк, складывая ладони в молитвенном жесте, — я так мечтал услышать твой лайв! Давай! ДжиВон не собирался уступать: всё-таки, он очень хорошо чувствовал свои возможности, и сейчас он как никогда понимал, насколько он слаб и не подготовлен. Но он поймал на себе серьёзный и внимательный взгляд ХанБина и подумал, что, наверное, стоит рискнуть. Стоит ли говорить о том, что так крупно он ещё никогда не лажал? Речь была нечёткая, окончания фраз проглатывались, дыхалка сбилась, да и всё это со стороны, наверное, смотрелось так неловко и глупо, будто он был косящим под Эминема младшеклассником, а не профессиональным рэпером. ДжиВон понадеялся на чудо, соглашаясь на этот заранее провальный челлендж, но чуда не произошло, а за всё это время, что он провёл, «думая над своим поведением», он уже успел забыть, насколько деградировали его навыки за последний год. Под удивлённые взгляды ХанБина и ДонХёка Ким поднялся с места, чувствуя, как его лицо покрывается красными пятнами от стыда. Боже, какой кошмар... — Что я говорил, — попытался отшутиться ДжиВон, но собеседники явно шутки не оценили. — Ладно, я, наверное, пойду, а вы тут... продолжайте. ДжиВон снова позорно сбежал. Он заперся в своей комнате и, как маленькая девочка, уткнув лицо в подушку, предался не рыданию, нет — самобичеванию. За эту ночь он скурил целую пачку сигарет, чувствуя, что никогда не забудет ошарашенного взгляда ХанБина.***
— Почему мы просто не пошли опять на море? — сквозь зубы процедил ХанБин, присаживаясь на сваленное дерево, перечеркнувшее тропинку, по которой они шли. Он тяжело дышал, его пальцы до белизны сжимали лямки рюкзака, видимо, болезненно стянувшего его плечи, а из-под самой кромки нелепой панамки стекали капли пота, очерчивающие его скулы и шею и исчезающие в ткани белой футболки. — Ну хён, море уже надоело, — капризно запричитал ДонХёк: даже на простой поход он вырядился, как на дискотеку. — Тем более нельзя сказать, что ты побывал в Пёнсане, пока ты не походил по горам! ХанБин тяжело вздохнул и устремил глаза в небо, одним кратким жестом лучше всяких слов показывая младшему, что он думает о его мнении и куда скажет ему идти, если он хоть раз ещё обратится к нему в подобной манере. — Всё равно мы идём купаться! Какая разница: море это или озеро? — недовольно заявил ХанБин, всё ещё пытаясь привести своё дыхание в норму после сумасшедшего путешествия по горам. Дрожащими пальцами он снял рюкзак и, нашарив в одном из карманов термос с холодной водой, жадно припал к нему губами. Солнце жгло невыносимо, грозясь превратить троих парней в яичницу. Или в омлет — зависит от того, в каком состоянии они окажутся, когда последнего из них хватит солнечный удар. ДжиВон чувствовал, какое адское пламя разгоралось у него под кожей — особенно в тех местах, которые были скрыты тканью майки или тяжёлой тушкой рюкзака, — поэтому он прекрасно понимал чувства ХанБина. И если самому ДжиВону ещё ничего — его натренированное тело и не такое выносило, — то далёкому от спорта ХанБину приходилось очень туго. И как бы ДжиВон ни хотел достигнуть пункта назначения как можно быстрее, он понимал, что эта передышка реально нужна хёну: на старшем не осталось ни одного сухого места, а последние несколько минут его нещадно шатало, будто он успел принять на грудь стопку соджу перед восхождением. — Хён, мужайся, ещё чуть-чуть осталось! — оптимистично заявил ДонХёк, хлопая старшего по плечу; ХанБин нехотя натянул лямки рюкзака обратно. — Поверь, это того стоит. — Надеюсь, — тихо буркнул ХанБин, на одной лишь силе воли поднимаясь на ноги и переступая через ствол. Предложение ДонХёка попробовать что-нибудь новенькое застало ХанБина и ДжиВона врасплох этим утром. Сначала оно привело их в полное негодование, но сразу после него последовал восторг, и парни не могли думать ни о чём, кроме приключения. Размеренная жизнь в постоялом дворе была слишком размеренной, и им всем не хватало немного драйва и ярких впечатлений, а тут ДонХёк со своим предложением посетить глубоководное озеро с водопадом в самом сердце гор — грех не согласиться! К мероприятию парни подошли со всей безответственностью, на которую были способны, и если ХанБин ещё хоть как-то пытался внести в их дело конструктивность, то ДжиВон и ДонХёк всячески сопротивлялись этому, как бы говоря: «Да норм всё будет, не парься». О своём отбытии они не сказали никому, кроме ЮнХёна, которому предстояло отпахать за них на обеде, и поэтому он должен был знать. Еды они взяли с собой мало, да ещё и половина по дороге попортилась. Маршрут перед выходом они не выстроили, понадеявшись на беззаботное донхёково: "Я десять лет назад туда ходил с папой, я помню дорогу". В итоге они с отвращением выкидывали испортившиеся продукты и петляли по горам от одной тропинки к другой, изнывая от жары, но ничуть не разочаровались. Они были, как маленькие дети, впервые дорвавшиеся до готовки: какая гадость бы у них ни получилась, они бы сочли это самым вкусным блюдом на свете. Их путь пролегал вверх по горе, и они могли видеть, как громоздятся скалы у них на пути, как заговорщически шуршат кроны деревьев у них над головами и как струится и перешептывается лесная жизнь вокруг них. Из-под устланного землёй грунта то и дело выступали обнажённые камни, и солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь сочные зелёные листья, оставляли светлые пятна на траве, придавая открывшейся взору картине поистине сказочный вид. А если бы они остановились и посмотрели назад, то перед их взором бы, как на ладони, раскрылась долина, испещрённая маленькими домиками, словно родинками. И они бы увидели, как белые пески пляжей окаймляют бурное Жёлтое море, и, возможно, услышали бы песню прибоя. Ради такого можно было и потерпеть, верно? Единственным, что портило всё впечатление, была жара. Даже здесь, в горах, закрытых сочными зелёными лесами от солнечного света было нестерпимо жарко: ДжиВон не хотел думать, какого же было внизу, в долине. ХанБин перед ним шёл, шатаясь и тяжело дыша, и всё равно упрямо перебирал ногами. ДжиВон догадывался, отчего старшему так тяжело: его рюкзак был тяжелее прочих, а физическая подготовка слабее, и из-за такого несоответствия организм слишком перегружался. Но ведь ХанБин будет гореть в Аду дважды: из-за гордости и упрямства; потому никогда не признается в том, насколько ему тяжело. — Хён, давай я понесу, — хрипло предложил ДжиВон, нагнав старшего. Говорить с ХанБином было странно, как и видеть его взгляд на себе. — А давай без «давай», — спокойно сказал ХанБин и прибавил шагу, очевидно, желая избавиться от надоедливого донсена с его глупыми предложениями. ДжиВон тоскливо проводил взглядом спину старшего, но перечить не стал: если его помощь отвергли, навязывать её он не собирался. В конце концов, ХанБин сам был виноват, что может умереть от переутомления из-за своей собственной гордости. Когда они наконец-то достигли озера, ДжиВонбыл готов разорвать на себе одежду и в чём мать родила прыгнуть в холодную воду. Парни, не сговариваясь, побросали вещи на землю и, словно путники, сорок дней скитавшиеся по пустыне, побежали к живительному водоёму. Кроссовки были отброшены в сторону, майки скинуты, и даже ХанБин, изнывающий от жары, стащил с себя футболку. Правда, под ней оказалась ещё одна белая майка, но ДжиВон быстро это справил: вмиг забыв об их глупой войне, Ким набросился на старшего и повалил его в воду, попутно стягивая с него ненужный предмет гардероба. ХанБин бултыхался и вырывался так неистово, как будто его топили, и его месть не заставила себя ждать: как только хватка ДжиВона ослабла и младший выпрямился, ХанБин набросился на него всем телом, чтобы снова повалить его в воду. Краем уха он слышал заливистый смех ДонХёка и что-то про «брачные игрища», но не придал этому особого значения. Их план действий был таков: поплавать, потом поесть, поваляться на солнышке и снова поплавать. Брызги летели со всех сторон, под лучами солнца переливаясь всеми цветами радуги, и над самым ухом раскатами грома шумел водопад, под мощные струи которого парни не раз забирались, как под тропический душ. Первое время ДжиВон занимался тем, что доплывал до конца озера у массивной скалы, с которой бурным потоком обрушивалась вода, и проверял глубину водоёма. Когда он понял, что глубина вполне достаточная, он, безумец, как обезьянка забрался до самого верха отвесного обрыва, обратив на себя внимание ХанБина, до этого уютно лежавшего на границе между водой и сушей. — Идиот, что ты творишь? — закричал ХанБин, когда увидел, как большие пальцы ног ДжиВона заступают за край. — Если я умру, скажите прессе, что я не справился с давлением и совершил самоубийство! — весело прокричал ДжиВон, но внутри у него сердце билось в бешеном темпе, и инстинкт самосохранения стонал и стенал: пусть падать было не очень высоко, всё равно страшно до чёртиков. — Слезай, полоумный! — прокричал ХанБин, но ДжиВон уже не слышал его. Он легонько оттолкнулся ногами от земли и, словно пушечный заряд, с бешеной скоростью понёсся в бездну. Белые брызги высокой стеной взметнулись вверх, возмутив спокойную гладь озера, и ХанБин, не помня себя от беспокойства, помчался к тому месту, где упал ДжиВон. Но через несколько секунд он остановился как вкопанный: младший вынырнул из-под водной толщи и громко засмеялся, вытирая ладонью лицо от воды. — Ва-ау, ДжиВон-а, это было нереально круто! — одобрительно заскандировалДонХёк: ещё секунда — и он понёсся вверх, чтобы повторить подвиг своего товарища. ХанБин разочарованно поплёлся к берегу: похоже, он увидел, что никто не умер, и решил, что его волнения были напрасны. Время, которое они провели на озере, было потрясающим. ДжиВон и ДонХёк, как дети, прыгали с обрыва, с каждым разом становясь всё смелее. Они прыгали то солдатиком, то бомбочкой, то рыбкой, то, желая перещеголять друг друга в оригинальности, делали сальто в прыжке, после которого еле доползали до берега, с громкими жалобами о том, что они себе всё отбили и у них всё болит. ХанБин смотрел на всё это безобразие скептически, но уже не пытался удержать донсенов от опасной затеи: похоже, он смирился с тем, что слушать его никто не собирался и на всякий случай даже придумал, что будет говорить родственникам, если с одним из них что-нибудь случится (что-нибудь определённое и летальное). Сам же ХанБин не покидал мелководье, ходил по неровному мокрому краю и пытался ловить озерных рыбок, иногда по десять минут выжидая жертву с ладонями наготове. Парочку раз ДонХёк звал его попробовать прыгнуть, но ХанБин отнекивался, говоря, что у него нет времени на детские забавы (примечательно, что в этом момент он в напряжении ожидал, когда любопытный косяк блестящих рыбок подплывёт к нему достаточно близко, чтобы ХанБин смог хотя бы одну из них захватить в плен). ДжиВон чувствовал себя невероятно счастливым. Он уже давно так не веселился и не расслаблялся. И всё было просто замечательно, пока они с ХанБином не остались наедине. Это получилось очень стремительно и спонтанно. Солнце достигло пика жары, и трое парней, скрываясь от него, уселись в тени раскидистых деревьев ради лёгкого перекуса. Но не успел ДонХёк погрузить свои зубы в бутерброд с сыром, как он застыл: его лицо выражало крайнюю степень озабоченности и ужаса. — Чёрт, — слабо выпалил он, передавая бутерброд в руки ДжиВону, сидящему рядом, — я же обещал ДжинУ помочь со счетами сегодня, чёрт. ДжиВон и ХанБин многозначительно переглянулись. ДжиВон улыбнулся: кажется, он познал всю прелесть телепатической связи. ХанБин нахмурился ещё сильнее. ДонХёк оставил их двоих, толком даже не спрашивая, хотят ли они остаться или нет. Он спешно собрал свои вещи и, бросив напоследок: «Ну, вы же найдёте дорогу домой, да?», — скрылся в лесной чаще, оставляя ДжиВона и ХанБина одних. Это было, конечно, неловко, но гораздо менее неловко, чем ДжиВон ожидал. Сначала они спокойно поели, слушая, как шумит водопад и поют птицы, а потом разбрелись, кто куда: ДжиВон — загорать на солнышке, а ХанБин — читать свою книжку в теньке. Среди полдневной неги они могли переброситься парой фраз, коротко посмеяться вместе над чем-то, и, в общем и целом, их недомолчание не чувствовалось таким уж измученным и неловким. По крайней мере, ДжиВона всё устраивало. Он даже думал, что если Рай есть, то он выглядит именно так. Солнце лениво катилось на запад: время клонилось к четырём часам, а парням нужно было успеть к ужину, поэтому они начали лениво собираться. К тому моменту, как ДжиВон только начал бегать по пляжу, собирая свои вещи, ХанБин уже десять минут стоял в полной боевой готовности и грозился, что уйдёт без младшего, если он не поторопится. — Хён, а ты хотя бы знаешь, куда нам идти? — спросил запыхавшийся ДжиВон, присаживаясь рядом со страшим, чтобы завязать шнурки на кроссовках. — Разберёмся, — лениво отмахнулся ХанБин, натягивая на себя рюкзак. Уже тогда было понятно, что ни черта они не разберутся. Эта история могла бы закончиться банально. Например, ХанБин бы подвернул ногу и не смог больше идти, и ДжиВон остался бы с ним под плотным покрывалом ночи, рыдая и шепча пафосное «Я тебя не брошу». Или на них могли бы напасть волки, и тут уж два варианта: они могли бы спастись, забравшись на дерево, или не спастись (и один из них обязательно бы подставился под удар вместо другого, но, в общем, напрасно). Третий вариант был бы поинтересней: они бы нашли какой-нибудь дряхлый домишко посреди леса и повторили бы судьбу либо Гензель и Гретель (угадайте, кто бы съел пирожное?) или Ким ДжуВона и Гиль РаИм (а вот от этого ДжиВон бы не отказался)**. Но всё случилось ещё более банально. Они просто заблудились. Сначала они шли уверенным шагом, узнавали местность вокруг и кивали каждый сам себе: мол, «да, я помню этот пенёк, мы точно его проходили». Но потом их путь перегородила бурная горная река, и только тогда до них дошло, что что-то не так. — Не помню, чтобы мы проходили реку, — задумчиво пробормотал ДжиВон, наблюдая за тем, как мощные потоки пенящейся воды огибают верхушки торчащих посреди реки булыжников. — Спасибо, капитан очевидность, — хмыкнул ХанБин, но он был растерян и озадачен не меньше своего спутника. Они минут десять топтались на одном месте, не уверенные в том, куда идти дальше: река загораживала направление, из которого они, по идее, пришли, и самым разумным в этой ситуации им показалось идти вниз по течению. Это было логично: рано или поздно река впадёт в море, и по песчаному берегу парни быстро дойдут до знакомой местности. Да, пожалуй, это было правильным решением, но как-то не сложилось. Когда река бурным водопадом упала прямо в пенящееся под потоками воды море, а у отвесной скалы не было видно ни конца, ни края, делать вид, что всё в порядке, стало просто невозможно. Смотря на другой берег реки и неровный край обрыва, который на несколько километров вперёд не собирался становиться более пологим, ХанБин отчаянно достал телефон из рюкзака и разочарованно вскрикнул. — Чёрт! Неужели уже разрядился? — жалобным тоном произнёс ХанБин, зажимая кнопку включения — экран не подавал никаких признаков жизни. — Дурацкий огрызок, вечно он в отрубе, когда нужен больше всего... ДжиВон-а, позвони-ка ДонХёку. Скажи... мы запутались. — Без проблем, хён, — ДжиВон с готовностью снял с плеча рюкзак, но перед тем, как открыть молнию, его руки замерли на секунду. «Нет, не может быть», — ДжиВон тряхнул головой, отгоняя дурные мысли, а потом погрузил запястья прямо в открытую пасть рюкзака. Когда его ладони не нащупали ничего, напоминающего телефон, он вытряхнул из рюкзака все вещи, обшарил все карманы в поисках спасительной нити, но ничего не нашёл. — Хё-он, — голос ДжиВона звучал осторожно и заранее извинительно, а сам Ким весь сжался от осознания того, насколько сильно он накосячил, — хён, тут такое дело... — Как ты мог не взять телефон?! — взорвался ХанБин, как только младший прояснил ситуацию. — Мы шли в лес, мать его! Мало ли что могло случиться!ДжиВон-а, чем ты думаешь вообще? — Прости, хён, — ДжиВон упал на колени и сложил ладони в молитвенном жесте: хоть что-то, чтоб уменьшить гнев старшего, — здесь всё равно не ловит связь, мы не собирались разделяться, и я подумал... ХанБин отчаянно застонал, хватаясь за голову. Они застряли посреди чёртового леса в незнакомой местности. Просто отлично! — Давай мыслить здраво, — говорил ХанБин, пока они шли вверх по горе вдоль берега реки, стремясь прийти к тому месту, где её ещё не было, — как мы можем отсюда выбраться? За спинами двух бредущих в никуда парней уже садилось солнце, окрашивая всё вокруг в спелый оранжевый цвет, которым обычно могут похвастаться все свежие апельсины. Оно гнало их тени вперёд: длинные чёрные силуэты вышагивали прямо перед ними, копируя каждое их движение, а рядом, стекая вниз по течению, журчала речная вода. От этого самого журчания уже хотелось повеситься где-нибудь на одной из веток. — Ну, мы можем определись стороны света по тому, где будет заходить солнце, и пойти в нужном направлении, — задумчиво сказал ДжиВон, пиная камешек перед собой, — если солнце за нами, значит там — запад, а впереди нас — восток. ХанБин даже не стал язвить по поводу из ниоткуда взявшихся знаний, потому что, ну, это было логично. Но только один вопрос беспокоил его: — А в каком направлении находится наша деревня? — Э-э, не знаю... ХанБин тяжело вздохнул, а ДжиВон зажмурился, пытаясь выудить из своей памяти хоть что-нибудь, что могло бы помочь им: он хотел быть полезным. — Вообще, мой отец рассказывал мне, как по звёздам можно определить дорогу к дому, — ДжиВон запрокинул голову, чтобы посмотреть на закат, нависший над ними, словно гильотина над головами обречённых. — Когда стемнеет, можно будет попробовать. Только я тогда маленький был, боюсь, всё забыл уже. — Правильно, зачем сеульскому мальчику знать такие ненужные вещи? — саркастично спросил ХанБин. — Я, вообще-то, из Пусана, — ДжиВон рассмеялся, увидев вытаращенные в удивлении глаза старшего. О да, ради этого лица стоило жить. — А почему тогда?.. — Я давненько живу в Сеуле, так что от пусанца во мне только название, — радостно заявил ДжиВон: ему неожиданно стало легко на душе, даже не понятно, от чего, — так что ничего страшного. Буду считать твои слова комплиментом. ХанБин потупил взгляд и ничего не ответил. В их планы входило дойти обратно до озера, чтобы их было легче найти, когда они не вернутся и их хватятся, но, как и многому в их жизни, этим планам было не суждено осуществиться. Ночь забрала их в свои холодные и молчаливые объятья раньше, чем их усталые ноги нашли дорогу обратно. Идти куда-то в темноте было глупым и невозможным, и парни устало свалились возле ближайшего дерева, ощущая, как болезненно пульсируют ноги от долгой ходьбы. Ночной лес — то самое место, где ДжиВон никак не ожидал оказаться, но вот он здесь, и его тело колотит от холода, а пальцы сводит от страха. В темноте чего только не увидишь и не услышишь, и всё кажется угрожающим, враждебным, и шутка про волков перестаёт быть смешной или вообще шуткой, а становится реальной перспективой. Весьма пугающей, надо сказать. Страх имеет свойство сковывать человеческое сознание, но фантазию ДжиВона он заставил работать на полную: как только его разум не изощрился в попытке придумать, как бы ему и ХанБину выжить этой ночью. Решение пришло неожиданно, и казалось единственно верным. Но... — Я не полезу на дерево, — отрезал ХанБин, отворачиваясь от ладони, которую ему протянул ДжиВон, чтобы помочь встать, — я просто физически не смогу залезть. — Но почему, хён? Я помогу тебе, вместе мы справимся. — Нет, ДжиВон. У меня всё болит, и я чертовски устал. Я никуда не полезу. — Но хён! — ДжиВон в отчаянии взял чужую руку и потянул её вверх; ХанБин недовольно цокнул и попытался вырваться из хватки младшего, но тот держал крепко. — Только так мы сможем спасись от волков. — О Боже, ДжиВон, ты дорам пересмотрел? — по тону ХанБина казалось, что он никогда ничего абсурднее не слышал. — Нет здесь никаких волков. У меня в школе была экология, нам там весь мозг вынесли, трындя о том, что в Корее волки на грани вымирания. Я даже доклад про это делал, представляешь? Так что расслабься. — Но если они на грани вымирания, это не значит, что их не осталось!.. — Успокойся и сядь уже. ДжиВону не оставалось ничего, кроме как повиноваться: он не мог залезть на дерево один, а ХанБина оставить внизу, в потенциальной опасности. Выживать — так вместе, умирать — так вместе. «Как пафосно», — подумал ДжиВон, устремив взгляд в небо, где миллионами светодиодных лампочек сияли звёзды. ДжиВон прищурился: как же его отец говорил ему?.. Ай, бесполезно! В какой-то момент ДжиВон вспомнил, что на всякий случай взял с собой кофту. «Зато телефон забыл», — раздосадовано думал Ким, просовывая руки в рукава. Где-то рядом сидел ХанБин, прижав к себе ноги: в темноте ДжиВон мог видеть только его очертания. Вокруг них царила полная тишина, но ДжиВону казалось, будто он слышит, как кто-то крадётся, перешептывается и шумит в кустах. Ветви деревьев стянулись над ними, словно решётки, загораживая небо, и создавалось ощущение, будто они заперты в клетке, и ехидная луна, слабо видимая сквозь прутья, ухмыляется, издеваясь над ними. ДжиВон нервно повёл плечами, вжимаясь в ствол дерева с такой силой, будто тот мог его защитить. Но стоило ему посмотреть на расслабленное лицо ХанБина, как все страхи тут же пропали, а звуки исчезли. — Давай хотя бы костёр разведём? — взмолился ДжиВон, заставляя ХанБина поднять отяжелевшие веки. — Чтобы сжечь славный национальный заповедник Пёнсан дотла? — В голосе ХанБина даже не было издёвки, только бесконечная усталость. — Нет, чтобы хотя бы как-то согреться, — парировал ДжиВон, не понимая, почему одно за другим его заботливые предложения отметаются. ХанБин шумно выдохнул, уронив голову на кору дерева. У ДжиВона сердце разрывалось, когда он смотрел на старшего: весь день на ногах по неровной местности вкупе с отвратительной физической подготовкой — это просто убийственно. Ему было страшно представить, насколько старшему было плохо. — Ты какой-то очень нервный, — будто невзначай заметил ХанБин, — раньше ты таким не был. — Люди меняются, — выдохнул ДжиВон, потянувшись за зажигалкой и пачкой сигарет, но наткнулся на блестящее «ничего». Его забывчивость его когда-нибудь погубит. Если ещё не. — Люди меняются из-за чего-то. ДжиВона ломало. Они одни в этом чёртовом лесу, вокруг них ни звука, ни шелеста, никого на мили вокруг, а ХанБин сидит рядом — протяни руку и коснёшься бледных запястий, на которых иссиня-чёрным горят переплетения вен. И он бы протянул, он бы дотянулся, но ведь нельзя — и именно это начало процесс разложения. Его каменную основу покрошило ни солнце, ни ветер, ни вода, а эти тонкие пальцы, обтянутые прозрачной кожей, и эти глаза, живые пятна в прорезях равнодушной маски. И как ведь ХанБину скажешь, что ДжиВон поменялся из-за него? — Я совершенно не приспособлен к этой жизни, — на одном дыхании сказал ДжиВон, чувствуя, как ему становится легче. Будто вместе с воздухом из него вышел смертельный яд. — Я ничего не умею, кроме музыки. Вот такие дела. — Кому ты это говоришь? — в голосе ХанБина слышалась улыбка. — Я сам без музыки, как без рук. Ни на что больше не гожусь. — Неправда! Ты был отличным продавцом, а сейчас ты прилежный работник... гораздо прилежней, чем я... — И именно поэтому мы сейчас с тобой вместе сидим в лесу, вместо того чтобы выключать свет в бане, — они встретились взглядами, — быть хорошим продавцом и работником — не талант. Если у меня получается, а у тебя — нет, это значит только то, что я ответственный, а ты раздолбай, каких поискать. ДжиВон рассмеялся. Вот уж точно, его чёткое определение — безответственный раздолбай. Ни словом больше или меньше. — Ты прав. Ты, чёрт подери, всегда прав. ХанБин победно улыбнулся, мол, да, я знаю, и ДжиВон не сдержал ответной улыбки. Ему всегда нравилось смотреть на то, как ХанБин раздувается, словно довольная жаба, от чужих комплиментов. — Просто твоё место ни в трактире, ни за прилавком: тебе вообще лучше избегать работы с ответственностью и бумажками, — продолжил ХанБин, воодушевившись тем, что к его словам прислушиваются. — Твоё место на сцене. Ты же рэпер, в конце концов. ДжиВон грустно улыбнулся. — Какой же я рэпер, когда не могу и двух строчек нормально зачитать? ХанБин отвёл взгляд. Похоже, об этом он не подумал. — Ты можешь. Просто сейчас ты... запутался. — Ты хотел сказать «заблудился»? — усмехнулся ДжиВон, вспомнив, как несколькими часами ранее ХанБин так же охарактеризовал их «маленькую» неприятность. — Возможно. Наступило короткое молчание. Холодный ветер дунул со стороны моря, неся с собой запах соли, и кроны деревьев зашуршали над их головами. ДжиВон покрепче закутался в кофту, в отчаянных попытках согреться, и где-то рядом как можно сильнее сжался ХанБин: ДжиВон даже мог слышать, как стучат зубы старшего. И ДжиВон снял кофту. — Держи, — он накинул нагретую ткань старшему на плечи, а сам уселся рядом. ХанБин поднял возмущённый взгляд. — Мне не нужны твои подачки, — его стучащие зубы говорили о другом. — Тебе холодно, — спокойно парировал ДжиВон, подтягивая к себе ноги и кладя голову на колени. — Тебе тоже. — Я толстокожий, как-нибудь отогреюсь, — ДжиВон улыбнулся, показывая, что всё хорошо, — тебе нужнее. ХанБин выглядел оскорблённым до глубины души. Его мужское эго выло и плакало кровавыми слезами, но, похоже, желание отвоевать себе хоть немного тепла пересилило гордость. Листья над ними снова зашептались, колыхаясь от лёгкого ветра, и спина ДжиВона задрожала. — Лжец, — голос ХанБина, словно нож, но его рука, легшая на плечо, чтобы укрыть их обоих толстовкой, была самым тёплым и нежным, что когда-либо чувствовала кожа ДжиВона, — отогреется он. Одно горячее тело вплотную приблизилось к другому, и вот красивое лицо ХанБина уже совсем близко, а нагретая ткань кофты покрывает обе спины настолько, насколько это возможно. ДжиВон удивлённо выдохнул, когда его щеки коснулось чужое обжигающее дыхание, а ладонь сжала обнажённое плечо. — Это единственный выход, чтобы не умереть сегодня от холода, — почему-то прошептал ХанБин на ухо, и ДжиВона хватило только на хриплое «Ага». Телу было тяжело находиться в согнутом состоянии, особенно, когда на спину давила чужая рука, поэтому вскоре они разогнулись, но продолжили сидеть всё в той же позе. «В обнимку», — закончил про себя ДжиВон, закусывая губу, чтобы не выдать себя улыбкой. — О чём ты ещё мне солгал? Наверняка, это выглядело безумно странно — то, как они сидели, прижавшись друг другу, и шептались. Но ДжиВон был счастлив и взволнован. Возможно, этоюыл самый интимный момент в его жизни: даже когда он был полностью раздет перед другим человеком и видел чужое нагое тело, он не чувствовал себя так беззащитно. То, что происходило у него с ХанБином, было совершенно новой формой чувств, которую он не испытывал ранее: раньше он обнажал только тело, теперь же он обнажал душу. — О матери. На самом деле, я скучаю по ней и виню её в том, что она уехала и больше никогда не вернётся. Всегда винил. Не могу не винить. ХанБин ничего не ответил, а ДжиВон продолжил: — Именно поэтому я завидую тебе, ХанБин. У тебя есть всё, что нужно мне. — И закончил мысленно: «И ты сам нужен мне». ДжиВон чувствовал, как кувшин вибрирует, шатается, и от одного неосторожного движения падает и разбивается, и волна его эмоций захлёстывает ХанБина с головой. Поддавшись какому-то непонятному порыву, он уткнулся носом старшему в плечо, около самой шеи, и нервно выдохнул. ДжиВон ненавидел быть слабым и тем более не хотел быть слабым рядом с ХанБином, но по-другому как-то не получалось. И ДжиВон понял, что не получится, когда чужие пальцы сильнее сжали его плечо, а голова опустилась тяжестью на его голову. Завтра им обоим будет стыдно за своё поведение, но этой ночью им было можно всё. Магия, помните? И это магия заставила ДжиВона оторваться от чужого плеча и посмотреть ничего не понимающему ХанБину прямо в глаза. Он должен был сказать. Должен. — ХанБин, я больше не люблю музыку. Что мне делать? ДжиВон вцепился пальцами в чужие плечи так отчаянно, как никогда и ни за кого не цеплялся, даже за родную мать, и ХанБин от удивления застыл. А потом крупно вздрогнул. Свет ударил им в глаза, и они инстинктивно подняли ладони перед собой, защищаясь. — Я нашёл их! — закричали прокуренным голосом Ку ДжунЭ, и за этим последовали крики, беготня, суета, а ДжиВон и ХанБин сидели, полностью потеряв ориентацию в пространстве, ровно до тех пор, пока чужие мозолистые руки не поставили их на ноги. — Ну что, засранцы, выжили? — ехидно говорил ДжунЭ, хлопая обоих парней по плечу. — Это вы зря: вас сейчас убивать будут. ДжиВон и ХанБин недоумённо переглянулись: — Кто? ДжунЭ на это только усмехнулся. Послышался чужой топот, шелест кустарников, и из темноты, светя фонариками, появились ЮнХён и ДонХёк, первым делом кинувшиеся осматривать пропавших. Их лица были обеспокоенные и осунувшиеся, а у ДонХёка так вообще глаза были такими красными, будто он до этого несколько часов прорыдал. И только когда из темноты вышел последний человек, парни поняли, почему. — Бессовестные дети! — чужой крик рокотом пронёсся над лесом, спугнув пару птиц с насиженных мест, и ДжиВон понял, что волки — ничто, по сравнению с рассерженным ДжинУ, на лице которого было написано желание убивать. — Я уже сыт по горло вашими выходками! С вами гораздо труднее, чем без вас! Нашлись мне, блин, умники! Мало того, что ушли, никому ничего не сказав, весь посёлок поставили на уши, так ещё и в трёх соснах умудрились заблудиться! Я чуть с ума не сошёл, думая, что могло с вами случиться! — Да что могло с нами... — попытался вставить ДжиВон, но его прервали. — Откуда я знаю?! — чужое неуважение распалило ДжинУ ещё больше. — Может вас волки съели! — Но это невозможно! — в сердцах воскликнул ДжиВон, искренне не понимая, за что их отчитывают, как маленьких детей. — Волков очень мало, они находятся на грани выми... — краткий вскрик прервал его возмущённую речь: пятка ХанБина больно проехалась по пальцам дживоновых ног, заставляя его замолчать. Похоже, даже хён считал, что эта ситуация была не слишком подходящей для того, чтобы умничать. И ДжиВон понимал, почему: ДжинУ выглядел так, как будто не мог поверить своим глазам и ушам, и весь его рассерженный вид говорил о том, что он убьёт ДжиВона сам, если тот не заткнётся. — Да какая разница?! — взревел хозяин отеля, гневно топая ногой. — То, что их мало, не помешало бы им съесть вас! «Лучше бы так и произошло», — подумал ДжиВон, нервно потупив взор: смотреть на разъярённого ДжинУ никаких нервов не хватит. — Были б вы помладше, я бы вас выпорол! Может, тогда мозги бы появились, — фантазия услужливо нарисовала ДжинУ с кожаным ремнём в руках, и обоих парней передёрнуло. — В общем, ближайшие пять дней можете забыть об отдыхе. Я вас запрягу, как лошадей, вы у меня круглые сутки пахать будете, — наставительно сказал ДжинУ, потрясая указательным пальцем, — а если вздумаете ещё раз что-нибудь подобное вытворить — отправляетесь сразу домой. После долгой и угрожающей тирады, ДжинУ гневно развернулся на пятках и, наткнувшись на младшего брата, стоящего сзади него, дал ему затрещину, прошипел что-то вроде «бессовестный» и гордо удалился. Колонна из людей молча двинулась за ним, до сих пор находясь под впечатлением от того, насколько злым может быть их добродушный босс. Только ДжунЭ ухмылялся, смотря в спину другу: наверное, вспоминал что-то своё. Приключение закончилось не самым позитивным, но всё же положительным концом. И ДжиВон был рад, что оно закончилось. Только теперь он мог вздохнуть спокойно. Пронесло. Он чуть не сказал «я тебя люблю» вместо «я больше не люблю музыку». _________________ * Филлер (от англ. filler, заполнитель) в сериалах со сквозным сюжетом — дополнительный материал, не связанный с основным сюжетом, добавляемый для увеличения длительности показа. ** Главные герои дорамы «Таинственный сад», которые по сюжету меняются телами.