Space

Знания ДжиВона по географии действительно оказались до смешного малы. Позже, загуглив в интернете, он узнал, что Чонджу находится не на Чеджу, а в провинции Чолла-Пункто, известной свой маленькой финансированностью, природой, пибимпапом. А ДжиВону же не известной вообще. Судя по статьям в интернете, это полная дыра, хоть и красивая, что ДжиВона совершенно не успокоило. Он-то надеялся отдохнуть на пляже, греясь в лучах славного южного солнца, а вместо этого ему предстоит лазать по горам и фотографировать виды с кучей иностранных туристов вокруг (за своим возмущением ДжиВон как-то забыл, что родился в маленьком городке без особых коммуникаций и претензии на развитость). ДжиВон одевался с оглядкой на то, что сегодня на улице жара и температура поднимется выше тридцати градусов, но в поезде были такие замечательные кондиционеры, что ДжиВон не просто не спёкся в духоте, а даже замёрз. Или это температура между ним и ХанБином упала ниже нуля и всё никак не могла реабилитироваться? Они сидели рядом, неловкие, стараясь не то что не глядеть друг на друга — даже не дышать. ХанБин отгородился от ДжиВона музыкой, льющейся из наушников настолько громко, что ДжиВон мог слушать её вместе со старшим, и даже узнал в одной из мелодий «К Элизе» Бетховена, чем был невероятно горд. ХанБин уткнулся в окно поезда, словно в телевизор, в его голове играл микс из классических песен, а ДжиВон чувствовал себя так, будто всё вокруг к чёрту взорвётся, если он хотя бы шевельнётся. Это было невыносимо тяжело — осознавать, что человеку, который сидит рядом с тобой и нравится тебе, ты неприятен. И ДжиВон старался лишний раз не отсвечивать, чтобы не дать ХанБину ни единого повода вылить на него всю ту помойку чувств, которая накопилась у старшего за год, что они не общались. ДжиВон с ужасом думал, что ХанБин тогда понял его неправильно... точнее, слишком правильно, и из-за этого они сейчас оказались в такой неловкой ситуации. А иначе, с чего бы ему молчать? ДжиВон как-то забыл, что ХанБин в принципе неразговорчивый, или просто не замечал этого, потому что всегда находил в себе энергию разговорить его. Но сейчас, когда он был больше похож на пустой сосуд, он был беспомощен перед неловкой тишиной, сковавшей их. И теперь не было никакой вероятности, что между ними всё хорошо. А иначе, почему ХанБин молчал? Почему не смотрел на него? Почему ничего не предпринимал? ДжиВон не понимал, что ХанБин ждал. Спасение пришло неожиданно. Сначала у ХанБина разрядился плеер. Где-то полчаса они бездушными куклами сидели по стойке смирно, пялясь в одну точку перед собой, и всеми силами прижимаясь к противоположным подлокотникам — чтобы не дай бог не соприкоснуться! ДжиВон думал, что это жестокая-жестокая игра и что скоро он посинеет от напряжения. А потом ХанБину позвонил ДжинХван. И температура между ними с нуля градусов сразу подскочила до предела. ДжиВон никогда не слышал, чтобы ХанБин так ругался. Он рычал, закатывал глаза, и вздыхал так, будто разговаривал с малолетним имбецилом. ХанБин не кричал, но ДжиВону казалось, что вместе с ним весь вагон слышал, что «нормальные люди так не поступают», «я верил тебе» и «гори в аду, Брут». На что ДжинХван ему ответил: «Не драматизируй, Цезарь», — и отключился, не желая выслушивать последующие оскорбления. Но ХанБин только разошёлся, плотину его терпения было уже не залатать, и поэтому он вылил воду своего долго сдерживаемого негодования на ДжиВона. Последнего чуть не снесло волной, но он был готов захлебнуться ей от радости, потому что смущение между ними исчезло вообще. Осталась только чистая концентрация ненависти к ДжинХвану. «Маленькие девочки дружат против кого-то», — восхищённо думал ДжиВон, поддакивая на жалобы ХанБина. — Это было подло, — возмущался он, забавно округляя глаза, — я купил эти билеты на свои деньги, как он посмел их отдать кому-то и не предупредить меня об этом? Когда они заключили, что ДжинХван плохой друг, психолог и вообще самый гнусный человек на этой земле бренной, ХанБин чуть-чуть поуспокоился и стал готов обсуждать что-то кроме бывшего лучшего друга. Но, к сожалению, поскольку им было нечего больше обсуждать, они так и остановились на безбожном обсуждении ДжинХвана. — Я не знал, что вы с ДжинХваном общаетесь, — честно сказал ХанБин, принимая из рук симпатичной проводницы свой набор с горячим обедом, — он мне ничего об этом не рассказывал. «И слава богу», — не без облегчения подумал ДжиВон, открывая свой контейнер. Еда перед ним лежала просто изумительная: он и не думал, что что-то настолько аппетитно выглядящее могут подавать в поездах. Интересно, сколько всё-таки стоил билет? — Так, иногда встречаемся, — пожал плечами ДжиВон, с хрустом ломая пару деревянных палочек для еды. Зачем они с ДжинХваном встречаются, ХанБину было вовсе не обязательно знать. ДжиВон попробовал свою порцию и замычал он от удовольствия: говядинка оказалось такой же фантастической на вкус, как и на вид. Несколько минут они ели в относительной тишине, пережёвывая неожиданно вкусные блюда. ДжиВон мог поклясться, что это были самые лучшие минуты за день, ведь они были расслаблены и просто наслаждались обществом друг друга и едой. ХанБин остановился на секунду, его рот был полностью набит, и он, очевидно, ждал, пока все прожуётся, чтобы задать волнующий его вопрос. ДжиВону даже показалось, будто его спутник подзавис — так нелепо он выглядел в этот момент. — ДжиВон-ааа, — из-за необычных интонаций в голосе ХанБина ДжиВон чуть не подавился чаем. ХанБин имел привычку держаться со всеми сдержанно и отстранённо, и только ДжиВон, чуть ли не с самой первой их встречи, удостаивался раздражённых интонаций и уничтожающих взглядов. Но ХанБин никогда не называл его так. — А ДжинХван тебе... Ну... Никаких глупостей не рассказывал? ДжиВон оглядел ХанБина, подозрительно сощурив глаза, на что тот принял такой гордый и нахохлившийся вид, будто совершенно не понимал, за что удостоился такого взгляда. ДжиВон бы, может, попросил старшего уточнить, что это за «глупости» такие, из-за которых он так расстарался, но, увидев блестящие волнением глаза в прорезях маски безразличия на его лице, решил не мучить хёна. Мало ли, какими секретами он делился с ДжинХваном! Лучше сразу дать ему чёткий ответ, чтобы не мучился. — Да вроде нет, — задумчиво ответил ДжиВон, — ДжинХван-хён вообще не склонен говорить глупостей, он такой ум... И тут-то ДжиВон задумался: а не рассказывал ли ДжинХван ХанБину его секретов, а? — Слушай, это... — ДжиВон, неожиданно осознав размеры возможной катастрофы, неестественно захихикал, — а тебе ДжинХван никаких глупостей не рассказывал? — Нет, конечно, — цокнув языком, ответил ХанБин, — он мне даже о том, что вы видитесь, не рассказывал, не то что о ваших «глупостях». Это явно был увесистый камень в огород ДжинХванва (в котором-то и огорода уже не было — так, гора булыжников), но ДжиВону было всё равно: он облегчённо вздохнул и окончательно расслабился.

***

В Чонджу их путешествие не закончилось. Только выйдя на улицу из комфортабельного и прохладного вагона поезда, ДжиВон смог оценить всю прелесть алкоголички и шорт: на улице было жарко, как в печке. И ДжиВон буквально чувствовал, как покрывается потом и краснеет под жаркими лучами голая кожа. ХанБину с выбором одежды повезло меньше: ДжиВону было жарко даже просто смотреть на его белую футболку, плотные джинсы и клетчатую рубашку, которую ХанБин натянул себе на голову, чтобы не получить солнечный удар. В таком виде они полтора часа шатались по городу, пытаясь найти нужную остановку, что у них, естественно, не получалось: местные жители говорили на каком-то причудливом диалекте, и ребята просто не понимали, куда им идти. К тому моменту, как они добрались до пункта назначения, у ДжиВона уже нещадно болели оба плеча, на одном из которых был рюкзак, а на другом — тяжеленая дорожная сумка. ХанБину с его чемоданом и гитарой за спиной приходилось не легче, поэтому все их мечты были только об автобусе, в котором они наконец-то смогут снять с себя поклажу и в изнеможении повалиться на сидения. Но их мечтам сбыться было не суждено: вместо комфортабельного транспорта пришла какая-то доисторическая развалюха, забитая людьми до краёв. Там не было места даже ХанБину и ДжиВону, не то что их вещам. И они с мученическими выражениями на лицах стояли прямо в центре разгорячённой толпы, держась друг за друга, чтобы не потеряться. ДжиВон в какой-то момент даже не мог понять, от чего ему так жарко: от того ли, что он едет в душном автобусе в апофеозе жары, или от того, как крепко сжимала ладонь ХанБина его плечо. Они проехали так где-то полчаса, и за это время ДжиВон сумел прочувствовать, какого шпротам, замурованным в консервах, в тридцатиградусную жару. В какой-то момент даже воздуха стало не хватать, но, слава богу, вскоре автобус начал пустеть, и ДжиВон с ХанБином беспрепятственно подобрались к окнам и с облегчением опустили свои вещи на пол. Из окна открывался поистине потрясающий вид на родную, нетронутую руками технологий Корею: посёлки и города почти не попадались на их пути, гораздо чаще можно было увидеть вспаханные поля и горные хребты, скалистой рябью уходящие вверх насколько видно глазу. ДжиВону этот пейзаж был привычен и даже вызвал лёгкую ностальгию по родному краю, где те же поля, уходящие за горизонт, и те же покрытые сочной зеленью холмы. Но ХанБин, в жизни не выезжавший никуда дальше Сеула, смотрел на открывшиеся ему виды с восхищением и благоговением, неторопливо впитывая в себя красоту окружающей природы. В автобусе они тряслись неожиданно долго: даже сам ХанБин не ожидал, что ехать, оказывается, так далеко. К тому моменту, как они добрались до нужной им остановки, пассажиры сменились раз пять, а ДжиВон и ХанБин даже умудрились поспать вповалку. В обычное время это привело бы ДжиВона в волнение, но они так устали и измучились дорогой, что он не обратил никакого внимания на то, как прогнулось его плечо под тяжестью чужой головы, и как его собственная голова вскоре облокотилась на неё. Когда после нескольких часов езды они вышли на остановке посреди чистого поля, ДжиВон чуть не испустил дух. Что это вообще за маразм? В какую дыру его привезли? ХанБин уже устал настолько, что у него не было сил даже злиться: он просто упал на скамейку и гулко застонал. ДжиВон присел рядом, абсолютно разделяя чувства старшего. Солнце лениво закатывалось за горизонт, и так же лениво, трясясь и подскакивая на кочках просёлочной дороги, к ним подбирался раздавленный жизнью старый форд. ДжиВон и ХанБин безразлично следили за ним взглядом, и младшему оставалось только молиться, чтобы эта развалюха была не по их душу: он и так уже натрясся до невозможности в автобусе, ещё одной такой поездочки он не переживёт. Когда форд остановился напротив них и оттуда выскочил счастливый до неприличия парень и понёсся в их сторону, у ДжиВона даже не было сил стонать. Всё, что он смог сделать, это закрыть лицо руками, надеясь, что всё это сон. Что же это за отпуск, в котором так устают? — ХанБин-хён! — вопило чудовище, не обращая внимания на то, что «ХанБин-хён» пытался испепелить его взглядом. -Вы так рано приехали, я не ожидал! Обычно дорога занимает больше времени. — Ты в какую дыру нас притащил, ДонХёк-а? — ХанБин чуть ли не рычал. Похоже, недавно стихшее в нём раздражение начало подниматься с новой силой. — Мы чуть не сдохли, пока сюда добирались. — Это не дыра! — оскорбленно округлил глаза «ДонХёк». — Это национальный парк полуострова Пёнсан, одно из живописнейших мест в нашей стране! Ты должен быть счастлив оказаться здесь. По лицу ХанБина было видно, что он ни черта не счастлив, но никому не было до этого дела. Он возмущённо скрестил руки на груди, и ДжиВон с неудовольствием отметил, что, похоже, эти двое знали друг друга очень хорошо. ХанБин обычно так не вёл себя с другими людьми. Только с теми, с кем был очень близок. ДжиВон всматривался в парня напротив и пытался вспомнить, где же он слышал его имя, а потом до него дошло, что так звали этого неумеху-скрипача, с которым ХанБин замутил коллаб на экзамене. Вообще, парниша был интересный: на голове стильная шляпка, в ухе серьга, сам одет по последнему писку столичной моды. И всё равно от него веяло деревней за километр, непонятно даже, почему. Его жесты, взгляды, речь — всё какое-то провинциальное, не сеульское, но вскоре столица отполирует его до блеска, и это пройдёт. ДжиВон и сам когда-то был таким: пытался говорить с новыми одноклассниками на пусанском диалекте и не понимал, почему они смеются. — ХанБин-хён, а где ДжинХван-хён?.. О, а это ещё кто? — ДонХёк обратил внимание на ДжиВона, и, как только он увидел лицо под козырьком кепки, его глаза расширились. — Чёрт, да это же Бобби! Н-да. Только этого не хватало. — Тот самый Бобби, — не унимался ДонХёк, поражаясь своей догадке, — который выиграл то самое шоу и недавно сбил... — М-м, да, — ДжиВон повернул кепку козырьком назад, — я действительно выиграл «SMTM», но я никого не сбивал. И вообще, у меня отпуск, так что... — Да-да, понял, молчу, — ДонХёк закрыл рот обеими ладонями, показывая свою готовность молчать, но надолго его не хватило. — Что, действительно никого не сбивал? Тебя оправдали? А то мы здесь уже две недели сидим без интернета, а мне ведь интересно! Без интернета? Вот уж действительно дыра. Сразу видно: отпуск пройдёт на славу. — ДонХёк, не приставай к нему, — огрызнулся ХанБин. Он взвалил на себя чехол с гитарой и взялся за ручку чемодана, после чего они медленно побрели к машине. ДжиВон недоумевающе взглянул на старшего: с чего бы ему защищать дживоновы нервы? — Прояви хоть капельку уважения к человеку, который несколько часов проторчал в транспорте из-за тебя. — Кстати, а почему ты не рассказывал мне, что знаком с Бобби? — возмутился ДонХёк, открывая багажник форда. — Потому что я знал его ещё Ким ДжиВоном, и для меня он раздолбай-донсен, а не звезда телешоу. ХанБин кинул на притихшего ДжиВона странный взгляд и помог ДонХёку водрузить свой чемодан в машину. Вообще, этот ДонХёк оказался забавным парнем. Так думал ДжиВон, смотря в окно из старенького форда, охватывая взглядом бесконечные вершины гор вокруг и слушая нескончаемую болтовню нового знакомого. ДонХёк был шумным, болтливым, немного неуверенным в себе, а ещё он был вторым человеком, после самого ДжиВона, на которого ХанБин смотрел, как на идиота. Это дало ДжиВону ощущение того, что они непременно поладят с этим странным пареньком. В ДонХёке действительно несводимым пятном жила провинция: она прямо-таки кричала в нём, во всей этой его детской непосредственности, наивности и там и сям звучащем чудном диалекте. Пока они ехали, ДонХёк пересказал им всю свою биографию. Рассказал о том, что его родители держали маленький гостиничный домик в одном из местных посёлков, а сейчас этот домик принадлежит старшему брату, который работает там не покладая рук и завлекает клиентов своей волшебной внешностью. У брата хороший голос: он хотел стать певцом, но отказался от мечты ради ДонХёка, потому что обучение двоих сыновей родителям было не потянуть, и теперь ДонХёк хочет стать профессиональным композитором, чтобы писать песни для своего брата. ДжиВон смотрел на ДонХёка, как на неиспорченную столицей версию себя, когда он ещё не приехал в большой город, не встретил Черин, не стал звездой и не познал горечь поражения. ДжиВону было интересно, какая судьба ждёт этого человека. Изредка он шутил вместе с ним, смеялся над чем-то, а ХанБин почти всё время молчал, пялясь в окно, и лишь иногда вставлял свои едкие комментарии. От ДжиВона не укрылось то, что ХанБин стал каким-то более напряжённым, будто постоянно искал выход своим эмоциям и не мог найти. Или старший перестал сдерживать своих внутренних демонов и больше не стеснялся острить, тыча людей мордами в их глупость, как котят в лужу. А может, он просто устал. Этот ХанБин такой странный, его не поймёшь. Их конечным пунктом стало маленькое живописное село, с одной стороны обрамлённое чередой зеленеющихся гор, а с другой — до самого горизонта засеянное полями. Это место явно было туристическое, здесь повсюду сновали счастливые иностранцы, держащие в руках хоттоки и даккочи, слышалась незнакомая речь. Маленькие домики рассыпались где придётся вдоль посёлка и среди них гулял освежающий ветерок — то, что нужно после по-летнему изнуряющего дня. Выйдя на улицу из машины, ДжиВон сначала хорошенько растянул затёкшее тело, а потом огляделся. ДонХёк припарковался на заднем дворе двухэтажного дома, вполне удачно стилизованного под классические корейские строения с их картонными стенами и изогнутыми крышами. Дорожки, выложенные из больших плоских камней, разбегались от самых ног ДжиВона в разные стороны: одна к беседке, причудливо увитой розами (это же они, да?); другая — к шезлонгам, на которых грелись под вечерними лучами люди; третья — к аккуратному цветущему прудику. Краем глаза ДжиВон сумел заметить маленькое деревянное строение, спрятавшееся за длинными верёвками с сохнущим на них бельем, и небольшую череду вскопанных грядок. ДонХёк сопроводил в прихожую гостей, озирающихся вокруг с открытыми ртами, и даже не пытался скрывать своей гордости за это место, будто каждый камешек, на который они наступали, был выложен его заботливыми руками. Миновав небольшую террасу, заставленную круглыми столиками, они вошли внутрь дома, где ощущение «классической Кореи» пропадало, но антуражность оставалась. Деревянные стены были увешены разными часами всевозможных форм (ДжиВон сумел насчитать около десяти) и фотографиями с красивыми видами и чьими-то счастливыми рожами (на одной из фотографий ДжиВон распознал зарёванного явно не от счастья маленького ДонХёка). Вокруг стояли всё те же круглые деревянные столики, а у самой дальней стены располагался ресепшен (или это была барная стойка?). У ресепшена стоял какой-то парень в чёрном фартуке, натиравший стакан, а сзади него в дубовом платиновом шкафу стояли всевозможные бутылки с соками, алкоголем и коктейльными наполнителями. ДжиВон с первого раза так и не смог понять, были ли они настоящими или стояли просто для красоты. — Знакомьтесь, парни, — с улыбкой сказал Ким ДонХёк, подведя гостей к (условному) ресепшену, — это мой старший брат — ДжинУ-хён. — Очень рад познакомиться, — ДжинУ наконец-то оторвался от полировки своего стакана и посмотрел в сторону гостей, смущённо улыбаясь и приветственно кланяясь, — и добро пожаловать. ДжиВон и ХанБин так и застыли с шокированными лицами. ДжиВон, пусть и крутился в мире шоу-биза, где хорошенькая внешность — норма, но настолько красивых людей он ещё не видел никогда. Ким ДжинУ, которого он повстречал впервые, был просто идеален в своих светящихся глазах и этой смущённой улыбке, и ДжиВон начал прекрасно понимать клиентов, которые сюда ездят: будь его воля, он бы тоже приезжал сюда отдыхать, только чтобы посмотреть на Ким ДжинУ. ХанБин, судя по его остолбеневшему состоянию, был полностью солидарен с ним. Но прекрасный мираж быстро развеялся, когда ДжинУ округлил свои нереально большие глаза, как до этого делал его младший брат, и удивлённо выпалил: — Да ладно, вы же Бобби! Да ладно?! Пока ДжиВон стоял, офигевая от того, насколько братья могут быть похожи, а ХанБин заходился в немом истеричном смехе, ДонХёк захлопал в ладоши, всячески поддакивая и пытаясь выразить свои эмоции брату. — Да, представляешь, к нам приехал сам Бобби! — чуть ли не пищал от радости ДонХёк, и ДжинУ, заразившись его энтузиазмом, тоже начал хлопать в ладоши, только у него это получилось намного более очаровательно. — Ты знаешь, оказывается, его оправдали, он никого не сбивал! — Слава богу! — выдохнул ДжинУ с таким видом, будто это его признали невиновным в аварии. — Мы так волновались за вас, вы не представляете, — обратился он уже к ДжиВону, который за его большие, полные беспокойства глаза был даже готов простить ему эту... эту... Эх. «Ну что за семейка...» — Простите, я ещё здесь, — прозвучал недовольный голос ХанБина, который вернул на лицо непроницаемою маску и (не)терпеливо ждал, пока весь этот фарс закончится, — может, представишь нас, ДонХёк-а? — О, прости, — тут же опомнился ДонХёк. — Хён, это — ХанБин-хён, мой одногруппник и спаситель, а это — Ким ДжиВон. ДонХёк перегнулся через стойку и что-то прошептал старшему на ухо. Тот издал задумчивое «А-а», после чего гости настороженно переглянулись. — Кхм, вижу, вы устали с дороги, — ДжинУ вновь освежающе улыбнулся, — сегодня отдохните, а завтра можете приступать к работе. ДжинУ положил на стойку ключ от номера. Все трое благодарно поклонились ему, и уже собирались уходить, но... — Подождите, — неожиданно дошло до ДжиВона, — к какой работе? Три пары удивлённых глаз уставились на него, а потом послышался шлепок: ДжиВону даже не надо было смотреть, чтобы понять, что это ХанБин впечатал ладонь в лоб. — А ты думал мы сюда на халяву едем? — издевательским тоном произнёс ХанБин. — Мы платим за проживание своей помощью, — он схватил младшего за руку и потащил его к лестнице, — пошли уже отсюда, мне стыдно за тебя, бездельник. Вот это да-а... — Подожди, но ДжинХван-хён мне ничего об этом не сказал! — громко возмущался ДжиВон, пока его тащили вверх по лестнице. — А мне он не сказал, что билеты тебе отдаст! Нашёл, на кого ссылаться. ДжиВон пребывал в прострации всё то время, пока его куда-то тащила крепкая рука хёна. Какой же он идиот. Как можно было поехать куда-то на купленные кем-то другим билеты, и не поинтересоваться о том, куда ты, собственно, едешь и сколько ты должен за это заплатить? Вот же дурья башка. Они шли за веселящимся ДонХёком до конца короткого коридора. ДонХёк остановился перед самой последней дверью, открыл её и торжественно вручил ХанБину ключ, со словами: «Не потеряйте». И до них дошло. — Подожди, — ДжиВон нахмурился, всё ещё надеясь на то, что он просто неправильно понял ситуацию, — а где мой ключ?.. ХанБин цокнул, всем видом показывая своё мнение об умственных способностях ДжиВона, и послал ему такой унижающий взгляд, что младший аж сжался под ним. — Неловко вышло, — нервно засмеялся ДонХёк, поправляя на себе стильную шляпу, — все остальные комнаты заняты, так что... пока так, ребят, — лицо ДжиВона, наверное, выразило животный ужас, поэтому ДонХёк виновато добавил: — Простите. — Не волнуйся, я тоже не в восторге от того, что мне придётся жить с тобой, — ворчливо заявил ХанБин, поворачивая ключ в замочной скважине. После того, как замок поддался, ХанБин открыл дверь лёгким толчком ноги, а ДжиВон подумал, что отпуск становится всё хуже и хуже.

***

Никаких особенных пожеланий на ужин у них не оказалось, поэтому им приготовили самое лёгкое и самое быстрое блюдо, которое оказалось очень вкусным. Может быть, оно показалось ДжиВону таковым после тяжёлой дороги, но он с удовольствием съел каждую крошку и еле удержался от того, чтобы попросить добавки. Даже вечно ворчливое выражение лица ХанБина сменилось чистым блаженством, когда он отправил в рот первую ложку, и только в этот момент ДжиВон действительно почувствовал: они на отдыхе. ДонХёк не ел с ними, он помогал на кухне, и это, бесспорно, причиняло некоторый дискомфорт. Но ХанБин и ДжиВон удивительно быстро нашли общий язык, и лишь изредка их диалоги взрезывали неловкие паузы, когда они затруднялись с темой для разговора или просто задумывались о чём-то своём. По загруженности помещения во время ужина действительно было видно, что их не обманули, и свободных мест больше нет: ДжинУ носился как пчёлка, оббегая столики с подносами в руках, и приветливо улыбаясь всем и каждому. ХанБин и ДжиВон смотрели ему вслед и тоже расплывались в умилительных улыбках. Даже несмотря на галдёж и бесконечные разговоры со всех сторон, место не утратило своей уютности и антуражности, а даже наоборот, приобретало какой-то неведомый ранее колорит и схожесть с чем-то вроде шумных и весёлых ирландских пабов. После ужина ХанБин неожиданно куда-то пропал, прямо-таки испарился в воздухе, и ДжиВон решил в гордом одиночестве прогуляться по посёлку. Раньше ему никогда не приходилось ходить куда-то одному: всегда находились желающие провести с ним время, да и он был не против любой компании, поэтому, куда бы он ни пошёл, всегда было весело и шумно. Сейчас же его самого тянуло к прогулкам наедине с собой, ему нравилось вдыхать лёгкими свежий вечерний воздух, рефлексировать, неспешно идя по деревенским улочкам, и останавливаться где захочешь и когда захочешь лишь для того, чтобы посмотреть на ночное небо. И пусть во всём этом было что-то непривычное и вынужденное, сейчас это одиночество было необходимым ДжиВону, и он находил в нём своё спасение и отраду. Связь в этом городке ловилась плохо, и он истоптал все кроссовки, пытаясь найти место, где ловит и где бы он мог позвонить. Такое место нашлось на небольшом холме уже за пределами посёлка, куда ДжиВон забрёл по чистой, но счастливой случайности. Но этом холме, под раскидистыми ветвями какого-то диковинного дерева, ДжиВон позвонил сначала Пак Бом-нуне, чтобы выслушать её возмущения по поводу «какого чёрта ты мне не сказал, что ты уезжаешь?», а потом и ДжинХвану-хёну, которому долго и слёзно плакался о том, как всё неудачно складывается. — Ты не поверишь, ХанБин звонил мне только что и сказал то же самое, — с усмешкой проговорил голос на том конце провода, — только он больше ругался, а не жаловался. Возвращаясь в гостиницу уже после наступления темноты, ДжиВон уцепился за слабую мысль о том, что из-за отсутствия интернета он не сможет связаться ни с матерью, ни с начальством. А потом выкинул эту мысль из головы: может, оно и к лучшему. Спать с ХанБином в одной комнате стало новым, странным и совершенно невыносимым для ДжиВона опытом. Ему было тяжело лишь от понимания того, что ХанБину неловко, неприятно с ним, и от этого он сам становился нервным и на себя непохожим. Еще и ХанБин постоянно кидал на него странные взгляды. Разлад в их команде начался сразу после того, как ДжиВон вернулся с прогулки: сначала они не могли распределить, кто какие полки займёт; потом ХанБин пинками заставил ДжиВона разобрать вещи сейчас, а не оставлять на завтра; потом ХанБин полчаса мылся в душе и умывался, и заснуть уставшему до смерти ДжиВону не дала только шальная мысль о том, что ХанБин там, за тонкой стенкой, совершенно... ДжиВон справлялся с этой мыслью уже тогда, когда сам стоял под душем, и сон, естественно, как рукой сняло. Они даже толком не пожелали друг другу спокойной ночи, отвернулись к разным стенкам, закрыли глаза и сделали вид, что крепко-крепко спят. Но как можно заснуть, когда ХанБин прямо здесь, рядом, и их разделяет лишь узкий проход между кроватями? Протяни руку — и вот они, чужие пальцы, аккуратные, горячие, вцепившиеся в одеяло, и нужно лишь накрыть чужую ладонь своей... ДжиВон мучился, не мог заснуть, беспокойно ворочался на простыне, а потом не выдержал: открыл глаза и увидел, как ХанБин молниеносно закрывает свои, до этого смотрящие на него. И делает вид, что спит дальше. Может быть, это ночь так волшебно влияла на них, и лунный свет, падавший неровными квадратами на пол их маленькой комнатки, располагал к разговорам, но вскоре они, с тяжёлыми вздохами, прекратили прятаться и честно посмотрели друг на друга. — Ты чего не спишь? — хриплым голосом спросил ХанБин; его зрачки, в которых отражался лунный свет, просто выворачивали ДжиВона наизнанку. — Не могу уснуть, — честно сказал ДжиВон, сглатывая, — а ты? — Тоже. Они уставились в потолок, исчерпав все темы для разговора, а спать всё равно не хотелось. Спёртый, душный воздух комнаты пахнул деревом и недосказанностью, и оставалось только гадать, кто из них будет тем, кто решится нарушить табу и первым заговорить о том, что их действительно волнует. ДжиВон бездумно смотрел в потолок, выложенный досками, следовал взглядом за взрезанной поверхностью и узорами на когда-то живом дереве. Он не пытался судорожно подобрать новые слова, тему для разговора. Или понять, что лучше спросить первым: «Как ты там?» или «Почему ты избегаешь меня?». В его голове был вакуум, полное отсутствие мыслей, и только шевеление на соседней кровати заставило его взглянуть на ХанБина. — Душно, — проронил ХанБин, перегибаясь через тумбочки, чтобы открыть окно. Деревянные ставни поддались не сразу, но как только ХанБин одержал над ними победу, в комнату стремительным потоком ворвался свежий воздух. ДжиВон почувствовал, как холодный газ до краёв наполняет пылесборник лёгких, и от этого закружилась голова. — Почему молчишь, звезда телешоу? — концентрация ехидства в голосе старшего заставила ДжиВона поперхнуться. — Мы не на ТВ, можешь быть раскрепощённым. Чужая кровать со скрипом прогнулась под чьим-то весом, и ДжиВон рассеянно посмотрел на ХанБина, устремившего взгляд в раскрытое окно. Опять он ведёт себя странно: до этого весь день язвил и игнорировал, а теперь сам вызывает на разговор. ДжиВон со вздохом встал с кровати, порылся в рюкзаке в поисках красных Malboro и зажигалки и, найдя искомое, с ногами уселся на широкий подоконник. — А почему я должен говорить? — его пальцы не слушались его: выбить искру получилось только с третьего раза. И сразу после того, как фильтр зажёгся красным, ДжиВон вдохнул полные лёгкие дыма. С протяжным выдохом волнение чуть-чуть отпустило его. — Раньше ты не задавался этим вопросом, — безапелляционно отчеканил ХанБин, хмурясь: наглый донсен загородил ему окно, и теперь за чужой массивной фигурой в мешковатой пижаме ему не было видно неба. Чужое «раньше» ещё больше полоснуло по кровоточащим ранам депрессии, и ДжиВон, никогда не проявлявший склонность к агрессии, пошёл в атаку. — Мне казалось, раньше я тебя раздражал, — ДжиВон выдохнул никотиновый дым в море свежего воздуха, и не видел, насколько искривилась привычная маска ХанБина. Когда он вновь посмотрел на старшего, он наткнулся на железобетонное спокойствие. — Это правда. Но сейчас ты раздражаешь меня ещё больше. — Да тебе не угодишь, — усмехнулся ДжиВон. ХанБин скептично выгнул бровь, мол: «Да ладно, огрызаешься?», — и ДжиВон сам поразился себе. Он не знал, что на него нашло, это было так не в его духе, он никогда себя так не вёл, и ему было удивительно, как он мог так разговаривать с ХанБином. В его бесконечных болезненных фантазиях всё происходило не так, совсем не так; он больше не смел надеяться на взаимность, но он мечтал о том, что они поговорят начистоту, без претензий и напряга, и разойдутся друзьями. А вместо этого выходило, что они готовы глотки друг другу перегрызть, как дикие кобели, отстаивающие свою собачью гордость. Но ДжиВон не был на самом деле таким гордым — не с ХанБином. Он был готов драться насмерть, но было так глупо бросаться на человека из-за парочки фраз, к издевательскому тону которых он давно привык, но начал принимать в штыки именно сейчас. ДжиВон чувствовал, что это не он, что это депрессия, парализовавшая каждую клеточку его тела, и он решил, что борется совсем не с тем, с чем надо бы. — Прости, я... — Дай прикурить, — ХанБин оказался рядом неожиданно быстро; он забрал сигарету из рук младшего и сделал глубокую затяжку, после чего сразу болезненно согнулся и закашлялся, в попытках выблевать свои лёгкие наружу после первого приёма никотина. — Ну и гадость. — Хён, ну ты и слабак, — добродушно засмеялся ДжиВон, а от злого взгляда, брошенного в его сторону, ему стало лишь смешнее, — это крепкие сигареты, ещё бы тебе понравилось. — Я не слабак, — оскорблённое лицо ХанБина выглядело невероятно, и он, желая залатать свою мужскую гордость, потянулся за ещё одной затяжкой, но ДжиВон перехватил его руку. — Не надо, хён, — неожиданно серьёзно сказал ДжиВон, отбирая сигарету из чужих рук. Желая как можно наглядней показать, что сеанс раскуривания «сигареты мира» окончен, он затушил горящий красным фильтр о внешнюю сторону ладони. Выглядело это пафосно, но на самом деле таковым не было: до ДжиВона незамедлительно дошло, что за фигню он сотворил. Когда место соприкосновения с сигаретой обожгло адской болью, ДжиВон вскрикнул, нервным движением выкинул отраву в сад, а сам чуть не свалился с подоконника. — Ты идиот, — обречённым голосом констатировал ХанБин, наблюдая за тем, как младший со слезами на глазах дует на обожжённое место и неистово мотает кистью из сторону в сторону, чтобы хоть как-то облегчить боль. Смотреть на то, как ДжиВон из-за собственной глупости содрогается от боли, было действительно забавным, и ХанБин даже не старался спрятать улыбку. — Как ты до этого додумался? Быстрее опусти под холодную воду. В этот раз ДжиВон не стал препираться, быстро опустил босые ноги на деревянный пол и пошлёпал в сторону ванной. Только там, засунув горящую адским пламенем руку под струи ледяной воды, он ощутил облегчение. И пусть ДжиВону было больно, но так же ему было весело, и он, увидев своё растрёпанное отражение в зеркале, рассмеялся. Как же всё это было глупо, как нелепо! Он будто снова в школе, в какой-нибудь экскурсионной поездке с классом, когда они не спят всю ночь и творят несусветную хрень. ДжиВон держал руку под ледяным потоком до тех пор, пока она окончательно не онемела. Когда он вышел обратно в комнату, он почувствовал, как что-то больно ударилось о его голову и отскочило на пол. — Возьми, помажь ожог, — командным тоном, в котором слышалось нескрываемое веселье, сказал ХанБин. ДжиВон, хихикая, подчинился: поднял тюбик с пола и выдавил немного на пальцы, чтобы смазать больное место. — Ну и зачем ты это сделал, герой? — спросил ХанБин, когда тюбик вновь вернулся к нему. — Хотел покрасоваться, да? ДжиВон сел на кровать рядом со старшим, среди веселья не замечая экстремально маленького расстояния между ними, и честно признался: — Хотел развеселить тебя, а то ты какой-то странный. ХанБин фыркнул. — Это я-то странный? Единственный, кто здесь странный, это ты. — Ну, ладно, — сдался ДжиВон, смеясь, — мы оба странные. ХанБин засмеялся ему в унисон, и то, что ДжиВон мог чувствовать, как плечи старшего подёргиваются от смеха, было таким... необычным. — Я скучал, — неожиданно для себя выпалил ДжиВон и, осознав, какую глупость он сделал, напряжённо замер. — Я тоже, — ответил ХанБин, не переставая смеяться. ДжиВон счастливо улыбнулся, смотря на старшего, заходящегося в почти беззвучной истерике. Дошло аж до того, что ХанБин повалился телом на младшего, и ДжиВон застыл в смущении, не зная, что ему делать и куда деть свои руки. Хотелось приобнять старшего, но они ведь не сопливые девочки, правда? — Ладно, — чуть-чуть поуспокоившись, сказал ХанБин, вытирая выступившие от смеха слёзы, — нам завтра рано вставать, — он легонько похлопал младшего по ноге. — Я в душ, а ты ложись пока. — Опять в душ? — спросил ДжиВон, скорее просто для галочки: он пребывал в эйфории, и у него не было возможности и желания ни думать, ни язвить, ни шутить. — Ага, — ХанБин лёгкой рукой подхватил полотенце и, отсалютовав ДжиВону на прощание, скрылся за дверью ванной. Слушая, как шумным потоком переливается вода за стенкой, ДжиВон долго не мог заставить себя лечь. Он стоял у окна, подставляя холодным порывам ночного ветерка своё пылающее жаром лицо, и чувствовал себя абсолютно счастливым. Когда ноги перестали держать его, он присел на кровать, его разум был помутнён эйфорией, и вскоре, убаюканный дождём за стенкой, он уснул.