Space

ДжиВону было всего двенадцать, когда его родители улетели в Америку, а он сам переехал в пугающий Сеул, к тёте, которую видел до этого от силы три раза в жизни. То лето ДжиВон провёл, не гуляя с друзьями, а прячась в тени не_своей маленькой комнатушки, будто солнечный свет стал бы губительным для него. ДжиВон чувствовал себя нелюбимым ребёнком, балластом, не позволяющим воздушному шару подняться в небо. Нуне было всего девятнадцать, и меньше всего на свете она хотела возиться с маленькими детьми, вместо того, чтобы развлекаться и ходить по клубам. Может быть, она не подозревала об этом, но когда по ночам она болтала с подружками по телефону, ДжиВон всё слышал. Слышал и «надоедливого сопляка», и «безответственную сестру», и «маменькиного сынка, который привык, что ему всё время сопли подтирают». Пак Бом-нуна громко заявляла, что она не повторит с ним ошибок мягкосердечной сестры, что у неё он вырастит самостоятельным, надежным мужчиной. А в это время, за стенкой, будущий «надёжный мужчина» плакал в подушку, потому что он очень соскучился по маминому голосу и нежной улыбке. Сначала нуна показалась ДжиВону вредной, вечно всем недовольной грымзой, но вскоре он понял, что ворчание — это её стиль жизни и способ выразись свою заботу. Бом ворчала по поводу и без: когда ДжиВон не мыл за собой посуду, когда весь день не выходил из дома, когда шлёпал по квартире в одних боксёрах, когда сидел к телевизору слишком близко. На каждое действие ДжиВона у неё был припасён букет ворчания и нравоучений, но скоро ДжиВон привык. Конечно, это очень отличалось от мамы, которая стоически терпела, даже когда она в десятый раз просила ДжиВона убраться в комнате, а он только говорил «Ага» и продолжал рубиться в «Starcraft». Но может, это и к лучшему? Сейчас, если бы ему предложили поменять тётю, ДжиВон бы вцепился в ногу Пак Бом-нуны мёртвой хваткой, как в глупых американских комедиях, и громко плакал, как младенец, которого отдирают от маминой сиськи. Потому что Бом очень многое дала ДжиВону: она вырастила его мужчиной, способным взять ответственность за себя; она научила его одеваться и следить за собой так, что все девчонки в классе одно время только и пожирали его взглядом. А каждое утро она вставала ни свет ни заря и готовила ему бэнто в школу, и все ему завидовали, потому что его еда была самой вкусной. И в конце концов, именно Пак Бом-нуна привила ему вкус к музыке. Ну, почти.

***

У нуны были две близкие подруги. Они заходили к ней «на минутку» каждые выходные или по будням вечером и в итоге почти всегда оставались до утра, потому что напивались до такого состояния, в котором даже думать не было сил, не то что куда-то идти. Одну из них звали Дара: она была тоненькой, словно молодое деревцо, и безумно красивой. А другую — ЧеРин, и ДжиВон всё никак не мог отделаться от мысли, что при всём своём сдержанном виде и поджатых губах ЧеРин напоминала ему хорька. И если радостная улыбка Дары не могла взволновать его сердце, то щурящаяся от близорукости ЧеРин заставляла мышцу в груди ходить ходуном. ЧеРин-нуна была его первой любовью. Она отличалась от тех девочек в школе и в телевизоре, что строили из себя милашек и делали эгьё при каждом удобном случае. Нет, ЧеРин-нуна была совсем не такой: она пила, материлась и курила (какой кошмар!), но при этом умудрялась быть умной и по-своему любящей и привлекательной. ДжиВон, обычно активный и озорной, рядом с ней робел и становился тише воды, потому что ей, скорее всего, не нравились суетливые парни, а ДжиВон ну уж очень хотел ей понравиться. Однажды он даже подрался из-за этого с МинО. Через несколько лет ДжиВон назовёт это самым позорным моментом в своей жизни, потому что, ну, представьте: два двенадцатилетних сопляка дерутся за право встречаться со взрослой девушкой, которой на них наплевать настолько, что если пепел с её сигарет будет падать им на головы, она не заметит. Но тогда это было действительно важным для него: забрать Черин-нуну себе и никому не показывать, будто она была самым драгоценным сокровищем в мире. В то время всё сказанное и предложенное Черин-нуной казалось ДжиВону правильным и единственно верным. Её мнение было важнее мнения президента, а способ решения задач по физике куда более лёгким и запоминающимся, чем тот, которому их учил преподаватель по физике (хоть ему и понаставили за него немало троек). Черин-нуна была словно идол, которому хотелось во всём поклоняться и подражать, и зачастую ДжиВон совершенно неосознанно перенимал у неё лучшие (а иногда и не очень) черты. Но самым главным, чему ЧеРин научила его, было не решение задач на скорость и умение говорить на любую тему с важным видом знатока (хотя и это он у неё позаимствовал, чего скрывать). Нет, самым главным, что дала ему ЧеРин, была страсть к музыке. Пока все его одноклассницы сходили с ума по участникам айдол-групп и напевали себе под нос глупые песни о любви и конфетах, из наушников ЧеРин доносились мощные биты Снуп Дога и Эминема. Она шла по улицам, как королева, пока её ушную мембрану ласкали песни Will.I.Am. И весь её вид давал людям понять: у неё в крови течёт музыка чёрных кварталов, а в теле заперта не душа во всём послушной азиатской девушки, а душа бунтовщицы из гетто. Иной раз, когда ЧеРин-нуне надоедали попсовые песни её подруг, она включала один из хип-хоп дисков, которые подарила когда-то Бом в целях ликбеза. И тогда их маленькая квартирка начинала ходить ходуном от переполняющих её мощных битов. В такие моменты ЧеРин смотрела на ДжиВона по-матерински нежным взглядом и говорила ему: «Вот это, ДжиВон, хорошая музыка, а не то дерьмо, которое слушает твоя тётка». После этого она уходила в отрыв на всю ночь, тряся во все стороны выжженными в платиновый блонд длинными волосами и опустошая бутылки с соджу. А ДжиВон смотрел на неё восхищённо и не мог отвести взгляд. С тех пор в венах ДжиВона текла «чёрная» музыка, а «They see me rollin`» заменило ему «Отче наш». ЧеРин-нуна показала ему лестницу в заманчивый мир хип-хопа, но она не толкала его вниз, нет. Он спустился туда сам. Никто не заставлял его тратить свои карманные расходы в музыкальных магазинах, никто не заставлял собирать по крупицам информацию об американских рэпперах и вешать на стены их плакаты. И уж тем более никто не заставлял его пытаться сочинять рэп. Хип-хоп сросся с кожей ДжиВона, и в мешковатой хип-хоперской одежде он чувствовал себя так гармонично, как не чувствовал в объятиях матери. А громкое одобрение со стороны ЧеРин-нуны лишь подогревало его интерес и энтузиазм. Хип-хоп заменил ДжиВону религию: он определял ему друзей и наживал врагов. С теми, кто поддерживал его страсть, ДжиВон братался и обменивался дисками с любимыми исполнителями; с теми же, кто открыто попрекал его увлечения, ДжиВон не церемонился и без лишних вопросов ввязывался в драку. Одним из его оппонентов стал Нам ТэХён — прилизанный, как маменькин сынок, и его единственным аргументом во всех спорах было: «Я хожу в музыкальную школу, я знаю лучше!» ДжиВон обычно не обращал внимания на таких выскочек, но однажды тот перешёл границу назвав 2пака (самого 2пака!) никем по сравнению с Моцартом. Они тогда отметелили друг друга так, что на месяц вперёд хватило. А потом очень быстро подружились, за неимением альтернативы общения во время отдраивания туалетов в качестве наказания.

***

ДжиВон уже и не помнит, когда он впервые написал свой рэп. Кажется, это произошло после того, как МинО зачитал ему свой текст, а ДжиВон захотел выпендриться и сказал, что ему не понравилось. После этого они серьёзно поругались, а потом и вовсе заключили пари. Оно заключалось в том, что каждый из них в течение недели напишет свой вариант слов на один и тот же бит, после чего они должны были выставить результат на суд. Чтобы суд был полностью объективным, судьёй было решено сделать ЧеРин-нуну, так как её монаршее мнение было священным и оспариванию не подлежало. Для ДжиВона это стало серьёзным испытанием, так как до этого он лишь зачитывал тесты других рэперов, а свой собственный писать даже не пробовал. Более того, он понятия не имел, как они пишутся. Но одно ДжиВон знал наверняка: ЧеРин-нуне нравятся парни, пишущие классные тексты, а это уже было достойной причиной для того, чтобы принять вызов и попытать свои силы. ДжиВон писал слова три дня и три ночи: ради этого он пропускал уроки и даже не пошёл в кино с друзьями на «Халка» (последнее его особенно опечалило). Он сидел, полностью обложенный книгами и дисками, пытаясь впихнуть в двенадцать строчек столько отсылок, сколько туда сможет поместиться. Вместо того чтобы решать задачи по математике, он думал над тем, какую игру слов ему лучше вставить в шестую строчку, и не будет ли она гармоничнее смотреться в десятой. Всё это привело к тому, что к концу недели ДжиВона стало мутить от выбранного бита, но при этом он так был горд проделанной работой, что сиял, как начищенная вона. Несмотря на то, что ДжиВон в порыве впечатлить ЧеРин-нуну своей начитанностью чуть-чуть... Ладно, будем честны друг с другом: он явно перестарался, и из-под его пера вышел абсолютно бессмысленный и бессвязный текст, местами не попадающий в ритм. В общем, несмотря на всё это, он был крайне самоуверен. Когда настал день Х, ДжиВон кидал на МинО довольные взгляды, громко разглагольствовал о том, какой потрясный текст он написал, и всем своим видом показывал, что МинО крышка. Уверенность не покинула его, даже когда они предстали перед ЧеРин на суд, будто пленники инквизиции. И если МинО ЧеРин выслушала с вящим спокойствием, лишь кивая головой биту, льющемуся из колонок, то на выступлении ДжиВона она оживилась и широко улыбалась. В итоге ЧеРин-нуна сказала им, что они оба далеки от идеала, но оба молодцы, и торжественно объявила ничью. Но ДжиВон ликовал: он ничуть не сомневался в том, что на самом деле симпатии ЧеРин-нуны были отданы ему, потому что на его выступлении она улыбалась. Счастливый ДжиВон не знал, что она просто пыталась сдержаться от того, чтобы не засмеяться в голос от бреда, который он написал (особенно ей понравилась рифма «канцерогены/лабутены»).

***

С тех пор ДжиВон возомнил себя будущим корейского хип-хопа и забил на учёбу вообще. Его размышления были вполне логичны и последовательны: если он собирается всю жизнь читать рэп и бегать по сцене, то зачем ему алгоритмы и тригонометрия? Разве они как-то помогут сделать его читку лучше и эффектнее? Нет. А посему в топку и алгоритмы, и тригонометрию, и остальную ненужную ему мутотень. Только по физкультуре у ДжиВона сохранялись стабильно хорошие оценки, ведь ему, как будущей мировой звезде, нужно было держать себя в форме. ЧеРин-нуна всё это дело активно одобряла и поощряла, но свою жизнь связывать с музыкой не собиралась. Помимо хип-хопа у неё была ещё одна страсть, не менее сильная, но куда более перспективная — ЧеРин просто без памяти любила точные науки. С небольшим усилием, но всё же ей удалось поступить в Сеульский Университет на кафедру экспериментальной физики, что было очень престижным (особенно если учесть, что она была единственной девушкой на потоке). Это обстоятельство ещё больше восхитило и влюбило ДжиВона, потому что он физику не понимал от слова «совсем», и то, что ЧеРин-нуна смогла с лёгкостью её обуздать, возвело её в его глазах чуть ли не в ранг богини. Но Сеульский Университет не был пределом мечтаний для ЧеРин. Её взгляд был устремлён выше — туда, где с вершины мира перспективы выбранного ею пути открылись бы ей во всей красе. ЧеРин просто грезила Гарвардом. ДжиВон не задумывался ни о чём подобном — он был счастлив. В первые же полгода в Сеуле он нашёл себе друзей и приятелей, с которыми можно было хорошо провести время и попинать мяч. Он коллекционировал роботов «Биониклз», и его коллекция росла с ужасающим темпом, вызывая всеобщую зависть. У него была любимая девушка, за которой он ходил хвостиком, как утёнок за мамой-уткой. ДжиВона абсолютно устраивал его мир. И известие о том, что ЧеРин уезжает в США, его не обрадовало. Ну, как уезжает: просто появилась возможность отправить одного студента с потока в Гарвард по обмену. И, по правде сказать, ничего ещё не было решено, потому что конкурс состоял из десятков студентов, и не было полной уверенности, что из них выберут именно Черин-нуну. Но она не сомневалась в своём триумфе. И ДжиВон тоже. Многие пороки были чужды ДжиВону: он никогда не знал зависти, не испытывал гнева, а лгать ему приходилось, только когда он клялся-божился Бом-нуне, что сделал всю домашку (и то, лжец из него был так себе, потому что тётя ему не верила). Но в тот раз в нём что-то перемкнуло, и в тайне от всех он надеялся, что ЧеРин провалится, что её не выберут и она останется с ним. ДжиВон не думал о том, что это, возможно, сломает её. Что это разрушит её мечту и что они, по сути, были друг другу никем. Нет, то ли из-за возраста, то ли в силу природного эгоцентризма он не задумывался над этим, слепо повинуясь своему желанию не отпустить её. Однажды, в один из напряжённых дней, когда их судьбы висели на волоске от краха, ДжиВон увязался за ЧеРин-нуной в книжный магазин. В тот день вышел новый комикс про Дэдпула, и ДжиВон был просто обязан купить его первым. ЧеРин же, которая обычно разделяла любовь ДжиВона к «MARVEL», в этот раз безразлично прошла мимо прилавка с комиксами, решительно направляясь в отдел с иностранной литературой. ДжиВон наблюдал краем глаза за тем, как тяжёлые стопки учебников на английском опускались в корзину, и внутренне поражался тому, насколько дорогими они были, а ЧеРин-нуна даже не думала взглянуть на ценники. Люди, чья судьба ещё не определена, не разбрасываются деньгами так опрометчиво. Когда они уже стояли на кассе, ДжиВон как можно осторожнее, чтобы скрыть своё волнение, спросил у нуны: — А зачем ты покупаешь учебники? Мне казалось, ещё не решено, кого отправят в Гарвард. ЧеРин посмотрела на него в своей излюбленной манере — как могла только она, — и под её взглядом, в котором снисходительность смешивалась с насмешкой, лицо маленького ДжиВона пошло красными пятнами. — Ты не прав, ДжиВон, всё давно решено. Кассир пробил книги, и ЧеРин ушла, оставив ДжиВона в замешательстве.

***

ЧеРин была выбрана для обучения в Гарварде. На вечеринке по случаю её поступления ДжиВон пребывал в смешанных чувствах. Он был необычайно горд и доволен, что из восьмидесяти человек самой достойной для исполнения своей мечты оказалась именно нуна, но в то же время прекрасно понимал, что после её отъезда он не будет видеть её месяцами, а может — годами. Для безнадёжно влюблённого ДжиВона это казалось самой настоящей трагедией. Грустно было не только ему: Бом-нуна тоже ходила печальная и задумчивая. Она могла подолгу сидеть без дела и пялиться в одну точку, и в такие моменты её обычно живые и весёлые глаза будто стекленели в попытке разглядеть, что их ждёт там, в будущем. Когда Бом красилась на вечеринку по поводу отъезда, она не выдержала и расплакалась от переизбытка чувств. И плакала до тех пор, пока у неё не отвалились накладные ресницы. ДжиВон не знал наверняка, что терзало его тётю, хоть и догадывался на инстинктивном уровне. Он хотел как-то её утешить и приободрить, но оказалось, что ей это не нужно: как только она переступила порог дома ЧеРин, её губы растянулись в широкой улыбке, которая не сходила с её лица весь вечер празднества. На вечеринке было много людей, большинство из которых ДжиВон не знал. Они все были взрослыми и какими-то скользкими, неприятными. Поэтому ДжиВон, обычно бывший душой любой компании, решил изменить своим привычкам и отсидеться в сторонке. Он очень жалел, что рядом с ним не было МинО, потому что всегда легче, когда есть кто-то, кого ты знаешь. Но его присутствие было невозможным, просто потому, что его не пригласили. ДжиВона, на самом деле, тоже никто не звал, он просто увязался за тётей, а дать ребёнку от ворот поворот у самых дверей никто не решился. ДжиВон с тоской выискивал в толпе длинные, выжженные в платиновый блонд волосы и теребил в руках бумажку с текстом. На самом деле, он пришёл сюда не просто так: у него был план, который он намеревался воплотить в реальность. За всё то долгое время, что он был безответно влюблён, он ни разу не решился сказать о своих чувствах нуне. Он воображал, что у него ещё будет времени длинною в жизнь и что нет никакого смысла раскрываться сейчас. Но судьба сыграла злую шутку с ДжиВоном: времени у него оказалось не так уж и много. Вот он, последний вечер, когда он может признаться. Вот он, момент выбора: либо сейчас, либо никогда. И ДжиВон решил действовать. Изъясняться простыми словами было бы слишком смущающе, тем более, ЧеРин-нуна не любила банальностей. Поэтому ДжиВон решил написать рэп о своей любви к ней и зачитать под Tablo «Map the Soul» — ему казалось, что этот бит подходит как нельзя лучше для такого рода признаний. Текст получился ещё более неловкий, чем предыдущий, но в этот раз ДжиВон не обкладывался книгами с головы до ног, пытаясь придумать что-то наиболее впечатляющее. Нет, в этот раз не было никакой игры слов или глубокого смысла, но рваный ритм и смазанная рифма шли от самого сердца. Он выцепил ЧеРин в самом разгаре праздника, украл её у какого-то татуированного мужика с проколотыми ушами и накаченными руками и под её удивлённый взгляд повёл её в тихое место, вдали от всех. ДжиВон не знал, откуда в нём взялась эта смелость, не знал, почему ЧеРин не воспротивилась ей, но в тот момент это не имело никакого значения. ДжиВон не помнит, что это была за комната, но он помнит, как в приятном полумраке звёзды освещали лицо ЧеРин, и в тот момент он готов был задохнуться от того, насколько она была красива. ДжиВон стоял перед ней неловкий и растрёпанный, дрожащими пальцами включая минус песни на телефоне, и ЧеРин смотрела на него не с раздражением, а с вящим интересом, объяснения которому он тогда так и не смог дать. Бит был тихий, голос ДжиВона — оглушающий, а глаза ЧеРин выворачивали душу наизнанку, из-за чего ДжиВону приходилось несколько раз начинать сначала. Потому что он не мог собраться с мыслями и прочитать первые две строчки, ни разу не запнувшись. ДжиВон обычно был уверен в себе, но перед ЧеРин терял весь свой самоконтроль и юношескую браваду. Он чувствовал себя беззащитным перед ней, и всё это в совокупности заставляло его нервничать так, как никогда в жизни. Он прочитал просто ужасно: за его голосом не было слышно бита, поэтому он постоянно сбивался с ритма, проглатывал окончания слов, а под конец вообще забыл текст. Лицо ЧеРин оставалось беспристрастным, поэтому он не мог знать, что она думала обо всём этом безобразии, и от этого становилось так неловко и смущающе, что его лицо шло красными пятнами. Вместо слов ЧеРин жестом пригласила его присесть рядом, и он, дрожа перед ней, как провинившийся паж перед королевой, несмело сел около неё. ДжиВон не помнит точно, что она ему тогда говорила, но он помнит, как от неё разило запахом алкоголя. Может, именно поэтому её речь была почти бессвязной. Сначала она рассказала ему про какого-то своего друга, который занимался музыкой, рассказала о том, как тяжело ему пришлось. А потом вдруг, ни с того ни с сего развернулась к Киму и, смотря ему прямо в глаза, сказала, что из него выйдет отличный рэпер. Что у него есть потенциал, с которым он может стать кем-то великим и потрясающим. ДжиВон тогда не понял, какая связь между её другом и его потенциалом, но её громкие слова его воодушевили и вдохновили, хотя он смутно чувствовал, что что-то не так. Где-то на периферии сознания маячила навязчивая мысль о том, что ЧеРин избегала говорить о тексте. То ли потому что не поняла, что нежные слова любви были обращены к ней, то ли потому, что отчаянно делала вид, что не поняла. — ДжиВон, — сказала она вдруг серьёзно, и в её взгляде не было ни капли обычной снисходительности. — ДжиВон, послушай меня. Возможно, это последний раз, когда мы вот так разговариваем. Кто знает, что случится в будущем, может, завтра мы расстанемся навсегда. И если уж так вышло... Я должна тебе кое-что сказать. Назовём это напутствием. Стрелка часов шумно отмеряла свой бег, но ДжиВон не слышал этого. Даже голос ЧеРин доносился до него как будто сквозь водную толщу, потому что стук его сердца заглушал все остальные звуки. Впоследствии ДжиВон не вспомнит, что это была за комната, забудет имя друга ЧеРин, про которого она разглагольствовала, а её слова о его собственном таланте и потенциале смажутся в его памяти, и от них останутся только общие очертания смысла. Звёзды, которые сияли в глазах ЧеРин, пока она говорила, со временем потухнут, а её голос перестанет преследовать его по ночам. Но следующие слова ДжиВон запомнит на всю жизнь: — Если ты хочешь чего-то добиться, отринь сомнения — они мешают видеть цель. Тёмная бездна разрасталась в глазах ЧеРин, а ДжиВон смотрел, как зачарованный, на то, как выжженные волосы переливались под лунным светом. — И помни: всё уже решено, — он почувствовал холодное касание её пальцев к своему лбу, — здесь.

***

На следующий день ЧеРин улетела навсегда. Бом улыбалась всё то время, пока подруга была в поле зрения, но как только её спина скрылась за поворотом, она заплакала. ДжиВону тоже хотелось плакать, но он лишь с тоской смотрел вслед подруге своего сердца, будучи не в силах что-либо предпринять. ЧеРин не пропала бесследно: она часто созванивалась в скайпе с Бом, делилась впечатлениями о Гарварде и спрашивала, как там у них дела в Корее. «Всё по-старому», — каждый раз отвечала Бом, но это было не совсем правдой. Жизнь не остановилась, она текла бурной рекой, размывавшей все горести и обиды, надежду, дружбу и любовь. Время шло, ЧеРин звонила всё реже и реже, и ДжиВон постепенно остыл к ней, полностью утонув в друзьях и музыке. А потом появился ХанБин. И ДжиВон окончательно забыл о ЧеРин.

***

Возвращаясь к тем дням, когда у ДжиВона ещё было всё, следует заметить, что Дара-нуна тоже любила музыку, только немного отличную от того, что слушали её подруги. Её увлечения были довольно своеобразны: у неё не было любимого жанра или исполнителя, но она до дыр заслушивала опенинги из аниме. Её любовь к японской мультипликации порой пугала: красавица Дара отвергала всех своих реальных поклонников, но носила у сердца изображения 2D парней и выплакивала океаны, если кто-то из её любимчиков умирал. — Лучше бы ты фанатела по DBSK, — ошарашенно говорила ЧеРин, оглядывая чужую комнату, полную изображений с нарисованными парнями. — Держись подальше от моего ДжиВон-и, — прибавляла Бом-нуна зарёванной Даре, трепетно прижимавшей к груди плакат с L, и бормочущей что-то про несправедливую смерть. — Я столько усилий приложила, чтобы сделать из него нормального человека. Вдруг ты как-то не так на него повлияешь? ДжиВон тогда не особенно слушал их: его больше интересовало то, как Черин-нуна закусывала губу, играя в «Doodle Jump» на телефоне. Но уже скоро стало понятно, что Пак Бом-нуне нужно было больше волноваться за себя, чем за своего племянника. Всё-таки она проводила с Дарой слишком много времени, а с кем поведешься... Помимо неудержимой фанатской натуры, у Дары-нуны была ещё одна странность, которая даже не была самостоятельной, а так, шла в дополнение к первой. Если ты любишь аниме, то ты просто не можешь обойти стороной мангу. И пока все вокруг смотрели дорамы и восторгались химией между главными персонажами, Дара читала японские комиксы и попискивала на особенно смущающих моментах. И всё это было бы приемлемо и не критично, если бы не одно но: она читала мангу про парней. Любящих друг друга во всех позах парней. Если у ДжиВона спросят, что размножается спорами, он вряд ли вспомнит про грибы, лишь не колеблясь ответит: «Любовь к гей-порно». Пак Бом-нуна просто слишком часто виделась с Дарой и слишком близко к ней сидела, когда она заходила к ним на «пару минут» (что было ложью). Ей, в конце концов, просто не повезло дышать одним воздухом с такой цветущей на все лады фанючкой, как Дара. И это подготовило отличную почву для «дурного влияния», как это сама ранее назвала Бом-нуна. Просто однажды Дара-нуна слишком расчувствовалась, слишком долго трепала тёте нервы своим «почитайпочитайпочитайНУПОЧИТАЙ!», а Пак Бом-нуна слишком легко сдалась под её натиском. И в тот момент, когда она впервые зашла на страницу сайта, посвящённого чтению манги, она по своей неосторожности вдохнула спору, так давно витавшую в воздухе. Та попала ей в мозг и стала преобразовываться в страшную болезнь... По крайней мере, так ДжиВону объясняла ЧеРин-нуна, а ей он был склонен верить. Если честно, в то время ДжиВону было всё равно, какие увлечения были у тёти и насколько они были аморальны. Его вообще мало что интересовало тогда: ни девочки (ведь с Черин-нуной никто не сравнится), ни мальчики (с ними круто погонять в футбол, а для чего ещё они вообще нужны?), ни учёба (в бесполезности этого занятия он даже не сомневался). Единственным, что как-то завлекало его и спорами порабощало его мозги, были хип-хоп, комиксы от «MARVEL» и коллекция роботов «Бионикл», с которой он пылинки сдувал (ладно, до сих пор сдувает). Но в какой-то момент что-то изменилось. Наверное, у каждого в определенном возрасте случался этот переломный момент — когда начинаешь задумываться, а не просто чувствовать и действовать. И что-то обязательно становится катализатором, как вода взаимодействует с калием (натрием? фосфором? ДжиВон, если честно, никогда не учил химию). Казалось бы, просто вода, но в результате реакции происходит взрыв, пугающий и восхищающий одновременно. Для ДжиВона «водой» стал случай, когда он забыл телефон в раздевалке (он вообще постоянно всё забывал) и, примчавшись туда, увидел двух целующихся старшеклассников. Парней. Целующихся. Парней. Тогда в голове ДжиВона прогремел такой взрыв, что, кажется, в его черепной коробке ничего после этого не осталось. Иначе почему она так болела? ДжиВон никогда раньше не задумывался... о таком. Он вообще не думал, что такое действительно бывает, и даже не представлял, что такое может быть. Маленький город — почти деревня, — где он счастливо рос до своих двенадцати, была колыбелью спокойствия и непорочности, поэтому там подобный вопрос даже не вставал. В Сеуле же — казалось бы, столице, городе без оков и границ — ему тоже не приходилось сталкиваться с этим, ведь ни его, ни его друзей подобное не интересовало. Последние до сих пор кривились на сценах поцелуев в дорамах и делали вид, будто их тошнит, а со старшими он не общался, ведь они все до одного были противными и высокомерными. Поэтому, впервые столкнувшись с подобным, он был немногоо шокирован. Бум в его голове был настолько сильным, что он несколько дней проходил какой-то задумчивый, удивлённо косясь на знакомых, будто впервые их видел. И когда в его голову стали закрадываться мысли о том, что это ненорм... — Что?! — удивлённо воскликнула Дара-нуна, услышав о переживаниях донсена, — это абсолютно нормально. Люди не выбирают свою ориентацию, а мы живём в 21-ом веке, и толерантность — наше второе имя. — Толерантность, — насмешливо повторила за ней ЧеРин, затягиваясь сигаретой, — какое слово умное выучила, а! И в тот момент ЧеРин-нуна с сигаретой в руках настолько завладела вниманием ДжиВона, что он и думать забыл о целующихся старшеклассниках. Нормально — значит нормально, с чего бы ему не верить Даре-нуне? Таким образом, общество ещё не успело так повлиять на неокрепшее мнение ДжиВона, как на него уже повлияло два с половиной (потому что ЧеРин-нуна так и не высказалась по этому поводу напрямую) человека. В США ещё не заговорили об узаконивании однополых браков (или уже заговорили — он свечку не держал), а ДжиВон уже не видел в этом ничего предосудительного или неправильного. И пока все его одноклассники называли друг друга «педиками» и сами же оскорблялись на это жуткое обзывательство, ДжиВон чувствовал себя мальчиком из 24-ого века*, для которого все эти петушиные бои были всё равно что настенная живопись для современного человека. И именно поэтому, когда ТэХён, нервничая и дрожа, признался ему, что он гей, ДжиВон не взял минутку на раздумье, не шокировался и не расстроился в лучших чувствах. Он даже ни на секунду не оторвался от джойстика, ни разу не посмотрел в сторону ТэХёна, ожидавшего его слов, как приговора. Просто бросил: «И чё?». Потому что в его голове фраза «Я — гей» эквивалентна фразе «Я ем хлопья с молоком на завтрак». И что в этом такого? ДжиВон тоже иногда не брезгует подобным, когда у нуны начинаются припадки «Меня никто не любит», «Я никому не нужна», «Я всех ненавижу», «Ты эгоистичный засранец должен быть мне по гроб жизни благодарен» (или ПМС, как они коротко называли это с друзьями) и она отказывается готовить ему завтрак. Так зачем так дрожать и пугаться? Как будто мир от этого рухнет, честное слово.

***

Взгляды ДжиВона на ориентацию были новее самых новаторских и смелее самых смелых (помните, он пришёл из 24-ого века?). Поэтому, когда в жизни ДжиВона появился ХанБин, к которому его потянуло с силой биполярного магнита, ДжиВон не испугался, не устроил истерику и даже не остановился подумать о катастрофичности ситуации, в которой он оказался. Он просто решил действовать, а дальше — как пойдёт (и искренне восхищение талантами ХанБина помогало ему по всем фронтам). ХанБин не был ему кем-то вроде девочки, за которой надо было как-то ухаживать и оказывать знаки внимания. ХанБин был для него ХанБином — таким же парнем, как и он сам, как и все его друзья. И это всё упрощало, ведь, если честно, с девочками так сложно. ДжиВон вёл себя с ним так же, как вёл себя с МинО, ТэХёном, СынХуном и СынЮном, к которым не испытывал никакой симпатии. Но в то же время выделял его для себя, проявляя энтузиазм чуть больше обычного и касаясь чуть дольше нужного. ДжиВон стремился заполнить собой всё в жизни ХанБина: от работы до хобби, от друзей до родителей. Он (не)осознанно толкал его в самую бездну, с каждым моментом начиная давить на чужую спину всё с большей силой. ДжиВон чувствовал себя гонщиком, разогнавшим машину до такой скорости, что можно было взлететь, и когда он почувствовал, что готов для этого, он пообещал себе признаться ХанБину и расставить все точки над «i». Но в самый последний момент резко ударил по тормозам, и его дорогой спорт-кар, несколько раз прокрутившись вокруг своей оси, вылетел на обочину, оставив ДжиВона не у дел.