Ориентальный романъ.

— Не беспокойтесь, В-Варвара Андреевна, все т-теперь позади, — заговорил Фандорин откуда-то из глубины сидения напротив. Варя не видела его лица, и никак не могла понять, было ли это из-за кромешной тьмы, или же по причине очередного предобморочного состояния. Ни одного слова не могло теперь сорваться с губ, скованных страхом. Это был тот тип ужаса, который испытывает женщина, застигнутая в постели с любовником, или ребенок, оторвавший, играясь, бабочке крылья. Это был страх последствия. Варвара Андреевна перестала на миг дышать, подумав, что Анвар поймет ее неверно, рассчитав, что раз девушка не сопротивлялась, то уехала с Фандориным по собственной воли. От этого становилось совсем жутко. В блике уличного фонаря промелькнула перчатка, и карета озарилась тусклым коричневато-рыжим цветом. — Матерь Божья, — изрек Эраст Петрович, оказавшись почти нос к носу со спасенной девицей, — что же это он нацепил на вас? А волосы зачем выкрасили? Взгляд его уперся в жемчужную фероньерку. — П-почему вы молчите? — голос становился все более взволнованный, и от того заиканий почти не было слышно. Фандорин протянул руку, желая коснуться Вариного плеча, но та отшатнулась. В лице титулярного советника, в его красивых чертах она узрела черствость, эгоизм, которые могли бы увлечь, но теперь девушка страшилась их, как страшилась всего, что ждало ее. Она понимала, что сейчас начнутся расспросы, лживая жалость и обращение с ней, как с проданной в гарем болгаркой. Тщательно осмыслив свое положение, госпожа Суворова решила идти ва-банк: — Вы кто?! — скорчила она невероятно удивленную гримасу. Фандорин осекся. — Простите?.. — он пододвигался еще ближе. — Кто вы такой?! Где мой муж?! — последние слова прозвучали довольно хило, и для большей убедительности Варя тяжело задышала, обоими руками закрывая лицо. Всё равно она почти ничего не видела, а так хоть был шанс обмануть Эраста Петровича. Он, в свою очередь, уловил момент, когда барышня повернется к свету, и довольно бесцеремонно потянул ее к себе за воротник. — Он что, — со злостью начал он, разглядывая припухшую гематому за ухом, — он что, бил вас?! — Эфенди! — театрально возмутилась Варенька, не без удовольствия отвешивая Фандорину оплеуху, — что вы себе позволяете! Не смейте меня трогать! Немедленно отвечайте, кто вы, и по какому праву вы меня увозите?! Она бросила взгляд в окно, прикидывая, что выпрыгнуть из экипажа будет проблематично, а Фандорин насторожился. — П-прекратите ломать комедию, Варвара Андреевна! — спокойно заметил он. — Кто-кто? — игра в амнезию барышне начинала нравиться. — П-подождите-ка, — Эраст Петрович прищурился, заглядывая Варе в глаза. «Зрачки широкие», — подумал он, — «это ли не наркотическое опьянение?». Вслух же он сказал: — Сударыня, скажите, как вас зовут? Варя, согласно своей роли, ужасно оскорбилась. — Вахшигюль-ханым, а вот кто вы, эфенди, это уже хороший вопрос! — Вы что же, — Фандорин отпрянул, — д-действительно не узнаете меня? — Впервые вижу! — заключила барышня, отворачиваясь к окну. В висках пульсировало, и ей больше всего хотелось в этот момент помолчать, но срочно выработанное амплуа требовало исполнения. — Так, — он задумался, — скажите, сударыня, сизин коджасыныз шимди нереде*? Девушка напрягалась. «По-турецки еще не выучила» — продолжал размышлять Фандорин, — «значит, еще есть шанс». В ответ на эту фразу Варвара Андреевна изрекла такую замысловатую лингвистическую конструкцию, что у титулярного советника полезли на лоб глаза. «Не говорит, но ругается знатно» — горько усмехнулся он про себя. — Мадемуазель, скажите, кто вы? — Вы сами должны это знать, раз украли меня! — обиделась Варя. «Справедливо» — решил Фандорин и на всякий случай захлопнул дверь кареты на щеколду. В голове его уже складывалась весьма неутешительная картина: «Она смотрит неровно, значит плохо меня видит. Это раз. Такой эффект мог приключиться в следствии действия сильного дурмана. Это два. За ухом у нее свежий синяк, значит турок бил ее совсем недавно. Это три. Удар мог стать еще одной причиной потери памяти. Это четыре. Ее хорошо обработали, раз она не помнит ни себя, ни окружающих. Это пять. На пальце у нее кольцо, но серебряного браслета она не надела, а значит, что она еще не вышла замуж**.Это шесть. Следственно, она отчасти морочит мне голову. Это семь». Варе вдруг вспомнились ее наивные мечты о титулярному советнике, моменты ощущения победы, когда тот называл ее «милой барышней» или придерживал перед ней полог журналистской палатки. Сейчас Фандорин в своем черном сюртуке и непривычно гладкими волосами напоминал ей старую галку, и все некогда теплые чувства, которые она была готова к нему испытать, пропали со скоростью лопающихся пузырьков в бокале шампанского. Эраст Петрович время от времени рассказывал барышне о пункте назначения, и из обрывков фраз Варя поняла, что карета движется по направлению к Султан-Капусэ. Пейзаж за окном разглядеть было невозможно; фонари остались в глубине Константинополя, и на проселочной дороге единственным источником света стала неполная луна. Да и она вскоре скрылась за облаками, окончательно лишив Варвару Андреевну возможности уследить за маршрутом. Девушка погрузилась в раздумья. "Интересно", — искоса поглядывала она на «спасителя», — "о чем он сейчас думает? Наверное, представляет, как я бродила полуголая по комнате Анвара вся в шелках, а потом мы ложились спать вместе. С ним-то, с Фандориным, никто не спит… О господи, какие бесстыдные мысли лезут в мою голову, когда я должна бояться! Нужно хотя бы для вида попытаться закричать или забить в окно кулаком, но как, если я почти ничего не вижу? А если начнет тошнить? Как неприятно получается… И всё же, о чем он думает? Верно, не всему моему рассказу поверил… Или думает, какой я была женой для врага России? Что же, пусть думает, раз уж на то пошло. А волосы надо бы ему перестать расчесывать мокрыми, а то совсем некрасиво выходит. Скажу при случае… Боже, какой вздор! С какой стати меня волнует его внешний вид?! Ах, как кружится голова… Нужно бы упасть в обморок…" Девушка театрально упала на сидение, но Фандорин решил, что та просто заснула. «Осторожнее нужно быть с дурманами» — ехидно подумал он. Когда Варю вытаскивали из кареты, она и не думала сопротивляться. У нее просто не было больше сил. Их не хватило даже на то, чтобы укусить Фандорина за руку — барышня так и повисла у него на локте с открытым ртом, что, к слову, дало Фандорину уверенность в некотором ее ментальном нездоровьи. Ее привели в плохо освещенное помещение, где уже толпился народ. «Больничная палата» — пронеслось в голове уставшей девушки. Мужчина в халате и три сестры милосердия в ее глазах сливались в один большой бледно-сиреневый шар, отчего-то громко шепчущий ее имя. Из всей их научной болтовни Варенька вычленила лишь пару фраз. Принадлежали они, как ни странно, Эрасту Петровичу: — Госпожа Суворова, вероятно, находится в некотором забытьи. Тут Варя не выдержала. — Да что такое, в конце-то концов? — зашипела она из последних сил, — кто все вы такие, и что я здесь делаю?! Если это глупая шутка, то знайте, мой муж доберется до вас, и всем здесь не поздоровится! — Барышня умом повредилась, — с умным видом сказал кто-то из фельдшеров, за что был удален из палаты. Привели белого генерала. Он долго рассказывал о том, как доехал почти до Парижа, но, получив письмо от Фандорина с вестью, что она, госпожа Суворова, найдена и вскоре будет в русском окружении, незамедлительно примчался обратно в Порту. Нетерпеливо выждав, пока генерал закончит, Варя принялась взахлеб (насколько позволяла головная боль) рассказывать ему о несправедливости жизни, о том, какой у нее есть замечательный дом у моря (спросить у Анвара, где находится его резиденция, Варенька забыла), ну и на Фандорина не преминула нажаловаться, требуя ее немедленного возвращения законному супругу. Соболев внимательно выслушал, а затем, не прощаясь, потребовал у титулярного советника вернуть деньги за обратный билет. К встрече с умалишенной изменницей родины он явно подготовлен не был. Фандорин несколько раз пытался выяснить у Вари подробности жизни с турецким интриганом, но та закатывала миниатюрные истерики с причитаниями и молитвой на тарабарском языке. Не выносивший женских слез в большом объеме, Эраст Петрович капитулировал. — Варенька! — закричали еще из-за двери, и барышня тут же узнала этот голос. Петя, ее милый Петечка Яблоков, все в тех же очках и рубашке, топорщащейся по бокам, спотыкаясь, бежал к ней через всю палату. «Как его встретить?» — заволновалась Варя. Он все-таки был ей близким человеком. Да, не жених. Да, не любимый и не совсем друг, но человек несомненно родной и преданный. Но если же она его узнает, то прийдется вспомнить и остальных, а тогда выкручиваться из положения будет довольно сложно. Но времени на раздумья не оставалось — Яблоков уже был у ее ног. — Варя, Варенька! Любимая моя! — причитал он, обнимая ее и целуя в обе щеки. Барышня все еще думала, что сказать, или что сделать, отчего выражение лица ее было сродни каменному изваянию. — Что с тобой, дорогая? — оторвался от ее щек Яблоков и испуганно посмотрел на девушку. — Вы… Кто? — в очередной раз за вечер повторила Варя, лихорадочно краснея. — Варенька… — он хотел было коснуться ее шеи, девушка брезгливо отодвинулась. Вернее, брезгливости она в свой жест не хотела включать, но вкус желчи во рту решил все за девушку. — Да она одурманена! — встряла в разговор сестра милосердия. — Что он с ней сделал? — грубо крикнул Яблоков в спину титулярному советнику. Тот осторожно отвел его в сторону. — Г-господин Яблоков, — начал скорбно Эраст Петрович, — дело в том, что, судя по всему, ваша невеста… — тут он кашлянул, — возымела некоторое нервное расстройство, п-переросшее в потерю памяти… — Что за вздор? — рассердился Петя, — разве же такое возможно?! — К сожалению, д-да, — Фандорин продолжил, — ей нужно время для того, ч-чтобы п-прийти в себя, вернуться к нормальной жизни. Сами понимаете, жить с незнакомым мужчиной… — Ни слова больше, — Яблоков вновь подошел к Варе и взял ее за руку, — не переживай, милая, все устроится, как-нибудь устроится. Послезавтра будет пассажирский поезд до Петербурга, и тогда… Действовать нужно было решительно. Закатив глаза, новоявленная жертва востока захрипела и, завалившись набок, грохнулась в обморок. — Воды! — взвизгнули хором медицинские сестры и побежали открывать окна. Фандорин скептически посмотрел на Яблокова, а затем несколько небрежно поднял на руки его невесту. — Да что вы, в самом д-деле, — пробухтел он, — я же с-сказал — нервное расстройство. Время н-нужно. За всем случившимся балаганом Варя следила, приоткрывши правый глаз. Ей до дрожи жаль было несчастного мальчика, которого она когда-то искренне, всем сердцем любила. «А любила ли?» — спросила она себя, нервно сглатывая. Она всегда считала своим долгом помогать Пете, спасать его от невзгод. Даже на войну поехала за ним, испугавшись, что тот пропадет со своими призрачными идеалами и очками в шесть диоптрий. Она, будучи младше Яблокова на несколько лет, возилась с ним, как с ребенком, даже не задумываясь над дальнейшим складом их совместной жизни. А склада, как такового, не могло быть и вовсе. Верно сказал Анвар однажды, что вся их так называемая любовь свелась бы к пожеланию доброго утра и обсуждению политических новостей. Раньше Варвара Андреевна сказала бы «Ну и пусть! Я не оставлю его одного!», а теперь задумалась, чем бы она при таком исходе пожертвовала? Чего бы никогда не узнала? На ум ей пришло недавнее признание Анвара, и барышня задалась вопросом: «а испытывала ли я то же волнение, когда Петя говорил о чувствах ко мне?» Это было действительно похоже на амнезию. Что было с ней, отчего волновалось ее сердце до бегства в Стамбул, барышня никак не могла вспомнить. Вся нежность, прелесть и томления, казалось, крутились теперь вокруг одного только Анвара, и нынче, когда ее так вероломно у него похитили, спрятались, оставив Варину душу совершенно опустошенной. Когда ее принесли в комнату и положили на кровать, Варя еще с несколько минут лежала с закрытыми глазами. Было тихо. Комнатой оказалась одна из тех каморок, в которых останавливались полевые медицинские работники. Об этом говорили куча склянок на столе, передник и такой затхлый запах с примесью эфира, что головная боль Варвары Андреевны сразу сошла на нет. Окно было всего одно, да такое узкое, что в него с трудом можно было бы просунуть голову. На маленькой тумбочке лежало три листа бумаги и чернильница с остатками содержимого на самом донышке. В углу одного листа было выведено: «Больнiца города Сан-Стефано, переулокъ 4, дом 6-й». Быстро спрятав бумагу в кармане платья, Варя решила выбираться. Рванулась к двери, дернула — заперто. Попробовала поковырять в замке шпилькой, как в романе, но лишь испортила хорошую вещь. Крикнув пару раз о том, что законный муж всё равно про всё узнает, Варвара Андреевна села на кровать и откинулась на металлическую спинку. Спасения ждать было не от кого. После всего того, что произошло с ней, барышня была уверена: Анвар не простит ее. А ведь она даже не может подать ему знак о том, где находится! Решив, что как только ей удастся вырваться и добраться до Константинополя, она красиво повиснет у турка на шее и со слезами на глазах попросит прощения и защиты, Варвара Андреевна принялась готовиться ко сну. Оставшись в одной рубашке, она вдруг испугалась, сердце ее заколотилось. Ей подумалось вдруг, что если бы в этот момент вошел Анвар, она, пожалуй, закричала бы и спряталась от него. "Хороша героиня-любовница" — фыркнула про себя Варя, — "самих мыслей о мужчине боится. А еще мечтает!" Тем не менее она не могла подавить в себе желания увидеть себя со стороны и подошла к пыльной зеркальной дверце шкафа. Рубашка доходила барышне до колен, оставляя открытыми ноги. «Как бы смотрел на них Шарль… Анвар?» — всерьез задумалась Варя. Она взяла за привычку каждый раз исправлять себя, когда Анвар в мыслях вновь превращался в Шарля, и была вполне довольна своими успехами в этом нелегком деле. Быстро осмотрев себя, Варя остановила взгляд на прическе. Поправила волосы. Бальный куафёр отвратительным образом растрепался, обнажив следы хенного раствора, и Варя поспешно зачесала кудри пальцами назад. Приблизив лицо к зеркалу, она заметила непроизвольную легкую улыбку в уголках собственных губ. «С чего бы мне улыбаться?», — возмутилась она, — "Я, личный секретарь при советнике Османского падишаха, передовая женщина, похищена, как какой-то бесчувственный мешок картошки, собственным же бывшим начальником! Ах, видел бы все это Анвар… Если б видел, он был бы здесь… Сейчас бы мы легли спать… Вместе? Конечно, вместе… Как будто я не ведала об этом, когда принимала его признание. Я слушала, зная и желая этого. Чего же я теперь боюсь, когда его нет здесь? Я всегда спала одна, в своей комнате. Но это совсем другое… Он меня обнял бы? И потом я увидела бы его красивые губы совсем рядом… Даже поцеловала бы их… Да… И как поцеловала бы! О господи, какие бесстыдные мысли лезут в голову!.. Почему бесстыдные? Я уже могу считать себя женщиной. Разве женщины стесняются таких мыслей? А он был бы как будто и не рад… Интересно, о чем бы он думал? А может быть, беспорядок в комнате смутил его? Ведь у него в покоях всегда все лежит по своим местам…» Варя заснула, предаваясь мечтам о будущем: о спасении, о своем прощении, поцелуях, становлении Анвара на верный путь и доме, который ей так хотелось бы назвать теперь своим. Отъезд в Петербург предстояло сорвать любым способом.