Двадцать четыре убийства, о которых Джулиан не знал, и шесть, о которых он догадывался

— Но... как же так? — плечи Джулиана невольно опустились. Он был крайне разочарован. Кварк беспомощно развел руками. — К сожалению, в этот раз я правда ничем не могу помочь вам, доктор. Брат идиот — убыток тебе, — ворчливо добавил он. — И совершенно точно не осталось запасных копий? — Ром не удосужился проверить запасы, когда продавал последнюю, — ференги был мрачен, и по блеску в его глазах было очевидно, что незадачливому брату еще не раз придется об этом пожалеть. — А кто купил эту последнюю копию? Может быть, мне удастся с ним договориться, — спросил Джулиан, не особо надеясь на успех. — Признаться, доктор, по старой дружбе я бы, может, и назвал вам имя — хотя это против всех правил хорошего бизнеса, — Кварк оскалился, — но я не знаю, кто это был. Вздохнув, Джулиан побежденно кивнул и заказал бокал канара, смиряясь с очередным поражением. Однако стоило ференги поставить канар перед ним на барную стойку, как у Джулиана появилась компания. — Продолжаете проникаться кардассианской культурой, доктор Башир? Вздрогнув, он обернулся. На соседний стул лениво опустился незнакомый кардассианец в военной форме. Неужели гал Дукат с сопровождением снова прибыл на станцию? — Кажется, мы не знакомы... — Нет, но я о вас наслышан. Нахмурившись, Джулиан развернулся к собеседнику и почти насмешливо отсалютовал ему бокалом. — Предполагалось, что я в достаточно хороших отношениях с единственным шпионом Кардассии на "Глубокий Космос 9", чтобы вы не были обо мне наслышаны. Кардассианец раскатисто рассмеялся. — Как мало вы знаете о шпионаже, доктор Башир. Джулиан открыл было рот для новой колкости, как раздался сигнал вызова. — Дакс — Баширу. Джулиан, ты нужен на командном пункте. С сожалением отставив так и не тронутый канар, Джулиан активировал коммуникатор. — Уже иду.

_________

Скрываться от доктора Башира не доставляло Гараку никакого удовольствия, и вместе с тем он понимал, что признаки недомогания слишком сложно утаить от столь дотошного врача, как его милый доктор. Кроме того, это была неплохая возможность еще раз проверить, столь ли непоправима привязанность самого Гарака. Результаты не утешали. Наблюдая со стороны, Гарак ловил себя на том, что любуется его изящной фигурой, тем, как свет выхватывает длинные ресницы доктора под определенным углом, наслаждается проступающей на его лице печалью, когда он вновь не может застать Гарака на месте. Может быть, они в самом деле могли бы... Вздор! Моргнув, чтобы избавиться от так некстати нахлынувшего наваждения, Гарак напомнил себе, что федеральная мораль доктора Башира — генно улучшен он или нет — может сколько угодно быть предметом их жарких дискуссий, но она никогда не позволит милому доктору принять Гарака таким, каков он есть. Это было очевидно с самого начала — было очевидно еще тогда, когда сам Гарак убеждал себя, что ничуть не заинтересован в своем новом знакомом. Возможно, Джулиан будет не против познакомиться с кардассианской анатомией чуть ближе — по губам Гарака скользнула усмешка, — но не с душой хладнокровного убийцы, отнимающего столь бесценные для любого врача жизни. Из размышлений Гарака вырвал подозрительно знакомый смех. Переместившись ближе к перилам, чтобы улучшить себе обзор на нижний этаж "У Кварка", Гарак широко распахнул глаза.

_________

— Смерть пахнет яблоками. Джулиан поперхнулся. Гарак ничуть не изменился в лице, и все же на одно краткое мгновение ему показалось, что он смотрит на каменную маску. Сегодня кардассианец выглядел гораздо лучше, чем в прошлую их встречу, но узнать, что же с ним произошло, Джулиану так и не удалось, несмотря на внушительный запас шпионских шуток. Целую неделю Гарак как будто избегал его — в том числе в собственном магазине, и Джулиан вынужден был признать, что не видеть Гарака так долго внезапно оказалось... тревожно? неприятно? непривычно? Он оборвал мысль прежде, чем она сформировалась в "одиноко". — Признаюсь, совсем не на такой ответ я рассчитывал, когда поинтересовался, отчего из всей земной кухни вы, кажется, предпочитаете именно яблочный пирог, — Джулиан покачал головой. Гарак нечитаемо улыбнулся. — Это была шутка, доктор. — Шутка? Гарак аккуратно отломил и отправил в рот еще кусочек пирога. — Совершенно верно. — И чем же в таком случае пахнет смерть? — Джулиан чуть наклонился вперед, опираясь на локти. — Снова пытаетесь вычислить во мне шпиона, Джулиан? Возможно, кардассианец рассчитывал, что столь интимное обращение, которое — как ему было прекрасно известно — в его устах всегда смущало Джулиана, заставит его милого доктора переменить тему, но именно сегодня Джулиан решил, что не поддастся на эту уловку. — Отнюдь, — он снова откинулся назад. — Все мы так или иначе сталкиваемся со смертью. И раз уж вы сами подняли эту тему... — Джулиан сделал абстрактный жест рукой. Взгляд Гарака стал одновременно пристальным и крайне задумчивым. Отложив вилку, он сделал глоток чая из красных листьев. — Смерть бывает очень разной. И пахнет она по-разному. Вам ли об этом не знать, доктор? Джулиану стало неуютно, и он невольно поерзал на стуле. — Боюсь я... в конечном итоге не вполне понял вашу шутку, Гарак, — признание далось ему с трудом, однако он должен был попытаться. Смерив Джулиана оценивающим взглядом, кардассианец явно размышлял, стоит ли ответить откровенностью на откровенность или лучше остаться на привычной позиции того, кто всегда говорит загадками. Наконец он вздохнул, и Джулиан понял, что на этот раз победил. — Мой дорогой доктор, однажды вы сравнили меня с рокх'ленн'сар. Это было интригующе и крайне поэтично с вашей стороны, — Гарак не сводил глаз с глаз Джулиана. — Но как много на самом деле рассказала вам об этом цветке миссис О'Брайан? Джулиан сглотнул, внезапно чувствуя укол вины из-за своей некомпетентности. Не дождавшись ответа, Гарак продолжил: — Вы отметили его потрясающую живучесть, однако упустили из виду, что рокх'ленн'сар, — он сделал небольшую паузу, как будто хотел убедиться в том, что его милый доктор и правда не имел об этом представления, — растение хищное. Любое другое растение, которое рокх'ленн'сар встретит в своих скитаниях по пустыне, обречено. В некотором смысле, — наколов на кончик вилки последний кусок пирога, кардассианец демонстративно поднес его к губам, — пищей ему становится смерть. — Считать ли это признанием? — выпалил Джулиан. В горле у него пересохло от собственной дерзости. — В самом деле, доктор, — Гарак улыбнулся одной из самых обычных своих улыбок, — не считая неподдельной страсти к литературе, я всего лишь самый обыкновенный портной.