***
Пронзительно и нудно тоненьким голоском верещал будильник. Алена разлепила глаза, чувствуя, как голове больно отзывается стуком маленьких молоточков этот ежеутренний писк. Она протянула руку, нащупывая источник мучений. На соседней кровати возмущенно завозились. — Пощадите… — это Ира. — Ни стыда ни совести у нее нет… — это Вика. — Хватит вам стонать. — Алена, наконец, дотянулась до часиков и отключила будильник. — Всего-то на десять минут раньше, чем обычно... Ой! — Десять минут с утра это как два часа... Что там у тебя? — Ничего, — пыхтя, Алена нашарила на полу часы и, привстав на локте, водрузила их, наконец, на тумбочку. — Так, надо вставать. — С этими словами она снова откинулась на подушку. — Нет, вы посмотрите на нее! — возмутилась Ира. — Всех перебудила, а вставать не встает. — Это еще что, ты скоро посреди ночи вскакивать будешь, так что привыкай, — поддразнила ее Вика. Алена с усилием встала и принялась заправлять постель. Вика, подхватив свои вещички, уже отправилась в душ – она предпочитала проскочить первой и занять его как минимум на двадцать минут, а уборку постели оставить на потом. Заверещал будильник Иры. — Выключи, — попросила Ира, занятая плетением косы. Все было как обычно. Алена выключила ее будильник и, прихватив полотенце, зубную щетку и пасту, направилась в душевую. Потом будет завтрак, а потом – плановое занятие по основам выживания.***
Когда Алена зашла в «класс», Герман уже сидел на привычном месте за учительским столом и спокойно перебирал какие-то бумаги. Почти никого еще не было, но она специально ждала, чтобы вошли хоть несколько человек, и она бы не оказалась с Германом с глазу на глаз. Но она напрасно волновалась. Когда она вошла, он даже не оторвался от бумаг, чтобы взглянуть, кто зашел. Алена почувствовала странную досаду, смешанную с недоумением. Если она ему вовсе не интересна, то какого черта он вчера ей раскрыл все? Время тянулось бесконечно медленно. Алене казалось, что урок давно должен был начаться, тогда как по местам расселась, непринужденно болтая, всего половина курсантов. Взгляд Алены невольно возвращался к Герману. Она уже во всем сомневалась: и в том, что ей говорила Лера, и в том, что было вчера, и вообще во всем. Когда Герман ненароком встречался с ней глазами, она поспешно отводила взгляд. Все когда-нибудь заканчивается, закончилось и это невыносимое ожидание. Герман наконец-то начал свой урок. Он ни словом не обмолвился о том происшествии и о том, что был болен, а сразу повел лекцию, как будто и вчера, и позавчера был совершенно обычный урок. В этот раз речь шла о типах костров и о добывании огня в чрезвычайных условиях. Алена почти сразу поймала себя на том, что совершенно не слушает, о чем говорит Герман, а только вслушивается в его голос. Уперев взгляд в парту, она все думала о том, почему же все-таки Герман ей рассказал про эту рыбу. Оттого ли, что она сама рвалась это узнать? Тогда почему сначала соврал? Передумал? И вдруг ее осенило. Эта мысль, яркая, сверкающая и совершенно ошеломительная по своей простоте и в то же время глубине до сих пор просто не приходила ей в голову. Она словно взглянула на Германа с совершенно другой стороны, вдруг увидела в нем совершенно обычного человека с обычными желаниями и страхами. Замерев, Алена сидела и боялась шелохнуться. Расширенными глазами она все глядела в столешницу парты, видела все узоры древесины и не замечала этого. — Громова! — вдруг вкрадчиво окликнул ее Герман. Алена вздрогнула и поспешно перевела взгляд на инструктора по выживанию. В классе воцарилась тишина. Он смотрел на нее, слегка наклонив голову набок, и выражение его лица очень гармонировало с его тоном. — Что с тобой? Что с твоими глазами? Ты так была увлечена своими мыслями, что никак не можешь вернуться в реальность? Алена спохватилась и опустила глаза. Она, вероятно, просто-напросто неприлично вытаращилась на Ворожцова, пораженная своей догадкой, но дело-то было в том, что о догадке ее никто не знал, и в связи с этим досадным фактом выглядела она несколько странно. — Громова, — продолжал он тем же тоном, не сулившим ничего хорошего, — скажи мне, Громова, зачем нужны нам эти занятия, которые я провожу? — Для того, чтобы мы научились выживать и смогли выжить в тех условиях, в которых сейчас находимся, — нерешительно промямлила она, чувствуя подвох. — Правильно, Громова, — сладким голосом сказал он. — Но ты, судя по всему, давно уже знаешь все, о чем я рассказываю. Так, получается? — Нет… — она, наконец, поняла, что он имеет в виду. — Нет? — удивился он. — Тогда что же такое интересное занимает твои мысли на протяжении всего занятия? Что-то, видно, очень интересное и важное, раз ты даже не смогла сделать вид, что слушаешь меня. Может, расскажешь нам? Нам всем тоже очень любопытно. Алена молчала. — Ну же, не заставляй всех ждать. — Я думаю о том, — вдруг осмелела она, — что любому человеку, каким бы замкнутым и нелюдимым он не был, страшно умирать в одиночестве. Она глядела прямо ему в глаза и чувствовала, что все взгляды устремлены на нее. Герман же воспринял ее слова с ледяным спокойствием. Ни один мускул не дрогнул на его лице, только глаза стали какие-то совсем темные. — Разве это хоть одним боком относится к разжиганию огня в чрезвычайных условиях? — невозмутимо осведомился он. — Будь добра, занимайся философскими проблемами в свободное от занятий время. Мне, в общем-то, все равно, усвоишь ты эту тему или нет, но, если что, тебе придется умирать в одиночестве и, к тому же, без костра. А это, мне думается, еще тоскливее. — Он немного помолчал и заключил: — Все. Закрыли тему. Продолжаем занятие. Помимо самых распространенных костров типа «шалаш», о которых я уже рассказал, есть костры так называемые «звездочки», которые складываются из поленьев примерно равной величины. Они удобны как для приготовления пищи, так и для обогрева… Рассказчиком Герман был превосходным. Он говорил легко, интересно, совсем не нудно – этого у него было не отнять, и Алена честно пыталась слушать его и не сводила с его лица беспокойного взгляда, но смысл слов все-таки ускользал от нее. Порой она ловила недоуменные и любопытные взгляды кого-либо из друзей. Точно так же, как ждала начала лекции, теперь ждала она ее окончания. Наконец подошло время, и Герман закончил лекцию. Все стали расходиться. Алена поспешно поднялась и быстро прошла к дверям, но Герман небрежно ее остановил, даже не поднимая головы и спокойно собирая свои бумаги: — Будь добра, задержись ненадолго. Алена беспомощно оглянулась, и Петя, поймав ее растерянный взгляд, скорчил сочувствующую рожицу и покачал головой. Герман ждал, пока выйдут все, и продолжал молча перебирать что-то на столе. — Закрой дверь, — попросил он. Алена нехотя прикрыла дверь, нарочно оставленную кем-то открытой настежь, и вновь подошла к его столу. Герман встал и расположился напротив нее, примостившись на краешке стола. Уронив руки на колени, он спокойно поигрывал своей рацией. Алена неуютно поморщилась, она чувствовала бы себя более уверенно, если бы их разделял стол. — Ты все правильно поняла, — неожиданно сказал Герман, подняв на нее глаза. — А я уже в этом не уверенна, — поежилась Алена под его взглядом. — Не уверена в чем? — В том, что ты нуждаешься в ком-то. — То есть, по-твоему, если человек не позволяет себе выставлять свои слабости и чувства на всеобщее обозрение, следует сделать вывод, что их у него нет? — Ну почему же… — пробормотала она. — А по-твоему так и выходит. Знаешь, ты меня иногда просто поражаешь. — Чем же? — Твоей поверхностностью, — бросил он, чем-то раздосадованный. — Хотя нет, все правильно. — Покачивая ногой и словно не замечая Алену, он глядел поверх ее плеча в иллюминатор. — Ты понимаешь или хотя бы пытаешься понять только того человека, который тебя хоть в какой-то мере интересует. А я? А что я такое, в конце концов? — он глянул на нее. — Я изверг, которого ты сначала боялась, потом ненавидела, а потом он вроде от тебя отстал, и ты перестала его замечать вовсе. Так? Так. Даже не знаю, какой черт меня дернул тебе вчера все раскрыть. Мне хотелось считать, что я хоть кому-нибудь немного небезразличен. — Это каждому хочется… — Но не каждый получает это, верно? У Алены возникло ощущение, что он издевается над самим собой. Ей это не понравилось. Она передернула плечами и заметила задумчиво: — Знаешь, мне все время было не по себе. Выходит, — слабо улыбнулась она, но улыбка получилась вялая, натянутая, — что ты действительно мне не полностью безразличен. Сказала и сама испугалась. Что, если он неправильно истолкует ее слова? Подумает, что у нее остались какие-то чувства, когда их-то нет, есть только какая-то странная жалость. Но не возникла ли эта жалость только потому, спросила она неожиданно себя, что он в скором времени покинет этот мир? И тут же ответила себе: да, правда. Алена взглянула на него настороженно, боясь увидеть в его лице что-то, что напомнило бы о прежних днях и было бы пустой иллюзией. Но Герман только небрежно перекидывал рацию из одной руки в другую. — Я так и знал, — спокойно произнес он, и Алена вдруг запоздало вспомнила, что перед ней не молодой мальчик, как Макс, а взрослый, повидавший жизнь мужчина. — А почему, — сказала она, отчего-то робея, — я и сама не знаю. — А потому что не все проходит бесследно. Твоя легкая влюбленность не оставила обо мне и следа в твоей душе, но то, что я долго трепал тебе нервы, осталось. Все хорошее всегда забывается, плохое же остается. Герман неприятно, насмешливо усмехнулся, но лицо у него было серьезное. — Я очень убедительно попрошу тебя только об одном, — Алена напряглась, но он только сказал: — Не делай больше никаких намеков на тему смерти и на меня. Я попросил бы тебя оставить это в секрете. — Прости, — сказала она искренне. — Просто ты так на меня напал... Безветренная погода не доносила в "класс" ни дуновения. Было пасмурно и душно - явный признак приближающейся грозы. Душное, тяжелое затишье навевало какую-то нереальность на все происходящее. Герман устало вздохнул. — Нельзя понять Смерть и все, что с ней связано до тех пор, пока это не коснется тебя лично. — Я знаю, — негромко заметила Алена, осторожно присаживаясь рядом с ним на краешек стола и зажимая руки между колен. — У меня мама болела раком, и она долго жила, зная, что должна умереть, и мы все жили, зная это… Она вдруг повернулась к нему. — Ты ведь не смирился? — зачем-то спросила. — Нет, — с трудом проговорил он. — Смириться невозможно никогда. Можно только расслабиться и ждать, чтобы было не так больно. — Мама говорила мне, что самое страшное для умирающего – это остаться в одиночестве. — Заговорила вдруг Алена тихим проникновенным голосом. — Она говорила, что когда человек окружен близкими людьми – пусть их даже совсем немного, это не важно, но когда есть хоть один дорогой человек, который будет с ним рядом, тогда и смерть не страшна... Алена снова посмотрела Герману в глаза. Он смотрел куда-то мимо нее. В его усталом взгляде мерцала тихая угрюмая тоска, какая бывает у попавшего в западню зверя. Таким взглядом смотрит человек, столкнувшийся лицом к лицу со Смертью и угодивший в ее цепкие лапы. Из этих когтей нет спасения. Такое выражение порой мелькало в глазах Алениной матери, когда смерть уже дышала ей прямо в лицо. Алена очень хорошо помнила это. И, наверное, именно от этого Герман вдруг стал ей чуть ближе. — Герман, — он выжидающе повернулся к ней, — Герман, я тебя не оставлю в одиночестве. Я обещаю. Он усмехнулся: — Никогда не обещай того, чего выполнять не собираешься. — Даже если это даст человеку надежду? — Да. — Почему? — Да потому что нельзя вечно жить иллюзиями. — То есть лучше горькая правда, чем сладкая ложь? — Верно. — Но ведь порой только одна надежда и спасает человека. — И это тоже верно. Но дело в том, что обреченного не спасешь. И подавать ему надежды просто бессмысленно. Алена совсем запуталась. — То есть ты хочешь сказать... Он с досадой махнул рукой. — Да ничего я не хочу сказать. Забудь. Забудь все, что я сейчас наплел. — Тогда зачем ты мне раскрыл все, зачем держишь меня здесь? — спросила Алена, удивляясь своему спокойному тону. Герман пожал плечами. — Не знаю, — сказал он просто. — Прошлое не воротишь. — Ты же знаешь, я тебя не любила никогда и никогда не полюблю, — моментально ощетинилась Алена. Улыбка скользнула по его губам, и Герман театрально поднял руки, как бы сдаваясь и защищаясь одновременно. — Нет, нет. Я и не ждал этого. Но, признаюсь, мне хотелось почувствовать снова то спокойствие и счастье, которое я испытывал, когда ты была рядом. — Ты не мог его испытывать, — все еще враждебно отозвалась Алена. — Ты ведь прекрасно знал, что я тебя не люблю. — И что с того? — в лоб спросил Герман. — Как это что с того? — пробормотала она, сбитая с толку. — Ты же клялся, что любишь меня, — нерешительно заявила она и уверенно добавила: — Да, клялся что любишь и жить без меня не можешь. — Ну и что? — Как что? — возмутилась она, раздражаясь. — Человек никак не может быть спокоен и счастлив, если тот, кого он любит, к нему безразличен. Его глаза блеснули. — Ну, во-первых, я не был тебе безразличен. Ты меня не любила, но безразличен я тебе не был. Это раз. А тебе никогда не приходило в голову, что можно быть счастливым и от того, что дорогой тебе человек просто рядом с тобой? Это два. Конечно, очень больно, когда тебя всячески отталкивает, но бывают мгновения, когда забываешь обо всем на свете. Алена сердито отодвинулась от него подальше и язвительно осведомилась: — Ты зачем заговорил об этой любви? — Не зачем. Это ты заговорила. Он соскочил со стола. — Веду себя, как последний дурак. — Почему? — спросила Алена, чувствуя себя очень глупо. Ей почему-то понравилось, что Герман снова стал прежним: резким, прямым и не таким чужим несмотря ни на что. Новый Герман был ей совсем незнаком. Он был какой-то неживой. Предчувствие смерти делало свое, и он, видно, всеми силами противостоял тому настроению, которым напоследок одаряет смерть людей. Люди борются за жизнь всеми силами, но когда бороться бесполезно, они всячески иронизируют, пытаясь приободрить самих себя. И Герман иронизировал, скрывая за этой иронией свой страх. Алена оценила это, сама не понимая того. А он, как ни в чем не бывало, распахнул дверь и вышел, обернувшись: — Не смею тебя больше задерживать. Алена прошла мимо него. Они вместе дошли до развилки коридора. Герман посмотрел на нее. — Ты действительно верила в то, что хочешь помочь мне? — он серьезно и внимательно вглядывался ей в лицо. Алена оперлась рукой о стену. — Да, — сказала она. — Я восхищаюсь твоим мужеством. — А я поначалу тебе не поверил. — Я так и поняла. — Она помолчала, потом добавила: — Мы ведь все равно не совсем чужие, чтобы там мы сами не говорили. И я имею ввиду не то, что мы... — она неловко замялась. — Спали вместе? — подсказал он. Алена смущенно кивнула и отвела взгляд. — Хотелось бы верить, — сказал он. — Но я не буду злоупотреблять твоим доверием. Не буду держать тебя, если что. Мне это теперь не к чему. Герман чуть улыбнулся и пошел своей дорогой, словно они не о чем и не договорились. Алена безнадежно покачала головой, глядя ему в след. Она направилась в противоположную сторону, продолжая невольно думать о Германе. Навстречу ей шел Макс. Алена сразу заметила его, едва он показался из-за угла коридора. Он тоже увидел ее и ускорил шаг. — Стукачка, — беспокойно спросил он, — этот скользкий тип опять к тебе пристает? — Кто? — сделала вид, что не поняла, Алена. — Да Ворожцов, — со злой досадой процедил Макс. — Нет, — Алена сдула с лица прядь волос. — С чего ты взял? — Мне Петя сказал, что Ворожцов заставил тебя остаться после занятий. — Макс сжал кулаки. — Как этот гад не поймет, что давно пора оставить тебя в покое? — Он не поэтому задержал меня, — спокойно сказала Алена. — А почему? Макс непроизвольно сжимал и разжимал кулаки и стал легко пританцовывать, как будто готов был драться прямо сейчас. "Давно я тебя таким не видела, — подумала Алена. — Да, давно". Макс смотрел на нее сердито. "Убью, гада, зачем опять нам мешает", — сказал ей его взгляд. "Не надо драться, хоть у меня и не все прекрасно", — ответил взгляд Алены. — Почему? — повторил он.— Зачем он тебя задержал? — Я замечалась, вот он мне и выговорил все. "Мы находимся... находимся в такой ситуации, а ты витаешь в облаках... а что случится, как будешь выживать?", — на ходу импровизировала Алена, делая вид, что передразнивает нотации Германа. Нет, Максу она объяснит все потом. Потом, когда все закончится.