О предметном затыкании дыр в сюжете
12 ноября 2018 г. в 21:01
Роман Шарлотты Патрикевны Бронте о жизни сироты-гувернантки, это, дорогой читатель, очень странное чтение, скажу я тебе, которое легко воспринимается читателем переходного возраста, но читатель постарше, от подобного чтения впадает в недоумение и ступор. И становится горбат.
Как те женщины, из фольклорных сказаний Латинской Америки, которые живут с мертвецами, и рожают от них детей, что, по местным меркам, вовсе не является происшествием, из ряда вон выходящим, потому что, от кого только в этих легендах не рожают младенцев, и мертвецы, вовсе не самый плохой вариант развития событий.
Но детей эти женщины вынашивают на спине - сразу видно, от кого понесла. Хорошо написанная история одухотворяет и оплодотворяет благодарного читателя, и читатель, как правило, вынашивает какой-то свой замысел, зародившийся от данного союза, самым естественным образом, - в голове, и чуть ниже, а истории, подобные роману Шарлотты Бронте, имеют свойство скапливаться в районе лопаток, вызывая нервический зуд.
История Бронте, вся, перекроена и сшита на "живую" нитку, как в отношении главных героев, так и в отношении сюжета.
Главная героиня этой истории, как персонаж, "мертва": Джен Эйр, это тщательно пописанный характер, который не изменяется от главы к главе, и внутренняя суть которого не меняется.
Она - тот самый Главный Персонаж, от которого ничего не зависит, и который в своей истории ничего и никогда принципиально не решает, и движется по сюжетной канве, - кроме самых простых и примитивных случаев, - только пинком под зад.
Отсюда проистекает вторая странность-закономерность истории о гувернантке: Джен Эйр не просто ходячий, не сменяемый образчик добродетелей и "мёртвый" набор определённых качеств, через чей рот Шарлотта Бронте доносит миру некую весть, это ещё и героиня-луна.
Без всякой романтики и поэтических закидонов - мертвая, лишенная света и жизни планета, которая может "светить", лишь отражённым светом Солнца, и которая не способна излучать ни добро, ни любовь.
Забавно то, что Шарлотта Бронте не просто, намеренно делает её такой, а ещё и несказанно гордится собственным корявым детищем, а тем временем читательский интерес сосредотачивается, практически целиком и полностью, на Эдварде Рочестере.
Если бы не данный джентльмен, не устаю повторять я снова и снова, который щедро "обливал" эту самую "луну", яркими лучами довольно качественного чувства, кому была бы нужна и интересна гувернантка, а главное, история её злоключений -приключений? Будь на месте Эдварда Рочестера, например, какой-нибудь Роберт? Паттинсон?
Если заменить Эдварда Рочестера на бесцветного Роберта Паттинсона, то, вкупе с кузеном Риверсом, из истории Джен Эйр получились бы такие "Сумерки", эпохи Шарлотты Бронте. А если заменить Джен Эйр, на ещё более бесцветную, или более яркую особь, то в сюжете мало что изменится, потому что ядром этой истории о недоношенной любви, она является в основном по назначению, а не по сути.
С первых страниц романа Патрикевна "назначает" гувернантку не просто Героиней, а Героиней -С- Большой Буквы, которая не просто борется с несправедливостью, а ещё и других учит.
Она, якобы, открыто восстаёт против Тирании,и смело бросает в лицо своим Угнетателям некие тезисы. Джен Эйр, с десятилетнего возраста, пылкая, честная, смелая, открытая особа, ещё и неземное существо, не обременённое никакими земными связями - что она регулярно подчёркивает,- в придачу.
И всё это, дорогой читатель, не более чем бред сивой кобылы, смешная, ущербная похвальба и девственные фантазии Шарлотты Патрикевны Бронте, в одном флаконе, потому что у её героини если и есть все те качества души и характера, на которые Патрикевна, как автор, претендует, то они, все до единого, находятся в скукоженном, зачаточном состоянии, и не могут, поэтому, быть полноценным двигателем сюжета, и самое смешное, что сама Патрикевна не даёт этим качествам развиваться.
"Я не помню, что делали мои руки, - это не просто отговорка, со стороны героини, как и, -во мне заговорило то, над чем я не имела власти", - это вполне осознанный отказ от последствий своего поведения. Это хитрожопость, если хотите. Или обычная трусость.
Героиня, на которую претендует Патрикевна, должна была описывать события иначе, в активном ключе: "Я вцепилась Джону Риду в физиономию всеми десятью пальцами, и, выковыривая ему глазик, получала от процесса несказанное удовольствие. А когда нас разняли, и Бесси с Эббот тащили меня наверх, я дрожала с головы до ног, но не от страха перед неизбежным наказанием, а от небывалого возбуждения. Впервые я постояла за себя и одержала победу".
И не скулить, сидя взаперти, наматывая сопли на кулак: "Почему никто не побранил Джона Рида, за то, что он ударил меня?" - интересно, читатель, Патрикевна сама понимает о чём пишет? И в каком времени живёт?
Кто, интересно бы бранил молодого хозяина за то, что он ударил приживалку? Похоже, что Патрикевна не понимает самых простых вещей, или, сознательно их игнорирует, взращивая на этом самом "болотце", развесистую "клюкву" сюжетных построений, делая из сиротки Джен несчастную, невинную жертву, которая вместо того, чтобы принять наказание с достоинством - потому что она его действительно заслужила, - и сцепив зубы, высидеть положенное время, закатывает истерику и молит тётку о прощении.
К тому же, если бы сиротка честно признала, что отмудохав кузена, получила "люлей" по справедливости, она бы не смогла, пожизненно, рисовать из себя невинную жертву несправедливого угнетения, а из тётки - чудовище. Поэтому, никаких "сильных" позиций, и заявлений: "Вашему сыну, тётя, досталось по заслугам, и достанется снова, если захочет повторить. Хоть всю жизнь меня тут держите".
В общем, Джен Эйр, в исполнении Шарлоты Бронте, несмотря на серьёзную претензию на характер и темперамент, по факту - особа вечно хнычущая, ноющая, бесхребетная, но разражающаяся, в дело и не в дело, громкими, бессмысленными фразами; мало на что способная, в принципе, если только не прозвучит какой-нибудь голос сверху.
В основном всё движение в романе управляется голосами сверху. Читатель, например не задаётся вопросом, какие мотивы побудили тётку Рид рассказать сиротке о наследстве, кроме самых очевидных, которые ничего не объясняют, а Патрикевна вовсе не утруждается читателю этого показательно разъяснить, и выходит, что тётке перед смертью, ни с того, ни с сего,"жёлта вода" в голову ударила.
А вот так: "Позовите Джен Эйр" и точка. И Джен Эйр прочитав письмо дяди Эйра, вовсе не удивляется, и не задаёт тётке самый простой и самый уместный, в данной ситуации вопрос: "Почему, тётя, скрыв письмо три года назад, из ненависти ко мне, вы сейчас изменили своё решение? "
Потому что это очень опасный и неуместный, с точки зрения Бронте, вопрос, задав который, героиня, с позиций непогрешимой, милосердной и снисходительной матери Терезы, неизбежно "откатится" на позицию живого, думающего чуткого человека, который способен не только "простить" своего врага, но и сказать ему "спасибо". А возвышенные, неземные существа, имени Шарлотты Бронте, на такие метаморфозы не способны в принципе, ибо они "законсервировавшись" намертво в десятилетнем возрасте, измеряют мир, сугубо детскими обидами.
Очень показательна, с точки зрения "пинка под зад", лишённая внутренней логики развития ситуация, в которой гувернантка решает повидать законного мужа Берты Мейсон, Эварда Рочестера, от которого год назад, по причине глубокой его "женатости", драпала полями и огородами.
Целый год гувернантка прожила свободно и честно, в самом сердце Англии, не производя никаких внятных душевных "подвижек", разве что, рыдала ночами в подушку, оплакивая утраченный Элизиум и свой рухнувший кумир.
Никаких чётких и ясных мыслей о возвращении не возникало в её голове, даже когда получив наследство, гувернантка стала действительно независимой. И вдруг, с пол-оборота завелась, и помчалась разыскивать чужого мужа, крикнув, предварительно в пространство: "Я иду!"
С чего бы, спрашивает читатель, героине так возбуждаться? Прежде, чем выкрикивать в воздух фразы, их, неплохо бы, для начала, с непоколебимой решимостью, осознанно, произнести про себя, но готового решения вернуться у гувернантки, как мы знаем, не было, и быть не могло, поэтому, вся эта душещипательная сцена сводится к тому, что героине в голову ударила вся та же "жёлта вода" сверху.
Патрикевна, выкинув из романа Эдварда Рочестера, как крайне неудобного, непослушного персонажа, заменила его удобным болванчиком, по фамилии Эйр, и этим самым обеспечила гувернантке елейное, непреходящее счастье, и выручив её, да и себя, из весьма затруднительного положения.
Потому что не представляла, как гувернантка покажется на глаза Эдварду Рочестеру - в его прежнем амплуа, - и как ответит на простой и неизбежный вопрос: "Почему вы здесь, мисс Эйр? Неужели потому, что теперь у меня нет жены?" А Эдвард Рочестер, памятуя, как гувернантка с ним рассталась, и что ему сказала, при расставании, неизбежно должен был этот вопрос задать, раз уж причиной её бегства было простое и незатейливое: "Я сочувствую всем вашим бедам, сэр, но поскольку у вас есть жена, - ухожу, а вы там как-нибудь сами-сами".
И что оставалось бы делать гувернантке? Говорить нелицеприятную правду, потому что, да, женатый Эдвард Рочестер был ей нафиг не нужен, и, не подпали Берта дом, уехала бы мисс Эйр с кузеном в Индию, и всё то, "ослепительное" семейное счастье, коим потчует читателя Патрикевна, случилось не потому, что двое решили быть вместе, и жили, долго и счастливо, ежедневно упражняя и развивая свою способность к любви, а всего лишь потому, что законная жена Эдварда Рочестера вовремя ухитрилась умереть.