О казусах "условного" сиротства
23 октября 2018 г. в 11:21
Прочитав первые главы романа Шарлотты Патрикевны Бронте, внимательный читатель понимает очевидную вещь, а именно: оная дама имела весьма расплывчатое представление о сиротстве, как явлении в целом, и о сиротах, в частности.
Для Патрикевны горькое сиротство её героини имеет мало общего с реальностью, а служит неким инструментом построения сюжета. И конечно, это, в первую очередь, средство, чтобы во весь голос заявить о некой возвышенной исключительности её героини, которая не имеет никаких связей с людьми, живёт и мыслит так, словно свалилась с луны, а не вышла на свет родовыми путями, головкой вперёд, как все нормальные люди.
Таким образом, Бронте создаёт некий подвид: "сирота-вечно-ноющая", особь, которая ноет и жалуется без передыху, но не способна понять главного - где, в данном раскладе, её место в пищевой цепочке, и откуда плавно проистекают её главные беды.
Бронте, выписывая свою героиню единым "штрихом", делает очень простую вещь, - помещает "внутрь" персонажа определённый набор, как она сама полагает, особо ценных качеств, и замыкает эту систему наглухо, лишив её способности к росту и развитию, и в конечном итоге, у сироты Джен растут только сиськи....нет, даже сиськи не растут. Физиологические признаки этой особы весьма слабо выражены, также, как и её морально-нравственное развитие. Все "сокровища души" - если этот персонаж хорошенько встряхнуть - неубедительно тарахтят где-то, на самом "донышке", а в действительности, Джен Эйр есть только то, что она сама о себе придумала, но даже отрезвляющая действительность не в состоянии развеять её бурных фантазий.
Вот крошка Джен, начитавшись героических историй, вообразила себя истинным Тираноборцем, и восстала на кузена. Повергла. Да только способность к бунту, это прежде всего - умение, желание и способность принимать и быть готовым перенести последствия своего поведения, но прошло совсем немного времени, и Джен - пламенный борец, уже рыдала и умоляла тётку сжалиться. И в дальнейшем, она так и не простила тётке своего вселенского позорища, - этого аттракциона невиданной храбрости, который продлился всего-ничего, до первых нервных судорог воображения.
В дальнейшем, сиротка вела себя вызывающе глупо, и от хорошей порки её спасло то обстоятельство, что тётка, зная, что это недоразумение скоро уедет, решила и вовсе не обращать на неё внимание.
Одна из основных черт Джен Эйр - персонажа, это способность к громким заявлениям, после чего девица сразу "сдувается" и делает нечто противоположное.
Разве смогла бы она, действительно, вырвать розгу из рук учительницы, и изломать перед самым её носом? Кто-нибудь верит в это, читатель? Вот и Элен не поверила, и правильно сделала, потому что данное заявление, в ситуации, когда Джен, чуть погодя, рыдая, валялась на полу и желала себе смерти, потому что все про неё думают плохо, смотрелось бы,по меньшей мере, нелепо.
Понятно, что Джен Эйр валялась на полу выпрашивая внимания, ожидая, что придут и пожалеют, - клянчить внимание окружающих, её второе основное качество, - но как было заявлено! Она прям изломает розгу перед носом учительницы, и читатель помнит, в основном про эту розгу, которой в действительности не было, и не могло быть никогда. И вот такой мелкотравчатой ложью "держится на плаву" сияющий образ добродетельной гувернантки - сироты.
Брокльхерст поступил с сироткой жестоко и несправедливо, ну так изломала бы у него перед носом чего-нибудь. Рот хотя бы раскрыла, сказала чего-нибудь, ответила ударом на удар. Нет? Так для чего нужно было это глупое бахвальство?
Добросовестный читатель, который знаком с описанием сиротства, как социального явления, по произведениям, к примеру, Достоевского, Горького, Писарева, Успенского, не должен всерьёз ждать от романа Шарлотты Бронте - особы, пожизненно питавшейся лишь собственными скудными фантазиями, - серьёзных знаний и изысканий на эту тему.
Не будем ожидать от романа Бронте суровых реалий сиротства, сплошь свойственных тем прекрасным временам: существования, состоящего почти всегда из непреходящего голода, зверских побоев, - отнюдь не розгой, издевательств, каторжного труда от зари до темна за миску похлёбки, детской проституции и прочего, а просто будем читать слащавую авторскую сказочку-самовосхваление, о сиротке с трепещущими эльфийскими крылышками за спиной.
Беды крошки Джен просты и незатейливы: её попрекают куском, мол, она ест свой хлеб даром - и это истинная правда, читатель, Джен Эйр чистой воды иждивенка; её нещадно тиранит подонок-кузен, и отчётливо не любит тётка.
Тётка бьёт её розгой, и заставляет просить прощения за провинности, которых бедная сиротка не совершала, и тут, читатель, как-то сомнительно: если сироту послушать, то в Красную комнату миссис Рид заперла её тоже ни за что, ни про что. И все эти ужасные несправедливости самым естественным образом сочетаются с тем фактом жизни, что крошка Джен была стабильно сыта, обута, одета. И это важно, пусть даже Шарлотта Бронте так не считает, потому что именно такое положение вещей даёт сиротке возможность пестовать свой "богатый" духовный мир.
Она, днями напролёт, если не ест, не спит, не гуляет с нянькой и не лезет тётке на глаза с идиотскими придумками, то читает книжки и бьёт баклуши. Даже кровать за этой обездоленной сиротой заправляет нянька, а она сама, маясь бездельем, и начитавшись развлекательных и детских книг с картинками, распаляет воображение раздутыми, как воздушный шар обидами, и страдает возбуждёнными нервами.
Сироту эту, ежели чего - лечат, пусть даже это простой аптекарь, который пользует слуг, а сиротка, едва очухавшись от припадка, тычет читателю в нос очередную дурацкую "обидку", мол не тот лекарь к ней пришёл, видите ли, не "господский". Каково?
У Горького есть рассказ, где мальчишка-сирота, которому лошадь размозжила ногу, помирает под забором, помирает просто, буднично, потому что никто не оказал ему помощи и не отвёз в больницу.
А когда его туда, наконец отвезли, то было уже поздно, и закопали сиротку так же, тихо и буднично. Так что, сиротство сиротству рознь, а уж претензии Джен Эйр, которая, по сути, как этот несчастный Коська, должна была уже сама зарабатывать свой кусок хлеба, а не страдать ерундой, пестуя свою легко возбудимую нервную систему, и которую от подобной участи избавила лишь дядюшкина прихоть и тёткина способность держать слово, - претензии, что ей вызвали врача для слуг, выглядят просто нелепо.
Что сиротка Джен умела делать воистину хорошо, так это вести счёт своим обидам, и каждая "обида", в её восприятии, имела вид, едва ли не национального бедствия.
И жемчуг был всегда для неё мелок, стакан наполовину пуст, жизнь - сера и тосклива, и только иногда эту несчастную жизнь озарял луч солнца.
Ну, кто этой сиротке доктор, если она, по сути и по внутреннему содержанию - кучка унылого говна, присыпанная сверху радужными блёстками фантазий, на которыми трепещет пара радужных крылышек?
Мучители несчастной сиротки могли бы мучить её гораздо убедительней, и почему, спрашивается, тётка, по ходу действия, ни разу не отлупила сиротку розгой? Чтобы бедолаге, действительно было о чём вспомнить, прощая "любимой" тёте грехи?
Чтобы ружьё выстрелило в финале, оно должно в начале на стене таки висеть, и Бронте должна была ввести в действие книги показательный эпизод порки, потому что косвенных упоминаний об этом недостаточно.
Почему, к примеру, сироте практически сошло с рук её, больше идиотское, чем оскорбительное заявление: "Это они недостойны общаться со мной!"?
Джен отделалась парой затрещин, а можно было выпороть её за дерзость, чтобы читатель прям воссочувствовал-воссочувствовал несчастной сироте.
Скорее всего, Патрикевна, считая, что порка, это слишком унизительное событие, для возвышенного, неземного существа, намеренно избавила сироту от подобного унижения, и, сочтя, что читателю будет достаточно лишь устного заявления главной героини, пожертвовала грубой правдой жизни в пользу красивого вымысла.
Впрочем, Шарлотта Патрикевна без устали опекает свою "протеже", и не уставая напоминать читателю о неземном происхождении Джен Эйр, - вдруг, не дай бог, читатель забудет, что она возвышенное, неземное существо, - жертвует даже логикой и внутренней правдой повествования.
Вот Эдвард Рочестер прямо говорит о том, что гувернантка его воспитанницы - существо из другого мира, опираясь на тот факт, что она прожила в Ловуде восемь лет, и ухитрилась при этом не помереть, и не подорвать здоровье.
А читателю снова мерещится "ужасный" Ловуд, в котором несказанно мучилась бедняжка Джен, хотя читатель прекрасно знает, что все восемь лет, за вычетом нескольких первых месяцев, мисс Эйр прожила в полезном, образцовом заведении, в котором никак нельзя было подорвать здоровье. Подсуетилась Патрикевна - восемь лет жрать горелую овсянку, ну куда это годится?
Всего лишь на несколько месяцев Патрикевна посадила Джен на настоящий сиротский паёк, отчего эта "недосирота" очень сильно мучилась и страдала.
Да, скверная пища, дрянная одежонка, казарменный распорядок, холод и унижения - это не у злыдни-тётки на шее сидеть, и причитать, что жизнь мрачна, уныла и безрадостна, - таков истинный сиротский удел.
И то, сиротке, опять же, милостью тётки, которая не вышвырнула сироту из дома в места, куда более худшие, хотя могла, вышло послабление - её учили, и свою горелую овсянку она получала регулярно, хотя многие дети её возраста и положения, эту миску тухлых помоев должны были ещё и, предварительно, заработать.
Да, образование, которое получила Джен Эйр, и которое позволило ей сносно пристроиться в жизни, было оплачено, наравне с другими, и злыдней-тёткой. И племянница, в своё время, сполна рассчиталась с тёткой и за это.