Девушка-флюгер, непрочитанное

      Я вот начинаю сомневаться, что подсовывая читателю феерическую сцену под каштаном, Шарлотта Патрикевна Бронте была при памяти, и в здравом уме. Послать юную, неопытную, глупую, как пробка девицу, бродить в ночи в плохо освещённом месте с чужим женихом, и в этом же месте рыдать, и кидаться ему на шею? Это нормально, спрошу я тебя, дорогой читатель?       Хочется воскликнуть: "Мисс Эйр, вы в своём уме? Буквально вчера вы тут всякие автопортреты и портреты рисовали, и рассуждали о блуждающем огоньке коварной любви, заводящем в погибельную трясину, откуда нет выхода, и что же творите теперь? Вы, милочка, не просто тихонько подошли к этому болоту, опустили туда ножку и благородно ожидаете, пока вас засосёт. Вы к этой трясине примчались галопом, швырнули туда, с размаху свои портреты, и, разогнавшись, сиганули за ними следом. "Рыбкой". Да так, что только брызги полетели веером, и сама трясина вышла из берегов". Именно так, читатель, ведь мадам Бронте посылает свою глупую, неопытную, эмоционально неустойчивую и крайне самоуверенную героиню на очень тонкий лёд. Уж какой-нибудь эгоист, нарцисс и просто моральный урод точно воспользовался бы ситуацией. Взял бы эту глупую мисс за шкирку, и сделал бы из неё миссис. Прямо там - она бы и пикнуть не успела. Но мы, дорогой читатель, будем лишены удовольствия наблюдать подобное развитие событий, потому что Эдвард Рочестер, наверное, какой-то неубедительный нарцисс и себялюбец, и ещё потому, что фон данной сцены, как и всех глав, в которых он присутствует, - их всего шестнадцать, - разделён строго на две реальности, которые заключены одна в другую, как яйцо в скорлупу. И эта скорлупа - реальность Эдварда Рочестера, что существует отдельно от повествования Бронте, и придаёт истории равновесие и стабильность, даже в весьма щекотливой ситуации, когда присутствие рядом с героиней мужчины - в три часа ночи в его комнате, например, и мужик, между прочим, в неглиже, - внутренне не напрягает читателя совершенно.       Что бы там героиня ни вытворяла, массовый читатель, обзывая Эдварда Рочестера всякими нехорошими словами, свято при этом уверен, - чувствует на уровне хребта, - что храброй и добродетельной гувернантке, со стороны этого человека ничего не грозит. Мадам Бронте, своей независимой, решительной героиней, которая первая объясняется мужчине в любви, - мужчине, который этой самой героине ещё ничего не предлагал, а на данный момент и вовсе, скомандовал собирать вещи и "отчаливать", - решила удивить мир, но как-то у неё не задалось: Джен:(всхлипывая)Мне уехать от вас, всё равно, что умереть... Рочестер: Какая необходимость гонит вас в шею? Джен:(всхлипывая) Ваша неве-е-е-еста…. Рочестер:У меня нет никакой невесты. Джен:(всхлипывая, утирая текущие сопли)Ну-у-у так бу-у-у-удет… Позорище, да и только. Похоже, мадам Бронте в принципе не знала, как девушка должна вести себя в подобной ситуации, и, как следствие - писала всякую ахинею, которую массовый читатель принимает за истину в последней инстанции.       А классическим примером такого поведения, достойным палаты Мер и Весов, может служить эпизод из романа мисс Остин, в котором Элиза Беннет навсегда прощается, как она думает, с Фитцуильямом Дарси, и конечно же это будет эпизод экранизации 95 года, в котором, как по нотам расписаны и сыграны малейшие душевные "подвижки" героев, но, для полноты картины, начать автору придётся с небольшого отступления.       Множество из глядящего народца были крайне недовольны тем, что финальное предложение руки и сердца в экранизации Лангтона было снято сухо, скупо и буднично, словно беседа о погоде - никакой положенной романтики и фейерверка чуйств. В этом нет ничего странного, ведь финальное объяснение героев, идущих рука об руку по сельской дороге, и есть лишь сухая констатация, подтверждение того, что они уже давно друг другу сказали. Самым лучшим способом на земле. Глазами. Элизабет не шутила, когда сказала Джейн, что полюбила Дарси, увидев прекрасные рощи Пемберли. Конечно, не сами рощи, как таковые произвели подобную перемену в душе Элизабет, но они помогли ей переоценить масштаб чувства одного известного джентльмена: - И я могла быть хозяйкой всего этого, - говорит Элизабет, ошеломлённая всем, что увидела, но в первую очередь пониманием того, что при таком богатстве Дарси мог выбрать любую женщину, которую бы пожелал. И не встретил бы отказа. Но вместо этого всего - пришел свататься к ней, в скромную гостиную пасторского домика, и это было очень сумбурное, нелепое, необдуманное и романтическое объяснение в любви. Во второй раз Дарси объясняется с Элизабет вполне осознанно - он ухитряется сделать это не вставая с дивана, в комнате полной людей: "Люблю", - говорит его тёплый, лучистый и настойчивый взгляд, и Элизабет, зардевшаяся и растревоженная, отвечает ему таким же долгим, мерцающим, слегка смущённым взглядом. На следующее утро Дарси едет, - это сугубо моё личное мнение, как зрителя, - делать Элизабет предложение руки и сердца, уже не рискуя быть выставленным за дверь, в смоле и перьях. Он принимает это решение накануне вечером, вернувшись в тёмную, пустую гостиную после отъезда гостей. Принарядившись и - чуть не написала: "тяпнув для храбрости", Дарси приезжает к Элизабет, застаёт её в слезах и панике, и понимает - дело дрянь. Всё очень плохо.        Поначалу его аж трясёт от сочувствия и желания помочь; забывшись, Дарси касается руки Элизабет, но потом весь его любовный пыл оборачивается желанием действовать, и как можно скорее. В голове у него крутятся пароли, явки, пути наступления и отхода, а на заднем плане мельтешит желание удушить подлеца-Уикхема своими руками, сначала женить, а потом задушить...или наоборот. В общем Дарси "дозрел", и "дозрел" весьма качественно.       Только Элизабет об этом узнала потом, а пока что бедная девушка, которая не позволяет себе питаться всякими радужными иллюзиями понимает, что после того, что учудила её дорогая сестрица, их с Дарси пути расходятся навсегда. И никакие взгляды, надежды, симпатии, родство душ и сходство натур ничего уже не решают. Как и равенство перед Престолом Божьим. Элизабет прощается с Дарси сдержано, спокойно, и даже чуть торопится попрощаться, тогда как его ответный поклон слегка "заторможен " - он ещё не готов от неё уйти.        Она первая говорит:"Прощайте", - и когда за Дарси закрывается дверь, эта храбрая, гордая, чуткая девушка подводит горький итог своей, такой нежданной любви: "Я никогда его больше не увижу". У зрителя сердце тёпается от сочувствия, но зритель даже в страшном сне не может себе представить, что Элизабет, вдруг разрыдалась бы, и стала рассказывать Дарси сказки о родстве душ и божьем престоле, потому что, видите ли, ужас грядущей разлуки одолел у неё, в неравном бою, и здравый смысл, и даже элементарные зачатки соображения.