Девушка-флюгер, непрочитанное

      …или одной рукой в ладоши не хлопнуть. Мадам Патрикевна старательно оспаривает этот, не поддающийся никаким сомнениям тезис, и пытается убедить читателя, что её гувернантка и пальчиком не пошевелила, чтобы заполучить для себя муженька. Что только Эдвард Рочестер — несостоявшийся муженёк — разработал и воплотил коварный план, по обольщению неопытной девственницы в жизнь, а она, гордая, честная, независимая валькирия, была ни сном, как говорится, ни духом.       Что ж, давайте разбираться, и для начала мы посмотрим, что представляет собой пресловутая гувернантка на самом деле. Неужели, — повторю я вслед за Эдвардом Рочестером, эта девушка и есть то самое гордое и чистое создание, на чьи лавры непрестанно посягает Шарлотта Патрикевна? Она действительно скромна? Уравновешена и полна чувства собственного достоинства? И стальная воля, действительно сочетается в ней с умом, чуткостью и добротой?        И я отвечу тебе, читатель, — категорически нет. Мисс Эйр — порождение мадам Бронте, обладает лишь внешними признаками означенных качеств, которые лежат на ней, размазанные тонким сияющим слоем, а сквозь них, как и сквозь юношескую неопытность, то и дело проглядывает волевая, расчётливая, но глупая, как набитый горохом овечий пузырь, истеричка, которая, чтобы заполучить желаемое, с лёгкостью отправит на свалку и гордость, и достоинство, и честность. Ну конечно, если овчинка, в её глазах, будет стоить выделки.       Давай, читатель, прежде чем ты начнёшь упрекать автора в предвзятости, отбросим в сторону все возвышенные фразы оной девицы, и внимательно посмотрим на её поведение. И начнём, пожалуй, с Ловуда. Будущей гувернантке десять лет, она лежит на полу, заливаясь слезами, и, потому что её обидели и оскорбили незаслуженно, рыдая, призывает к себе смерть.        Подруга, которая сидит рядом и наблюдает весь этот спектакль, говорит очень здравые и правильные вещи, о том, что если совесть чиста, то мир вокруг может хоть на уши встать и завязаться морским узлом — чистая совесть будет лучшей опорой в жизни при любых обстоятельствах; но Элен Бернс могла бы с таким же успехом говорить со стенкой — Джен, нарыдавшись до икоты, вовсе не собирается брать себя в руки и, следуя здравому смыслу, находить опору и утешение в чистой совести.        Она хочет чтобы её любили, жалели и уважали. Желательно все и сразу. И небо тут же посылает юной мисс Эйр, в ответ на её запросы, утешителя ещё более «весомого», чем малахольная чахоточная подружка — наставницу-ангела во плоти. Наставница-ангел-во плоти старательно «облизывает» двух бедняжек, и мисс Эйр, порыдав взахлёб, таки получает то, что ей нужно.       Спустя восемь лет эта сцена, до запятой будет воспроизведена в Торнфилд-Холле, разве что катание по полу будет заменено куда более интересными вещами. Мисс Эйр к восемнадцати годам так и не научится в сложной ситуации вести себя с достоинством, а будет лишь рыдать до посинения, не в силах сдерживать эмоции, и будет «переть», как бык на ворота, совершенно не считаясь с обстоятельствами.       Эдвард Рочестер, в свою очередь, затевая сексуальные игрища на два фронта, прекрасно понимал, с кем имеет дело, и реакция гувернантки на его «кандибоберы» была, для него, заранее расписана, как по нотам. Конечно, если бы в мисс Эйр вдруг, каким-то немыслимым образом взыграла бы гордость, или достоинство, и она попросила бы патрона не тыкать её, столь усердно, мордой лица, в красавицу-невесту, или категорически попросила бы расчёта, то Эдвард Рочестер, конечно, тут же, сменил бы тактику поведения и обольщения. Но в том то и дело, что гувернантке подобное обращение было, ну если не по вкусу, то не вызывало никакого внутреннего протеста, кто бы там что ни утверждал. Мисс Эйр конечно страдает, но продолжает усердно есть кактус: «Джен, вы должны оценить свежекупленную коляску, для моей чернокудрой богини», — «Там где вы, сэр, мой дом, мой единственный дом…» Тынц! Вот что это такое? Ты можешь объяснить мне, дорогой читатель? Разве можно так унижаться, причём, замечу, совершенно добровольно?       Впрочем, у мисс Эйр на этот случай имеется железное оправдание: «Он принудил меня полюбить его…», — вот оно как, подошёл и принудил, а сама мисс Эйр, так понимать, в этом деле ни разу не участвовала. Само всё как-то получилось. Хотя, в тёмном саду под каштаном, в навязанной ей игре, мисс Эйр с лёгкостью обскакала своего хозяина: он никак не ожидал от неё такой прыти — признания «на голубом глазу».       Пока Эдвард Рочестер третировал гувернантку предполагаемой невестой, гувернантка воспринимала это, как должное, претензий к патрону не имела, и послушно прогибалась в нужном месте, но когда патрон скомандовал собирать чемоданы у мисс Эйр взыграло ретивое и она разрыдалась.       Нарыдавшись до икоты в очередной раз, мисс Эйр заявила чужому жениху, который, в процессе, хватал её впотьмах за разное, что ей легче умереть, чем уехать. И, заметь, дорогой читатель, что гувернантку вовсе не смущает тот факт, что объятия этого джентльмена слегка заняты, и она, не колеблясь ни секунды, выпихивает из этих объятий соперницу. Джен подробно и со вкусом вещает, как трудно ей, нищей, некрасивой гувернантке, расстаться с Рочестером, таким замечательным во всех отношениях человеком. Чем провоцирует нехилую бурю чувств в своём дорогом хозяине, и он, в порыве восторга, - вот уж подыграла, так подыграла, - снова кидается хватать мамзель за разное.        Об оплёванной, поверженной невесте мамзель Эйр вспомнила только на следующее утро, и это воспоминание было очень неприятным: «Джен, это ты сделала мне предложение», — говорит Рочестер, — «Конечно я», — скороговоркой отвечает ему любимая Джен, и тут же переводит «стрелки» на ЕГО недостойное поведение с несчастной Бланш Ингрем, потому что обсуждать, как она сама, накануне «выпихивала» незадачливую красотку локтями из игры, и как, поминая престол божий, лезла на освободившееся место, в невесты, охоты у неё не было, что вполне объяснимо.       Гувернантка влезла на освободившееся место, скинув серьёзную соперницу, потому что выдумка Эдварда Рочестера на тот момент, для неё была самой настоящей реальностью, и разве можем мы сказать, дорогой читатель, что всё произошедшее с ней в дальнейшем, не было, целиком и полностью ею заслужено?        Воспламенилась, утверждая своё равенство? Получи. И не жалуйся и не сетуй. Вешалась на шею данному, конкретному мужику? Получи и распишись. Его, и всё то, что к нему прилагается. Вместе с престолом божьим и равенством душ. И упрекать обманщика в чём-то, в дальнейшем, после всего случившегося, гувернантка не то что бы не имела права, но должна была, прежде всего, чётко осознавать СВОЮ ответственность за происшедшее.       Не заламывать истерически руки: "Ах, он меня обманул и мороз грянул", - а давать чёткую и справедливую оценку происшедшему: "Я. Я не просто позволила себя обмануть, а, торопясь подцепить приглянувшегося мужика, сама хотела, и сама проставила себя в такое положение". Вот это было бы честно. Но мисс Эйр, как мы знаем, делает вид, что ни к чему не причастна, и всю ответственность, в том числе и за своё, откровенно неприглядное поведение, не колеблясь ни секунды, взгромождает на Эдварда Рочестера.       А в следующей главе, дорогой читатель, мы в подробностях рассмотрим "правильную" технику отказа пылким поклонникам, и то, как следует молодой девушке - с гордостью и достоинством, расставаться с мужчиной, по причине сложных и запутанных семейных обстоятельств.