Бархатцы

Ко дню рождения Дайлена, четвертому декабря, Хоук решил подготовить что-нибудь новенькое – он знал, как брат будет рад хорошему шоу. Старый клиент и друг, брату которого Гаррет дрессировал поводыря, предложил тренироваться на подземной парковке своего бизнес-центра по вечерам. Вариант был отличным – в конце концов, и в родном городе он тренировался на парковках. Андерс, узнав об этих планах, по непонятной Гаррету причине попросился на тренировки. Поначалу Хоук нервничал, боялся напортачить, но друг никогда не смеялся, не подшучивал над неудавшимися связками или трюками, и Хоук расслабился. В какой-то мере присутствие Андерса воодушевляло: появился стимул разучивать новые, всё более сложные элементы, появилось больше импровизации. Гаррету приходилось не раз менять обмотку посоха – старая прогорала, пока он практически летал, выкладываясь по полной. Но самым приятным были беседы и прогулки после. Пусть Андерс и отдалился в последнее время, в эти минуты всё возвращалось на свои места – когда мягкий снег глушил их неторопливые шаги, а слова оседали в воздухе облачками пара. Хоук глядел на тени, плывущие впереди: пусть из-за фонарей за спиной они были длиннее, чем на самом деле, Андерс был на полголовы ниже. Вживую это не так заметно. Пришлось бы немного опускать голову, чтобы поцеловать его. Блядь. Гаррет мимоходом нахмурился. Но подобные мысли настолько слились с его сознанием, что отделить их было невозможно, как и остановить. В тот вечер потеплело, и снег превратился в грязную кашу и мелкую морось с неба, зарядившую на весь день. По всей парковке с машин натекли лужи, и Андерс, бурча, еле нашёл сухой пятачок для сумки Гаррета. В конце концов, привычно усевшись сверху, он подцепился к колонке и включил музыку. В своё время они изрядно помучились, выбирая песню – вкус у Дая был специфическим – но в итоге остановились на Hozier – Take me to church. В ней были и ритмичные, быстрые моменты, и простор для более медленных, но эффектных маневров. Мелодия уже стала знакомой, но не успела наскучить – то самое состояние, когда слушаешь песню сто раз на повторе, и она всё не надоедает. Было ещё в ней нечто глупо-романтичное и горьковатое. Его чувства были такими же: освещали жизнь, приправляя её изрядной долей неизбежных страданий. Тем более, что всё, чем можно было заинтересовать Андерса, – это работа с огнём. Сам вечно холодный и замёрзший, он боялся обжечься, но всегда тянулся поближе, хотя бы поглядеть. Хоук старался не думать о том, что будет, когда ему наскучит и это, хотя иногда хотелось порвать с ним вообще все связи, чтобы забыть о его существовании. И найти, наконец, себе девушку – как и хотела мама. Одна связка всё никак не давалась Хоуку. Надо было успеть перехватить стафф почти в воздухе, быстро прокрутить его под рукой, без помощи другой, и уйти в пируэт. Глупо, но он так привык к центровому балансу, что сейчас не мог намеренно схватить посох ближе к концу и поймать равновесие с этой позицией. Для этого и существовали тренировки без огня, но Андерс всегда был так очарован, что Гаррет просто не мог не зажигать посох каждый раз, когда тренировался при нём. – Давай последний раз. Попробую прогнать всё целиком, – кивнул он, и Андерс включил трек на телефоне с начала. Номер шёл как по маслу, он не сбивался даже на сложных поворотах, и улыбка на лице его одержимости была такой светлой, что Гаррет совершенно забыл, что должен перехватывать посох ближе к концу… и с размаха заехал горящим концом стаффа себе в бок. Ещё толком не осознав, что случилось, он отбросил посох в сторону и хлопком смахнул огонь с кожи. В первую секунду было до удивительного не больно, отчего-то сильно запахло жжёным – и только потом чуть ниже ребер начала расползаться горячая и царапающая боль. – А-а-ауч, – только и смог выдавить он, глупо уставившись на яркое пятно на коже. Первым желанием было зажать ладонью ожог снова, но он знал, что руками трогать не стоило. Андерс подлетел в мгновение ока, бросив телефон на сумку. – Блядь. Покажи… Больно? Хоук пожал плечами, пытаясь скроить безмятежную мину, но жгло всё сильнее, и он выругался. Андерс быстро подал бутылку с водой, и он принялся лить её на пылающую кожу, не обращая внимания на быстро намокшие штаны. – Надо обработать, – распорядился Андерс, выпрямляясь. – Ой, брось. Не в первый раз, – отмахнулся Гаррет. – Мазью дома намажу, и всё. Ответом ему был прищуренный и не предвещающий ничего хорошего взгляд. – Хо-оук. У тебя есть хоть что-нибудь дезинфицирующее? – В боковом кармане, – нехотя ответил он, выливая на себя последнюю воду из бутылки. Почему-то не хотелось, чтобы вокруг него носились, да и ожог был, в самом деле, пустяковым. Андерс порылся в сумке, извлёк оттуда ватные тампоны, раствор антисептика и россыпь обезболивающих. – Говоришь, редко обжигаешься, – хмыкнул он. – Садись. Таблетку надо? – с видом заправского бутлеггера спросил он. Хоук с улыбкой покачал головой. Андерс убрал обезболивающие обратно, устроился на коленях рядом с присевшим на сумку Гарретом, привычным движением растёр между ладоней немного антисептика для дезинфекции и принялся накладывать на ожог охлаждающую мазь. Приходилось стискивать зубы, чтобы не шипеть от неприятного чувства, и ради разнообразия Хоук стал смотреть не на то, как Андерс работает, а как Андерс работает. Ему очень шла эта аккуратная сосредоточенность: взгляд стал цепким, а меж бровей пролегла уже знакомая морщинка. Он ближе, чем в полуметре. От этой мысли Гаррет ненадолго залип и потому непроизвольно дёрнулся от очередного болезненного касания. – Чшшш, – вкупе с ладонью, погладившей бедро, это подействовало ничуть не успокаивающе. Мелодия началась заново – видимо, стояла на повторе. The only heaven I'll be sent to Is when I'm alone with you Хоук осознал смысл строк, которые мысленно повторил за исполнителем, и криво улыбнулся сам себе. Андерс ничего не заметил; там, где он невесомыми касаниями наносил мазь, жжение тут же уменьшалось, сменяясь холодком. И тем ярче чувствовалась его близость, тем заметнее становилась каждая родинка на его лице, острые скулы и вечно залегшие под глазами тени. Привязать его к кровати, чтобы выспался, наконец. А мозг услужливо подкинул картинку привязанного совсем с другими целями Андерса, и Хоук затравленно сглотнул. Идиотская ситуация, но рядом с ним уже давно не получалось думать ни о чём другом. Оставалось только надеяться, что широкие тренировочные штаны скрыли дёрнувшийся член. И Андерс, будто в насмешку, опёрся рукой о колено Гаррета и чуть отклонился, оглядывая творение рук своих. Хоук прикрыл глаза. Это конец. Он мягко отвёл ладонь Андерса со всё ещё зажатым в ней тюбиком мази, второй рукой приподнимая его лицо за подбородок. В его глазах мелькнуло удивление, но не успел он ничего сказать, как Гаррет соскользнул с сумки и прижался к его губам, дурея от миллиона противоречивых эмоций, исчезнувших в тот момент, когда Андерс ответил на поцелуй, обжигая тихим выдохом, прижавшись и зарываясь пальцами в волосы на затылке. Хоук почувствовал, как горячая волна спускается вниз по хребту, и стиснул зубы, открывая глаза. Он всё ещё сидел на сумке, а Андерс – стоял около него на коленях. Фантазии. – Эх, блин... Почему у тебя даже бинта нет? – вполголоса спросил он. – Как ты сейчас футболку наденешь? Гаррет резко отвернулся, понимая, что штаны уже ничего не в силах скрыть, и принялся рыться в сумке. – Надену чистую, не страшно, – руки едва заметно тряслись, когда он оправлял футболку, стараясь, чтобы ткань не прилипла к мази. Андерс тем временем отошёл и поднял едва горящий посох. – Всё время забываю, что он тяжёлый, – улыбнулся он, немного неловко перекатывая его на ладонях и наблюдая за движением пламени. Хоук сменил тренировочные штаны на джинсы, накинул толстовку и повернулся к Андерсу. – Спасибо. – Ой, ладно тебе, – ответил тот с усмешкой, всё ещё безотрывно глядя на огонь. Он казался спокойным и лишь немного смущённым – но, зная Андерса, Хоук мог поклясться, что тот уже сбежал бы, если бы что-то заметил. – На сегодня всё, да? – Думаю, да, – криво улыбнулся Гаррет, забирая посох. – Хотя я мог бы тренироваться ещё… – Хочешь ещё раз подпалить себе шкуру? – нахмурился Андерс. – У тебя и так волдыри будут. Наверное… – добавил он, комично поджав губы. Фыркнув, Хоук сбил со стаффа огонь. * * * Тем вечером в душе ему не надо было даже напрягать воображение: воспоминаний об Андерсе, стоящем перед ним на коленях – обнажённый, с припухшими губами, тянущийся к члену Гаррета и дразняще поглаживающий свой собственный – было достаточно, чтобы, приглушенно зашипев, кончить. Хоук уперся лбом в скользкую тёплую стену и на минуту замер, глубоко дыша и чувствуя только горячие струи, бьющие по спине. Он понимал, что не интересен Андерсу в том самом смысле. Но если раньше ему было достаточно просто быть рядом, в качестве друга, то теперь хотелось большего. Это нездоровое чувство жгло изнутри сильнее огня, и Хоук всё чаще чувствовал себя глупым подростком, неспособным связать и двух слов, а не мужиком двадцати четырех лет, у которого за плечами были не одни отношения, пусть в большинстве своём и недолгие. Внезапно мелькнувшая мысль принесла некое облегчение и даже чуточку воодушевления, и Гаррет отлепился от стены. Расскажу всё – и хуй с ним. Пусть лучше поржёт, чем вот так. Он выключил воду и вышел из душа, уставившись в слегка запотевшее зеркало. – Хуйло. Мнёшься, как девственница на школьном вечере, – Хоук резко протер зеркало рукой, вцепившись зрачками в своё отражение. – Просто очередной красивый мальчик, а носишься с ним, как с фарфоровой вазой. Ага, очередной. Он моргнул и сдёрнул полотенце с вешалки, яростно принимаясь вытирать голову и обещая себе, что до дайленова дня рождения обязательно улучит момент поговорить с Андерсом. И если он такой недотрога, какого из себя строит, пусть катится ко всем чертям. Легче будет забыть про него наконец и жить нормально. Захотелось выпить. Наскоро залепив ожог, Хоук прошёл к себе, в столь поздний час не утруждаясь переодеванием, и достал из-под кровати початую бутыль виски. Опять маман завтра будет расстраиваться… кстати, она уже освоилась на новом месте, пора бы и съехать. Гаррет открыл окно – холодный почти зимний воздух неприятно прошёлся по мокрым волосам – и закурил, отпивая прямо из горла и резко затягиваясь. Было мерзко. Сказанные самому себе слова царапали горло и горчили. Он попытался проанализировать ситуацию в сотый раз и в сотый раз убедился, что дело плохо. И что если «окажется недотрогой»… Гаррету даже нравилось проводить параллели между ним и отцом – с такой странной, грустной гордостью осознавать, что даже тут пошёл в Малкольма, столкнувшегося с Леандрой на каком-то базарчике далёких двадцать шесть лет назад. Через один глоток Хоук решил, что это бред влюблённого подростка, в которого он вдруг превратился, а ещё через два – что он самый невезучий сукин сын на планете, потому что параллель с отцом была очевидной. Он взглянул на понизившийся уровень алкоголя в бутылке и вспомнил старого друга детства, который всегда считал, что напиваться без компании – удел алкашей, но исправно надирался в одиночку. Возможно, если бы друг был рядом, то вправил бы мозг Гаррету в один момент. Но Фенрис был далеко, и Хоуку только и оставалось, что стоять у окна, курить и бездумно пялиться на крыши соседних домов.