***
— Прошло уже три дня, Шинья, но он до сих пор не хочет выходить из своей комнаты. — Ох, Боже. Глен сжал переносицу, между тем второй рукой изо всех сил сжимая телефон, пытаясь подавить непреодолимое желание ударить что-нибудь. Чёрт, этот стресс не давал ему покоя; ему действительно нужно было успокоиться. Его нельзя было назвать самым спокойным человеком в мире, и да, как уже было известно, он обладал крутым нравом, но он бы не хотел повторения того случая, когда по неосторожности спустил раздражение на племяннике. Вообще не хотел. Он услышал вздох художника на другом конце. — По крайней мере он ест, да? — Да. Я оставляю еду около его комнаты, он забирает её к себе и ест. Он просто не выходит из комнаты и не говорит со мной. И Шинья снова вздохнул. Глен практически представил, как художник в расстройстве провёл рукой по волосам. — Ну, ты не можешь на него давить. Ничего нельзя сделать; только ждать, когда он будет готов. Не может же он вечно оставаться там. С его словами нельзя было поспорить, по крайней мере, Глен надеялся, что он окажется прав. Нельзя назвать верхом совершенства ситуацию, когда твой племянник запирается в своей комнате и торчит там всё время, и не важно, насколько хороша эта самая комната. (Глен позаботился, чтобы Юу досталась одна из самых больших комнат. Также ему повезло иметь свой собственный HD телевизор; единственным «но» было то, что его PS4 был подключён к телевизору на нижнем этаже, и если Юу захочет поиграть в свою драгоценную Grand Theft Auto, то ему придётся выйти из своей чёртовой комнаты и поговорить с Гленом). — Ты прав, — сказал Глен, признавая поражение. — Ещё раз спасибо за— А? Его телефон начал вибрировать. Он потупил взор в замешательстве, но затем сообразил, что кто-то ещё пытался позвонить ему. — Шинья, погоди секунду. Кто-то звонит по второй линии. Я перезвоню позже. — О, ладнушки. Поговорим позже. — Ага. — Глен отключился, улыбаясь. С тех пор, как он переночевал в квартире Шиньи, они снова начали переписываться. Всё было так, словно ничего и не происходило, и сейчас это напомнило Глену: почему Шинья вообще игнорировал его? Он никогда не касался этой темы и не был уверен, что сможет поднять её сейчас. Было ощущение, что всё произошло столетия назад. Пожав плечами, он убедил себя, что теперь это не имело значения. Лучше было забыть об этом. Итак, кто же там пытался связаться с ним? В последнее время больше никто не звонил ему. Когда Глен взглянул на телефон, он едва не выронил его из рук. Там чётко и ясно отображалось имя, которое он и не думал увидеть когда-нибудь вновь на этом телефоне. Махиру Хиираги. Телефон всё ещё звонил. Глен не знал, стоило ли брать трубку; он не знал даже то, сможет ли вообще шевельнуться. Он смотрел на экран широко раскрытыми глазами, а в его голове за секунду пронесся миллион вопросов. Чего она хочет? Что происходит? Почему именно сейчас? Она в порядке? Телефон продолжал звонить. Глен подумал, что звон никогда не прекратится. Он принял вызов. Как только звон прекратился, Глен поймал себя на мысли, что сам перестал дышать. — Глен? Чёрт. Его глаза расширились от звука её голоса. Всего лишь одно слово, и шквал воспоминаний прорвался через защитную плотину. День, когда они впервые встретились в школе. Она опаздывала на урок, он прогуливал урок. И они столкнулись. Клишейная встреча, как в старых романах, но Глен помнил, что подумал тогда: это потрясающе, и в тот же момент решил, что он непременно женится на этой девушке. И, в конце концов, разведётся, но это уже другая история. Он сглотнул. — Что такое? — спросил он, изумленный тем, что смог сказать это без запинки. Даже находясь на другом конце провода, он всё ещё мог слышать её сопение. Её дыхание было неровным, колеблющимся, а затем всё затихло. Глен ждал. Всё, что он слышал, это сопение. Она плакала? — Махиру? Что случилось? Махиру? — Я-я… Я просто хотела услышать твой голос. Некоторое время назад он, возможно, хотел бы услышать эти слова. Но не сейчас. Спустя полгода после развода первое, что она делает, это вот так звонит ему? Глен сжал телефон. Сильно. — Не знаю, что тебе нужно от меня, — сказал он, надеясь, что смог сказать это со злостью, которую хотел почувствовать. Вместо этого его слова прозвучали пусто и равнодушно. — Я ненавижу то, что я здесь. Ненавижу быть дома. Даже несмотря на то, что она сказала это так отчаянно, её голос был пронизан той огненной яростью, к которой он так привык. Это была Махиру, а Махиру была огнём; непредсказуемой, грозной, способной с лёгкостью поймать его в объятия своего пламени каждым выплюнутым словом. Глен хотел ненавидеть её, но не мог. Глен хотел отпустить её, но он— Он услышал крик из комнаты Юу. Так же быстро, как пламя появилось, оно было потушено, и всё, на чём мог сосредоточиться Глен, это панический голос его племянника. — Махиру, я должен идти, — сказал он, его взгляд скользнул по лестнице вверх. Что, чёрт возьми, случилось с Юу? — Что? Н-нет, подожди— — Извини, мне нужно идти. Я нужен своему племяннику. Махиру издала звук, словно бы задыхалась от рыданий. — Нет, пожалуйста, ты должен помочь мне— Слишком поздно. Глен повесил трубку прежде, чем дослушать окончание её слов. Он бросился вверх по лестнице; крик Юу становился громче по мере того, как он приближался к комнате ребёнка. По какой-то счастливой случайности на этот раз дверь его комнаты была не заперта, и он сразу же смог войти внутрь. Юу метался по кровати, всхлипывая в темноте, его короткие руки метались по простыне, словно бы отбиваясь от воображаемого монстра. «Кошмар, — понял Глен. — Ему снится кошмар». Он осторожно подошёл к кровати ребёнка и попытался разбудить его. Не сработало. Юу едва не ударил его — так сильно он размахивал руками. — Юу, проснись, — прошипел Глен, начав трясти его сильнее. — Проснись! Ребёнок подскочил, его пошатывало, и он издал слабый писк, когда открыл глаза. Юу весь дрожал, буквально, и как только он увидел Глена перед собой, он закрыл лицо руками и расплакался. Вот чёрт. И что, чёрт возьми, ему нужно было делать? Он едва ли сталкивался с детьми раньше, и ни разу ему не приходилось успокаивать их, когда они впадали в истерику, как сейчас. В его голову не приходило ничего путного, и всё, что ему оставалось, это просто смотреть, как дрожал Юу рядом с ним. Он знал, что Юу было всего двенадцать, но до этого момента он никогда не задумывался, насколько юным он был. Он всегда думал о нём, как о… Ну, если быть предельно честным, Глен не слишком много думал обо всей ситуации. Конечно, он фактически застрял с ребёнком до тех пор, пока Юу не станет достаточно взрослым, чтобы съехать, но он не обращал на это внимания. В некотором роде он привык к мысли, что ребёнок просто был здесь. Был здесь, как человек, для которого он готовил еду, который выводил его из себя, когда он погрязал в своих проблемах, человек, над которым можно было посмеяться. Он никогда не рассматривал Юу как маленького ребёнка, который нуждался в совете и, может, только может быть, в доле поддержки и утешения. Глен вздохнул, сев на край кровати Юу. Он положил руку на его голову и мягко взлохматил его волосы. Юу замер на мгновение, подняв свой взгляд на него; его глаза были большими и опухшими. Он всхлипнул. — Всё хорошо, — сказал Глен. — Я побуду рядом, пока ты не заснёшь. Юу икнул. — Я больше не хочу спать. — Почему же? Ребёнок начал тереть глаза, пытаясь скрыть следы своих слёз. Это было не самое подходящее время, потому что как только он шевельнулся, его губы задрожали, а он вдруг разревелся вновь. — У-у меня б-был кошмар п-про… — Юу был прерван очередным приступом икоты. Он не стал продолжать фразу — да ему и не нужно было. Глен догадался, что кошмар был о его родителях. — Я буду здесь, рядом, — сказал он. Это всё, что он мог сделать. Юу ничего не ответил. Он просто заплакал. Спустя секунды, минуты, целые жизни рыдания Юу утихли, и единственными звуками в комнате стали тихое икание и шмыганье носом. Вероятно, сейчас. Он ждал именно этого момента. Чёрт, он едва ли имел понятие, как нужно вести себя с детьми. Где этот Шинья, когда он так нужен? — Какой была моя мама? Глен удивился, услышав голос Юу. Ребёнок обхватил колени руками, положив голову на них; его волосы скрыли лицо, так что Глен не мог увидеть его выражение. — Я мало что помню, — признался Глен. — Я никогда не был близок с семьёй. — О, как и я… — Юу снова всхлипнул. — Мика сказал, что он будет моей семьёй. Ха? Мика? — В смысле? — спросил Глен, с прищуром вглядываясь в темноту. — Мы подобрали новые имена и всё такое. Я-я теперь Юичиро Хякуя, а он — Микаэла Хякуя. М-мы с ним должны были стать счастливой семьёй… Глен подумал, что любые слова здесь будут совершенно не к месту, потому он сохранял молчание. — Я просто хотел обрести семью. И хочу до сих пор. Я никогда не знал, что такое иметь семью… Семья… Глен должен был признаться, что он не задумывался о принадлежности к семье. Он никогда не заботился о ней; кровь не имела значения, если тебе был безразличен человек. Если кто-то хочет быть частью чьей-то жизни, тогда он остаётся; не уходит, не заставляет оборвать все связи, потому что какой смысл хранить воспоминания о человеке, если его больше не будет рядом. Он старался придерживаться этой идеологии, но было трудно, когда Махиру позвонила ему сегодня, и он всё ещё был потрясён этим. Глен сжал кулак. Забудь. Забудь о ней. Попытайся забыть о ней. — Ты ещё молод, — вместо этого сказал он Юу. — В жизни есть столько вещей, которые ты должен сделать. Тебе нужно поесть. Поспать. Устроить очередной балаган. Где, чёрт возьми, он понабрался всего этого, задался вопросом Глен, однако продолжил говорить, просто чтобы успокоить ребёнка. — Помимо всего этого, иди вперёд, и однажды придёт день, когда ты встретишь человека, без которого уже не сможешь представить свою жизнь. Должно быть, это было чудом. Юу перестал всхлипывать и посмотрел на него с широко раскрытыми, наполненными надеждой глазами. Это было лучшее, что Глен мог сделать. По каким-то причинам он подумал о Шинье и мысленно вопросил: подобрал ли он правильные слова? Может быть, художник одобрит их. Ему, чёрт возьми, будет лучше это сделать. Ни разу за всю свою жизнь Глен не говорил ничего более воодушевляющего, чем сейчас. — Ты думаешь, что этот день и правда настанет? — спросил Юу, его голос был тихим, практически неслышимым. Глен выдавил улыбку. — Кто знает? Он похлопал Юу по голове и вновь начал растрёпывать его волосы, пока ребёнок не завопил в голос. — Ну, я, например, не хочу уподобиться тебе и намочить постель. Казалось, его слова сработали. Ребёнок ухмыльнулся, пытаясь отшвырнуть руку от себя. Он даже засмеялся. У Глена возникло чувство, что на этот раз он и правда хорошо постарался. — А теперь засыпай, — приказал ему Глен, убрав руку. — Я буду здесь. — Лааадно… — протянул Юу, зарывшись в одеяло и коротко зевнув. — А, Глен? — Да? — И-извини за то, что сбежал… Бизнесмен удивился, что этот ребёнок и правда извинился за свои действия. Из всех вещей он извинялся именно за… — Не извиняйся. В первую очередь это была моя вина. Я не должен был бить тебя, — сказал Глен, глубоко вздохнув. — Я сожалею об этом. Правда сожалею. — Всё нормально, — пробормотал Юу. Это всё, что он сказал. Глен наблюдал за тем, как Юу снова закрыл глаза, и недолгое время спустя его дыхание стало ровным и спокойным, а комната вновь наполнилась тишиной. Только тогда Глен позволил себе с облегчением выдохнуть. Всё прошло лучше, чем он ожидал. Какая-то его часть даже сомневалась, не было ли всё это лишь сном, потому что он действительно ожидал, что всё пройдёт намного хуже. Вау. Улыбаясь, он достал свой телефон и написал человеку, мысль о котором моментально появилась в голове. «Юу снова говорит со мной», — написал он Шинье, практически не дыша. Ведь в первую очередь Шинья был тем, кто призывал его поговорить с ребёнком, так что это было справедливо — сообщить ему о произошедшем. «Ахаха, я же говорил тебе~ Рад, что вы разобрались. В любом случае, кто тебе звонил? У тебя всё в порядке?» Глен замер. Он практически забыл о звонке. Махиру. Что ему нужно делать с Махиру? Стоп. А ему точно нужно что-то делать? Она же ушла из его жизни? Оставила его, так? Почему ему нужно было что-то делать? Глен тряхнул головой, всеми фибрами души желая никогда не отвечать на тот её звонок. Из-за одной лишь мысли о ней все остальные разлетались во все стороны. В конце концов, он заворчал себе под нос и отправил Шинье сообщение, надеясь отбросить мысли о звонке Махиру в самый дальний уголок сознания. Он побеспокоится об этом потом, сейчас же у него имелись другие дела, требующие его внимания. Это абсолютно не важно. Не нужно беспокоиться.***
Мика схватил свой телефон трясущимися руками и попытался подавить рыдания, думая только о сообщении для Юу-чана. Ему нужно было поговорить. Просто поговорить. Отвлечься. Отвлечься от всего этого. Этого места. От Ферида. Всего. Ему нужно было поговорить с Юу-чаном. Его руки тряслись слишком сильно, и он никак не мог правильно ввести пароль на экране. Идиот. Какой же он идиот! Слёзы наворачивались на глаза, заставляя Мику ненавидеть себя всё больше. Единственное, что он делал в последние дни, это плакал. У него ничего не получалось, он не смог даже сбежать нормально, так, чтобы его не поймали. Бесполезно. Идиот. Он попытался смахнуть слёзы. Бесполезно. Слабый. Не смог даже защитить Юу-чана. Никому не мог помочь. Почему он вообще до сих пор плачет? Мика больше не понимал. Он не мог отличить одно несчастье от другого. Всё, что он помнил, это возвращение домой и Ферида, вновь находящегося здесь, после чего всё стало только хуже. Хуже. Ужаснее. Невыносимее. Ему казалось, что он успел привыкнуть, но всего лишь один день побега, и всё словно вернулось в самое начало, и теперь Мика был напуган ещё сильнее, чем раньше. Он также помнил мамочку. Он помнил её слова, она говорила, что сожалеет, и она заплакала, когда он проигнорировал её. Он никогда раньше не видел маминых слёз. В их появлении была его вина. Во всём была его вина. Наконец, ему удалось разобраться с блокировкой телефона. Он удивился, что смог найти контакт Юу-чана со всеми этими слезами, застилающими глаза. Что он мог написать? Что он хотел сказать? Мика хотел рассказать ему. Он хотел рассказать хотя бы одному человеку. Он больше не мог держать всё в себе. Ему было всего лишь двенадцать. Он знал, что двенадцатилетние дети не должны испытывать то, что испытывал он. Он знал, что Ферид не должен был делать всё это с двенадцатилетним ребёнком. Он знал, что он не должен был проходить через это. Это было несправедливо. Что он сделал, чтобы заслужить всё это? Он набирал текст, не думая. Слова лились из-под его рук, пока он плакал, набирая сообщение обо всём, что он хотел сказать Юу-чану. «пожалуйста помоги мне юу-чан мне страшно находиться дом а мне страшно с феридом я больше нехочу быть здесь мнестрашно от того что он делает со мнй по;fжаleйстта gjvпомогги мне». Его руки снова затряслись. Стало трудно печатать. Трудно видеть, что он печатал; он не переставал трястись и задыхаться от непрекращающихся рыданий. Он не остановился. «мнестрашнро я блоьше нек знавю что д ела ть я бо льше не хочу житть ь так». — Мика-кун, ты снова пишешь Юу-чану? Сердце Мики упало. Он выронил телефон, развернувшись как раз вовремя, чтобы увидеть Ферида, схватившего его за плечо. Он открыл рот, чтобы закричать, но мужчина уже закрыл его своей рукой и ухмыльнулся. Его мамочка была дома. Она находилась прямо в соседней комнате! Мика закрыл глаза и зарыдал ещё сильнее. Это всё, что он мог сделать. Ферид медленно убрал свои руки. Этого было недостаточно. Мика чувствовал его прямо перед собой, его присутствие душило и пугало больше, чем когда-либо. Он не мог дышать. — Ты думаешь, что Юу-чану не наплевать, Мика-кун? Глаза Мики моментально распахнулись. Своей улыбкой Ферид явно издевался над ним. — Когда он узнает, как ты думаешь, ему не будет противно? Нет. Нет. — Ему будет противно, Мика-кун. Подумай об этом. Кому бы не было? Хватит. Мике хотелось закрыть свои уши. Он лгал. Юу-чан был другим! — Он больше не захочет быть твоим другом. Зачем ему это? Почему он говорит это? Почему Ферид делает всё это с ним? Мика закрыл рот рукой, чтобы заглушить рыдания. Его мамочка не услышит его рыдания. Иначе она возненавидит его ещё больше. Ферид был прав. Если мамочка уже ненавидит его… и она даже не знает, что происходит… Юу-чан не узнает… Юу-чан не станет ещё одним человеком, который будет ненавидеть его… Он не может потерять Юу-чана. Мика не знал, как он сможет жить дальше без Юу-чана. — Ну-ну. — Ферид погладил его по голове и притянул в свои объятия, заставив все нервы в теле Мики подняться дыбом, начав покалывать кожу, словно тысячи игл. Мика подавил желание блевануть прямо здесь, на этом месте. — Это наш с тобой секрет, Мика-кун, — сказал Ферид, легко посмеиваясь, а затем он выпустил его из своих рук. Он больше не произнёс ни слова, когда уходил из комнаты, лишь крепко закрыл за собой дверь. Снова оставшись в одиночестве, Мика бессмысленно уставился на стену напротив. У него больше не осталось сил плакать. Так что он просто осел. И смотрел. В его голове больше не осталось мыслей. В любом случае, всё было бесполезно. В конце концов, Мика сделал единственное, что пришло ему в голову. Он достал телефон, открыл сообщения, недавно набранные Юу, и удалил каждое из них. Юу-чан никогда не узнает. Никто никогда не узнает. Мамочка может ненавидеть его, и целый мир также может ненавидеть его, но если Юу-чан когда-нибудь возненавидит его… Если Юу-чан покинет его… «Я живу лишь ради одного Юу-чан, — подумал Мика. — Если Юу-чан уйдёт, тогда больше не останется смысла». Он лёг на кровать, снова и снова прокручивая эту мысль у себя в голове.