— Фарфоровый, зайди к нам в кабинет. Сейчас
С этих самых слов начался очередной рабочий день Курта Хаммела, рядового капитолийского дизайнера одежды для среднего класса, к которому он сам и принадлежал.
В моде парень видел свое призвание с самого детства, но в семье не было никого, кто мог бы разделить его увлечение. Однако это не оказало на него влияния, и Курт пошел в университет именно по направлению дизайна. Родные весь путь поддерживали его.
Совершится большая ошибка, если загубится росток таланта, который пророс сам: в жизни капитолийцев не так часто происходит, что у кого-то обнаруживалась сильная тяга к определенной деятельности. Большинство же жителей столицы разбрасывались своим временем бесцельно, тратя практически все на развлечения. Но это, естественно относится к тем, кто побогаче, а так называемый средний класс, проживающий в Капитолии, в основе своей был вынужден зарабатывать лишь на одно только существование.
Отец Курта, Берт всегда где-то работал. Кем он только не был. В настоящее время мужчина следил за исправностью летательных аппаратов, зовущихся планолетами. Он знает о них абсолютно все, и даже как-то раз ему удалось подняться на одном в воздух. Ненадолго, правда, но кто еще, кроме летчиков, может похвастаться тем, что управлял такой машиной.
Мать умерла рано, когда дизайнер был еще совсем ребенком. У нее были проблемы с психикой, тогда он еще этого не понимал, но даже тогда невозможно было не заметить ее странное поведение. Бывало, она днями запиралась в комнате и никого туда не пускала или уходила из дома. «Прогуляться», как утверждал Берт, но так и не мог объяснить ребенку, почему нельзя пойти с ней. А потом она умерла. Просто однажды ее не стало. И отец говорил сыну, что это не связано с ее поведением, что Элизабет внезапно заболела чем-то очень серьезным и у них не хватило средств на ее излечение, но мужчина так и не рассказывал чем, порождая тем самым сомнения в сыне.
А потом появились Кэрол и Финн. Стали их семьей. Курт был не против. Женщина работала в сфере образования, также метаясь от одной должности к другой, хотя и не выходя за грани сферы. По ее стопам пошел и родной сын. Сейчас они, должно быть, опять работают над новым совместным проектом, как, впрочем, и всегда. И они тоже всячески поддерживали будущего дизайнера в его начинаниях.
Семья их, как сразу видно, была совсем не из богатых, и, став известным дизайнером, Курт смог бы обеспечить родственников средствами (правда, в детстве он об этом даже не задумывался). Получалось пока так себе, честно говоря. В конце концов он добился пары из пунктов: попал в компанию и вскоре занял там должность дизайнера. Работает он уже у них два года, а ни о каком повышении речи и не заводилось.
Курт остановился посреди холла с прижатым к телу планшетом. Сглотнув, на негнущихся ногах он пошел к кабинету директоров.
С начальством они сталкивались вообще нечасто, правильнее сказать, редко. Для предоставления отчетных документов, по кадровым проблемам и за нарушения. В голове, само собой, стали прокручиваться фрагменты, когда за его практику ему приходилось несколько переступать границу дозволенного, но ведь не он один так делал в конце концов!
Зайдя в кабинет, парень не обнаружил ничего внушающего опасения, как и доверия, собственно.
— Садись, пожалуйста.
Кажется, они не задумали ничего плохого. В смысле наказания. Тогда к чему стоило готовиться? Стук сердца гулко отдавал в груди. Стоило ли ему начать переживать о чем-то другом? Явное негодование, читаемое на его лице, заставило одного из директоров приблизиться и спросить:
— Понимаешь ли ты, для чего мы тебя сюда пригласили?
— Не имею ни малейшего представления.
— В таком случае новость будет сюрпризом, — этот директор замолчал, предоставляя слово главному.
— Мы собрались здесь, — торжественно начал он, растягивая слова, что в общем-то казалось Хаммелу излишним, — для того, чтоб объявить тебе, Курт, что с настоящего момента ты числишься одним из стилистов Пятидесятых Голодных Игр! — Зазвучали оглушительные аплодисменты, в конец сбившие парня. Директора улыбались, ожидая бурного восторга, которого так и не последовало. Еще бы! Его кредо осталось прежним — постоянная готовность к худшему и переход к принятию хорошего только в случае полного опровержения истинности худшего. Иными словами, жди исключительно плохого. Дизайнер, выгнув бровь, скептически осмотрел присутствующих.
— Это что, шутка такая? — спросил он, закинув ногу на ногу и откинувшись на спинку сидения. Им не удалось одурачить его. Так то!
И он бросает все силы на то, чтобы загасить одинокий огонек: это погребенная под отбросами разочаровывающей реальности мечта, проснувшаяся в самом дальнем уголке души, начала испускать тот свет, что способен залить все существо Хаммела. Но тщетно. Только время отныне властно погасить его до конца.
На дизайнера был направлен с десяток удивленных лиц. С каждой секундой он понимал, что изобразить подобные эмоции всем одновременно было бы трудно, но принять их слова было нельзя, недопустимо.
Закусив губу изнутри, чтобы сдержать порыв рвущегося огонька, парень критично прошелся взглядом по всему вокруг и вернулся к главному директору.
— Фарфоровый, послушай, — выдохнул он, не представлявший, что столкнется с такими сложностями, и почесал шею. — Какой нам смысл обманывать тебя? — Курт нервно пожал плечами. - Ну, я мог бы попытаться объяснить сложившуюся ситуацию. Но это лишь мое восприятие, так что не берите за истину.
— Да, мне было бы интересно выслушать ваше мнение, — согласился дизайнер. Разум ни в какую не хотел принимать эту информацию в отличие от сердца.
— Пятидесятые Голодные игры, да? Все мы видели, как президент доставал бумагу касаемо этого события. Мы имеем в два раза больше трибутов. Получается, что и персонала, ответственного за проведение игр, должно прибавиться. Не в два раза, так в полтора, хотя к стилистам относится все-таки в два. Постоянно берутся новые лица взамен тех, что им не подходили или отжили свой срок. А теперь подумай сам, где они возьмут так много известных стилистов, которых еще не приглашали? — Директор выдержал драматическую паузу. - Вот! — он громко хлопнул в ладоши и захохотал. — То то же! В действие вступают талантливые и всего только перспективные молодые люди, как ты, — улыбаясь во всю ширь, мужчина указал на Хаммела.
«Ах вот как вы обо мне заговорили!» — возмутилась часть парня. Чуть меньше двух лет он висит на этом месте без надежды пробиться дальше, и тут руководители заявляют, какой он талантливый и перспективный.
Но лишь на миг. Секунда, потонувшая в другом чувстве, теснившемся в груди. Оно разрослось из пульсирующего огня в потаенных частях. Рассуждения директора подействовали. Глаза Курта расширились от шока и понимания и зажглись, пропуская сквозь себя таинственный внутренний свет. Рот приоткрылся, а дыхание сбилось.
Нет, не может быть. Тот день. Он так ждал… Невозможно поверить. Будущий стилист на Голодных играх!
Он чувствует, как горлу подступают слезы. Моментально появившийся перед ним стакан с водой не спасает положение. Все окружающее теряет значение. Остается лишь он и его чувства. Он задыхается, переполненный ими.
И его отпускают домой, успокоиться, прийти в себя, осознать, наконец, что произошло, и с отчищенными мыслями начать готовиться к переезду.
Хаммел открывает дверь. За ней столпился весь отдел, перешептываясь и не скрывая этого. При появлении парня они на миг замолкают, а потом со всех сторон на него летят одобрительные слова, поздравления, похлопывания по плечам, от которых он пытается увильнуть, аплодисменты и крики. Всем хочется подойти поближе и пообщаться лично, но Курт совсем не в том состоянии, и этого, кажется, никто не видит. Никто, кроме одного человека. Он подходит и уводит стилиста от всех остальных, тем самым спасая. И имя этому человеку — Дэйв Карофски.
Их пути пересеклись в университете. Хаммел не скрывал того, что гей и пытался выделиться, одеваясь на тот момент слишком вызывающе даже для Капитолия, а Дэйв учился там же, но на другом отделении, и, являясь частью группы из популярных ребят, всячески пытался унизить Курта, не понимающего причины подобного поведения. Вскоре ему довелось узнать почему.
Однажды парню все это надоело, и он решил бороться. После очередного толчка его терпение лопнуло, и, крича, он побежал за своим мучителем. Самонадеянно? Никто не спорит. Они зашли в раздевалку, где никого не было, и Дэйв опять попытался задеть Курта, говоря о его женственности, но все внутри него бушевало, поэтому эти оскорбления лишь сподвигли его на ответные. Такое произошло впервые, все это время парень никогда не высказывал того, что хотел, просто молча сносил все издевательства. И Дэйв очень рассердился. Он уже занес кулак, собираясь ударить, да Хаммелу было все равно. Физическая боль никогда не смогла бы изменить его, не смогла бы изменить того, кто он есть.
Они продолжали кричать друг на друга, когда Карофски не смог больше сдерживаться и поцеловал Курта. Все внутри кричало, что происходит что-то неправильное, ошибка. Такого просто не могло быть. Тот, кто все время оскорблял геев, сам им и оказался. Как смешно, но только не для них. Это был его, Курта Хаммела, первый поцелуй. Он думал, что это произойдет в очень романтичный вечер с человеком, который подарит ему цветы и будет звать милым. Каким же наивным он был…
С того момента прошло уже несколько лет и много событий. Дэйв не смог выстоять против оскорблений в его адрес и попытался совершить самоубийство, неудачно; стилист отпустил все обиды и простил его, после чего помогал бывшему обидчику принять себя таким, какой он есть, удачно; они друзья, но не лучшие, к такому оба они были не готовы, а Курт так и не встретил парня мечты, да и простого парня тоже не встретил.
Они идут и молчат. Курт понимает, что Карофски не хочет тревожить его, и благодарен ему за то. Это известие свалилось на него как снег на голову. Именно сейчас, когда он меньше всего ждал. Ему казалось, что стилистов отбирают раньше… Хотя какая уже разница! Голова трещит от всех мыслей, порожденных новой информацией. Но день, видимо, считал, что еще недостаточно шокировал Хаммела.
Они вдвоем подошли к двери его апартаментов. Он и не заметил. Как странно…
Карофски все молчал и даже не говорил слов прощания. Стилист взглянул в его задумчиво сосредоточенное лицо. Что происходит?
— Дэйв! — окликнул его Курт. — Ты в порядке?
— А? — Создавалось впечатление, что от прозвучавших слов он проснулся. — Со мной? — тупо переспросил парень. - А, да, все просто отлично! — И в доказательство он широко улыбнулся.
— Ну тогда до встречи…
— Подожди, — поспешно вставил Карофски, — мне надо тебе кое-что сказать. — После он замолчал, что было странно для человека, сильно желавшего что-то рассказать. Стилист нахмурился, всем видом показывая, что видит подозрительное поведение друга.
— И? — подтолкнул его Курт, и он замялся, подбирая нужные слова.
— Мы с тобой давно знакомы, и… — Дэйв поднял глаза на Хаммела в поисках поддержки.
— Слушай, такое чувство, что мы в каком-то романтическом фильме, где главный герой сейчас признается в любви, — сказал парень и хмыкнул, настолько глупым ему это казалось. Но Дэйв мнения Курта отнюдь не разделял и вообще как-то вздрогнул, посуровел и упер глаза в пол. Хаммел перестал улыбаться.
— Собственно это я и хотел тебе сказать, — ответил он, не поднимая головы, а потом, осмелев, взглянул прямо в глаза стилиста. — Я люблю тебя.
The Beatles — I Need You
You told me,
You don't want my lovin' any more.
That's when it hurt me
And feeling like this
I just can't go on any more.
— Это… серьезно… — Курт не мог подобрать слов от растерянности. С ним у него был самый первый и самый ужасный поцелуй. Нет, они сейчас друзья, конечно, но ведь все равно…
Дэйв, не услышав тех слов, что так ждал, сжал губы и выглядел так, будто сейчас расплачется. Он помахал руками, позволяя другу ничего не говорить. Хаммел оторопело стоял, абсолютно не соображая, что сделать. Второй раз за сегодня его ввергают в шок.
Вытерев слезы рукавом кофты, Карофски успокоился и начал говорить:
— Курт, ты самый замечательный человек, который когда-либо встречался мне. Я причинил тебе столько боли, так много… Я сожалею. Если бы только можно было бы все вернуть, — он издал невеселый смешок. — Однако ты остался таким же сильным, чего я не ожидал, и чего я не ожидал еще больше, так того, что ты даже смог простить меня. И ты спас меня, вытянул из самого дна, откуда не должно было быть выхода. Понимаешь? Ты понимаешь меня? — Хаммел испуганно кивнул. — Вот видишь? Ты понимаешь меня. А больше никто в этом одиноком мире. Я хочу быть с тобой.
Стилист набрал воздух, чтобы что-то сказать, что-то серьезное, ему было страшно начинать, но был вновь оборван другом.
— Подумай об этом, пожалуйста, — сказал он, отойдя к выходу, не в силах ждать ответа, который, он нутром чувствовал, не соответствовал его ожиданиям.
Парень чуть ли не упал на дверь в поисках опоры. Он закрыл глаза и втянул воздух, пытаясь свыкнуться со всем, свалившимся на него. С этого ли момента должна вся его жизнь пойти кувырком? И к какому непредвиденному концу он прикатится в итоге?
