С тобой на полу мы на кухне лежим Гипнотизируют взгляд твой ножи Острый вопрос я спросил, ты молчишь Кажется что-то ты врешь мне, малыш — SONIC DEATH, «NOZHI»
POV Уорнер. Похмельное пробуждение, слепящее утро, ноющая голова и отсутствие мыслей. Резнор, принявший — и алкоголя, и кокаина — куда больше меня, с утра выглядит относительно прилично, он проснулся явно раньше меня, успел принять душ и побриться, от него пахнет Old Spice и шампунем, мокрые волосы едва взъерошены полотенцем, на груди красные полосы, словно он старательно хотел что-то оттереть. — Доброе утро, — доброжелательно, слишком доброжелательно для человека, чья голова, по логике, должна плавиться подобно магме, а желудок отправлять рвотные позывы. — Если бы… — Аспирин? — понимающе. — Да-а, — протягиваю я. — И завесь эти ёбаные окна. Стакан воды, протянутые на ладони белые колесики, скрипящие опускающиеся жалюзи. — Ты чего такой бодрый? — хрипло. — Пили наравне, вроде… — У меня иммунитет, — смеётся он. Пока я пью почти остывший чай и смотрю на полуобнажённого Резнора — только что вымытый Иисус в махровой набедренной повязке — ассоциации приходят практически сразу, вчерашний вечер со всеми его актами и антрактами, последняя реплика и то, что было сокрыто за кулисами.***
— Знаешь, Уорнер, я ведь не глупый. Я прекрасно понимаю, о чем ты сейчас думаешь. Секундная задержка, я пытаюсь угадать, что имеет в виду Трент и что так очевидно на моём лице. Я только открываю рот, чтобы спросить, о чём он. Мгновение — и его губы касаются моих, ладонь по-хозяйски давит на скулы, раздвигая челюсти. За несколько секунд в мозгу проносится шок, нет, скорее удивление, что он способен на это, отступающее желание сопротивляться и самое простое удовольствие.***
— Скоро домой собираешься? — говорит Резнор, натягивая джемпер. Часы только начали отсчитывать третий час. Окна открыты, смесь запахов блевотины, перегара, пота и спермы покидает помещение. — Уже выгоняешь? — в шутку говорю я, растянувшись на диване в гостиной. — Да нет, я только вежливо интересуюсь, — он начал расчесываться, глядя в старое трюмо, явно принадлежащее его бабушке. Резнор выглядит на твердую четвёрку: алкозельцер, глазные капли, добрые полстакана геля для душа и кофе сделали свое дело. Я подхожу к зеркалу, тут же пожалев об этом: передо мной заёбанный, потрёпанный и какой-то жалкий парень с грязными, уныло повисшими патлами, испещренными красной сетью глазами-щёлками, будто проревел всю ночь, грязной футболкой и расстегнутыми джинсами. — Блять, Трент, что за иммунитет у тебя такой?***
Я и не заметил, как оказался полураздетым в этих сумерках и незастеленной кровати. Распятие над постелью смотрело с укором, за окном сияла звёздная ночь Ван Гога. Последняя одежда, как блестящая обёртка от долгожданных новогодних конфет, летит на пол, совершенно ненужная. Всё тело пульсирует, как только что полученная травма, каждая артерия, каждая вена передает ритм сердца. Описать пережитое можно только обрывочными образами: дыхание на шее, скользящие от пота и общей влажности воздуха движения, напряженный язык на сосках, дальше — больше…***
Внезапно Трент заговорил: — Это… — так себе вступление. — Что вчера было? — и сразу к основной части. Заминка не из коротких. Вопрос нельзя назвать риторическим — ответа он требует, но происходящее помнят оба, важна трактовка каждого, вопрос, чтобы выслушать версию ответа. — Я не помню, — сглатываю я. — А что, что-то случилось? — стараясь придать голосу уверенность. — Ага, и я не знаю. Теперь пауза дольше, Резнор раздраженно мешает ложку в кофе, в котором даже нет сахара. Я разглядываю руки, упорно игнорируя рентгеновский взгляд Трента. Амплитуда ударов металла о кружку скачет, наконец он бросает это дело. — Ну нахуй. — Ложка звонко ударяется о стол. — Брайан, что за херня вообще, давай не будем считать вчерашний день каким-то особенным. Мы ведь оба понимаем, что дальше секса по пьяни это не зайдет, и я надеюсь, ты и не рассчитываешь на счастливую голубую жизнь. Брайан, просто забудь, расслабься, я не хочу, чтобы наши взаимоотношения от этого изменились, я был в говно, ты тоже, хер знает, почему это пришло нам обоим в голову, я не могу объяснить всё это, — на одном дыхании выпалил он и выдохнул. — Тише, тише, Трент, бля, чего ты завёлся. Я всё понял. — И хорошо. — Он взглянул на старые настенные часы. — Блять, уже день прошёл.***
Тело превратилось в горящий напалм, исправно работающие батареи в старых домах прогревают воздух до июльских температур, закрытые окна, шумные, тяжелые вздохи, низкие стоны, хлюпанье смазки, его грудь прижимается к моей спине, руки грубо ласкают член, всё время, пока Резнор трахает меня, я в самом напряженно-сладостном состоянии, кажется, еще секунда, и я кончу, хрипя от нехватки воды в горле, как бывает после долгого бега, из глаз потекут слезы, без сил упаду на кровать...***
Через час я ушёл домой, ожидая ругань с родителями и гору невыполненного домашнего задания перед носом. Ещё на входе в подъезд внутри всё неприятно стянулось, короткий, неуверенный, слабый удар по древнему дверному звонку, на пороге — мать и отец с натянутыми масками недовольства. — Припёрся, посмотрите, — спектакль начинается с реплик матери. — Хоть бы привёл себя в порядок, скотина. — Во сколько ты должен был вернуться? — вставляет отец. — В десять, — с поникшей головой отвечаю я. В подобных ситуациях выход один — принимать свою неправоту, закрыв рот и кивая, проверено не раз, ответная агрессия дорого обходится. — А сейчас? — Полшестого. — Наверное нажрался и дрыхнул до четырёх, засранец, я говорила тебе перестать таскаться с этим Резнором! — При чём тут он… — Рот закрой! — закричала она, занеся руку и готовясь отвесить пощечину. — Всё, пошёл вон, не могу на тебя смотреть. — И не смотри, разве кто-то просит? — Пошёл вон! Садись и учи все конспекты, я проверю, и никаких больше гулянок. Я попрошу ректора докладывать о твоём отсутствии в случае чего, — медленно, упиваясь собственным свершённым правосудием, произнесла она. Мне стало плохо от этого списка, а я снова не знал, в чём я провинился настолько. — Ма-а-ама! — от бессилия. — За что? За что всё это? — Я устала от твоих выходок! Кто мне клялся, что во всём знает меру, что мне можно не беспокоиться об успеваемости, какой у меня хороший сын? — пауза. — Звонил ректор. Если ты не возьмёшься за ум до нового года, тебя исключат.