Я знаю, мне хватит четверти часа, чтобы дойти до крайней степени отвращения к самому себе. — Жан-Поль Сартр, «Тошнота».
POV Молко. Непонятно, в какой именно момент ты приходишь к тому, что превращаешься в самого типичного полуубитого представителя той огромной бесформенной серой массы безвольных. Каждый день — повторение вчерашнего, меняются только даты, и легко быть предсказателем, зная, что завтра будет то же, что сегодня. Иногда пробивает на слёзы, но они тут же высыхают под кулаками и боязнью вошедших в спальню родителей и последующих назойливых вопросов о случившемся. И когда ты говоришь абсолютно честно, что не произошло ничего, в ответ ещё более надоедливое «Ну скажи, не молчи». А ведь плакать можно и из-за этого самого ничего. Когда я стал таким? Может, когда перестал понимать, как нужно говорить с одноклассниками. Или с переездом в этот ёбаный город. Может, я всегда был таким одиночкой, просто это проявилось только сейчас, когда рядом одни озлобленные и уставшие мать с отцом и никого больше. Думаешь, ничего, можно ведь начать дрочить все предметы, уйти в учёбу с головой, забить на межличностное дерьмо. Но учебники будто написаны на другом языке, по-идиотски составленная программа, по-идиотски составленная система, по-идиотски составленная жизнь, и ты, захватив ключи и какую-нибудь потёртую книжку — да зачем, всё равно не буду читать — идёшь куда глаза глядят, по узким дворам и широким аллеям, плывёшь, кусая замёрзшие губы. Непонятно зачем, непонятно куда, непонятно и глупо. День какой-то угнетающе безликий, безукоризненно однородное серое небо, ни единого облака над головой, хлюпающая слякоть под ногами. Грязные маслкары у тротуаров, замызганные мокрым снегом, холодные и одинокие. В детстве их рыжие фары казались мне ехидно прищуренными глазами, а решётка — приоткрытым ртом. Сейчас их взгляды полны уныния. Я прохожу мимо гаражей. Слышны невнятная речь и мычание, вдалеке видны тёмные фигуры, сидящие прямо на земле и прислонившиеся к промёрзшим стенам. Один держит такой маленький стаканчик, кажется, я видел подобные в церквях, в них ставят свечи; другой сидит, не моргая; третья трясущимися руками чистит баян, промывая его водой из полупустой бутылки минералки. Когда я прохожу мимо них, никто даже не поднимает глаз. Наверное, хорошо, когда твоя единственная забота — вмазаться.***
Четверг. Никакого волнения со стороны большинства, бутылки минеральной воды, желание поесть и поспать, бумажная волокита и усталые взгляды — в сущности, меняется только место действия. Уютно под яркими белыми лампами, на серых диванах из кожзама, дыша проспиртованным и как следует продезинфицированном воздухом. Резнор на три скамьи левее, Уорнер, конечно, рядом. Оба выглядят расслабленно, даже чересчур для бог знает какого содержания наркотиков в крови. Спокойствие даже не показное, а стопроцентное, неподдельное — всё-таки Резнору удалось найти лазейку в системе здравоохранения? Фамилии звучат, лампочка над кабинетом невролога мигает каждые 10 минут, когда загорается зелёное «Войдите» и звучит скрипучее «Молко» из уст престарелого доктора, я вхожу в кабинет. Приёмный холод, три от предназначенных десяти минут занимает заполнение документов, потом — вопросы о головных болях, вопросы о спинных болях, вопросы о памяти, вопросы о сне. Молоток, молоток на колене, молоток на другом колене, молоток перед глазами. На выход. *** Спустя несколько на удивление похожих осмотров, лор, хирург и стоматолог позади, впереди кардиолог. Худощавые безволосые торсы, торчащие ребра, многочисленные тёмные родинки и стеснение, как у старшеклассников. Холодные железные электроды на тёплой коже, мерно дребезжащее пишущее устройство на ленте ЭКГ. Я ловлю себя на мысли, что, наверное, в начале нашего знакомства мне бы не хотелось впервые увидеть его обнаженным в больнице. Вновь всё в алфавитном порядке, Браун, Кларк, Хилл, Дженкинс, Кинг, Молко, Паркер, Резнор, Смит, Уорнер. Последний одет в узкие чёрные джинсы и берцы с тугой шнуровкой, немытые волосы, мешки под глазами; мизантропия на лице и шрамы на груди. Блядь, зачем так уродовать кожу? Рядом Резнор, невысокий, со слабым прессом и худыми бицепсами; ровные зубы и спутанные волосы. Может быть, хватит таскаться за далёким Уорнером, может, пора переключиться на Резнора? Трент, с виду — интересный человек, не начатые и пока не испорченные отношения; что если это не он липнет к Брайану, а наоборот, Уорнер нашел что-то эдакое в нём? Я отказался от этой мысли сразу после её появления. Неудачнику вроде меня до местной знаменитости — пропасть. Одного желания общаться недостаточно, ещё нужны обаяние, чувство юмора, коммуникабельность, самолюбие, выёбистость и хуева туча социальных качеств. Просто подойти и сказать «Давай дружить» — смешно, нам же, сука, не по пять лет. — Кинг сюда, готовится Молко, — говорит дородная врачиха с красными накладными ногтями. Я встаю и, расправив плечи, подхожу к ширме. *** Эпилог этого дня — тест на наркотики. Как было заранее объявлено, тест покажет содержание в крови всех веществ от безобидной марихуаны до героина, и я даже заволновался, но кое-какие познания в медицине помогли. В общем, за две недели все вывелось. Однако же меня больше интересовал Резнор. Каждому было известно, что он регулярно нюхает, курит и глотает, а по слухам, в его арсенале есть и «чёрный». Избавиться от одного вещества — только полдела, и почему-то я верю, что Трент торчок. — Юноши за мной, девушки за мадам Хасси, — произнесла наконец вошедшая в коридор медсестра. — А чё мы сдаём-то? Кровь? — слышится гнусавый голос сзади. — Мочу. Все устало идут на финальный акт, мысленно проверяя наполненность мочевого пузыря. Эти двое — в самом конце. Ты всегда идёшь позади, ведь ты господин. — Э-э-э, извините, девушка, — доносится голос Трента, — в туалет можно сходить? — Зачем? — подозрительно. — Ну, а зачем туалеты нужны? — смеётся он. — Поверьте, мы не колоться, — указывая на рядом стоящего Уорнера. — Так сейчас и поссышь, — говорит кто-то из толпы. — Пидоры, — тихий презрительный смешок совсем рядом со мной. Я смотрю вбок, это выходит почти машинально. Автором реплики оказывается Кларк, быдловатый уёбок с лицом шахтёра, телом культуриста и умом пятиклассника. — Ладно, только быстро, — недовольно отвечает медсестра, — и без фокусов! — Ага.