« I may cry ruining my makeup
Wash away all the things you’ve taken»
Большие девочки плачут, когда их сердце разбито.
Лидия же плачет, потому что голоса начали кричать.
Молчите, пожалуйста, молчите.
Нет. Сотни тысяч разных голосов — мужских, женских, детских — хаотично, независимо друг от друга шепчут, говорят, кричат, орут в голове. Лидии кажется, что она просто не сможет вынести такого напора, но все равно продолжает сквозь слезы повторять, что все нормально.
Глупая Мартин, все не в порядке.
С каждым днем, ведя отсчет от поездки в Мексику, разговоры учащаются, и Мередит нет рядом чтобы помочь.
Банши — предвестник смерти. Голоса — посредник между костлявой и ведьмой.
Слушай внимательно, или кто-то умрет.
Лидия слушает, пытается понять нечленораздельный вопль. Когда рыжие волосы прилипают к мокрому лицу, а глаза начинают метаться по комнате, девушка ощущает тишину, бесконечность которой не передать ни одним людским словом.
Происходит то, что по природе не должно происходить с Банши — взгляд фокусируется на определенных предметах в комнате.
Пудра нежно розового цвета; игла, отбрасывающая стальной огонек на стену; табурет сделанный из красного дерева; Евангелие, между прочим коллекционного издания, и красная ручка с потекшими на стол чернилами.
П.И.Т.Е.Р.
Все ведет к Питеру.
Теперь, в оглушительной тишине, Мартин вспоминает, приступы усиливаются — когда Хейл в опасности, когда смерть наступает на пятки.
В этот момент незримая нить между
не Альфой и
не Бетой натягивается до предела, заставляя девушку резко схватиться за сердце и согнуться пополам от той боли, которую сейчас чувствует старший Хейл. Что-то точно происходит.
Лидия чувствует Питера. Его сумасшествие впутывается в вены, ярость сжигает кулаки, и бессилие растекается по ногам. В доме Эхо волка сломали, а его верную волчицу ломает одна лишь мысль об этом.
На часах три часа ночи.
Выбегая из дома, рыжеволосая не обращает внимания на часы. Она, вжимая педаль газа до предела, мчит к проклятому Дому Айкена, где за лишние двести долларов ее пустят внутрь.
Так и случается. Сжимая легкую куртку в области сердца, Мартин просит санитара идти быстрее, ведь связующая нить дрожит от близкого присутствия Альфы.
На пороге Банши замирает, вслушиваясь в голоса.
Питер. Питер. Питер.
Человечишко скрывается за дверью, и Лидия, наплевав на нормы морали, поддается к Хейлу, сидящему в смирительной рубашке, пропитанной аконитом. Он осунулся, щетина появилась на лице, а взор рассеян и несфокусирован.
Монстр для монстра, а?
Гладить его по волосам, сжимать в объятьях — разве это дозволено?
Непозволительно. Осуждаемо. Неправильно.
Но почему же ведьме все равно? Просто сердце больше не болит, голову не пронзают мысли рядом с ним.
— Я не хотел причинить тебе вред.
И Лидия верит, целуя Страшного Волка в макушку.
