Джурджевдан

"Свет мой, милая, не волнуйся обо мне и не удивляйся - я позорно сбегаю из дома по необязательным делам. Оставляю тебе, как давно обещал, свои каракули дожениховских времен - ей богу, обыскал все, но более ничего не нашёл, а, перечитав, ужаснулся и удивлялся, что не уничтожил и это. Читай, осуждай, предавайся эмоциям (но не слишком - помни о маленьком!), но не береги их до моего возвращения, так как я совершенно не имею намерения обдумывать и обсуждать это снова. Вернусь, вероятно, поздним вечером или даже следующим днем, потому приказываю оставить при себе Катьку( это не обсуждается, так ей и передай!) и, если это удобно, Душана (о репутации не беспокойся). Помни, я писал на эмоциях, безо всякого рассудка, потому не найдейся прочесть там хоть что-то разумное. Люблю тебя без меры. Целую трижды. Джордже. P. S. Придёт Сандро - гони в шею. Не шучу. P. P. S. А дела все же оказались обязательные. Расскажу по возвращению, если все удастся. " Мария едва заставила себя напиться чаю, подчинившись лишь уговорам Кати. - Если будете себя голодом морить, пошлю слугу за королевичем, - пригрозила она. Княгиня фыркнула. - Не пошлете. Вы не знаете где он. - Не знаю, - призналась фрейлина. - Зато знаю, где король. А он немедля приедет. - Она жестом указала на накрытый стол. - Садитесь и завтракайте. Мария со вздохом взялась за омлет, тоскливо посматривая в сторону сложенных писем, пока Катерина собственноручно наливала ей чай. - После завтрака, - предупредила Катя, замечая её взгляд. - Его Высочество разрешил мне ограничивать вас. Душан! - окликнула она Миливоевича, решительно прошагавшего мимо них к лестнице на второй этаж, и он вернулся. - Королевич уехал по делам. Тебе приказано остаться до его возвращения рядом с Её Высочеством. - А ты на что? - грубовато отозвался Душан. - Подерзи мне ещё! Я сказала, что ты останешься сегодня, значит, останешься! - Катя сердито отрезала кусок толстого сочного сырного пирога и пододвинула тарелку Марии. - Добавьте сметаны, кажется, пирог очень удался. - А где этот новый адъютант? - произнес Миливоевич неожиданно злобно. Катя удивлённо вскинула брови. - А тебе-то что за дело? Он обязан тебе отчитываться? - Не мешало бы - он ниже меня по званию. - Душан, - Катя поджала губы. - Поди прочь. - Ты считаешь, что можешь мне приказывать? - Я могу влепить тебе пару пощечин, если захочу. - Она степенно отпила из чашки. - Так что просто исчезни. - Нет - нет, вы можете продолжать пререкаться, - вступила Мария, спешно приканчивая пирог. - Я должна прочитать пару писем... - Вы забыли про чай, а оставив нас наедине, вы обречете своего гофмейстера на смерть с вилкой в глазу. - Я не гофмейстер, - Душан покраснел. - Я адъютант. - Странно, мне казалось, что Его Высочество сегодня уезжал по делам в компании другого адъютанта. - Это досадное недоразумение. Скоро все будет восстановлено. Катя сузила глаза, испепеляя Миливоевича взглядом, и Мария, не выдерживая этой гнетущей обстановки, вскочила, сгребая со стола письма, и побежала наверх. Ей не хотелось слушать ругань Кати и Душана. Она хотела остаться одна и окунуться в ту, едва знакомую ей атмосферу зарождения их с Георгием любви. "Прошу прощения, Ваше Императорское Высочество, за мою назойливость, но я все же позволил себе смелость написать Вам после того тура вальса, что Вы так любезно уделили мне. Быть может, упоминать об этом неуместно, и совершенно точно не должно это делать в письме, но неотложные дела заставили меня покинуть Петербург и Россию. Я пишу вам из Белграда в надежде, что письмо не задержится в дороге, не пропадет в пути и сумеет-таки донести до Вас главный вопрос моей жизни - каково Ваше решение относительно моего предложения, имевшего место быть в Зимнем? Я помню, я клялся не торопить Вас с ответом и не тревожить, но неизвестность мучает меня безжалостно, и я молю об одном - скажите мне Ваше решение, каким бы оно ни было. Я приму любой Ваш ответ: если я противен Вам, то более никогда не появлюсь на Вашем пути, если моё предложение оскорбительно, то я принесу любые извининения, какие Вы пожелаете получить. Я прошу лишь об одном - не игнорируйте меня. Дав обещание ждать Вашего решения столько, сколько потребуется, я не рассчитал своих сил, а они, как оказалось к моему огромному сожалению, вовсе не так велики, как мне бы хотелось. Не списывайте это на горячность моего нрава, Ваше Императорское Высочество, - в отношении этого вопроса я также тверд в своём желании, как и в декабре, но ожидание оказалось для меня крайне болезненным по причине растущей с каждым днем моей привязанности к Вам. Я люблю Вас - с тяжёлым сердцем и лёгкой совестью я разрешаю себе впервые в жизни написать эти слова и произнести их вслух. Я не требую(и даже не прошу) от Вас взаимности - Вы и так дали мне очень много, уделив мне внимание и будучи приветливой и доброй со мной, и это Ваше отношение ко мне неописуемо ценно и дорого для меня. Если я не отвратителен Вам, если Вы можете найти в моей скромной персоне хоть одну черту, которую бы Вы одобрили, если существует хоть один шанс, что Вы, пусть и нескоро, но сможете принять мое предложение, - дайте мне ответ незамедлительно. Я буду ждать ответа, не теряя жалких крох своей надежды. Ещё раз простите за беспокойство и за отвратительно напыщенный и бессвязный слог моего послания. Для меня в новинку писать и, что греха таить, чувствовать подобное. Я надеюсь, что написанное не оскорбит Вас и не испортит и без того, вероятно, не самое лестное мнение обо мне. С глубоким уважением и признательностью к Вашему Императорскому Высочеству Георгий" - Ах, у меня все же тоже глупенький муж, - Мария улыбнулась, платочком промакивая повлажневшие глаза, и аккуратно, ладонью разгладила помятый, испещренный кляксами и исправлениями лист. - Молоденький и впечатлительный. Второе письмо было гораздо чище - не в пример первому, явно черновому, оно уже было переписано на плотную бумагу с неровным чёрным оттиском печати с изящной монограммой королевича. Почерк - своеобразный, чуть запутанный, но в чем-то красивый, - был не безупречно аккуратен, да и строчки упрямо клонились чуть в сторону, намекая на то, что принц писал это в сильном волнении. " Ваше Императорское Высочество, Сегодня по утру, получив письмо от нашего общего родича Константина Константиновича, я был сильно опечален новостями о Вашем нездоровье и решился написать Вам. Не посчитайте назойливостью подобные послания в разгар болезни: князь совершенно скудно пишет о Вашем состоянии, меня же сильно беспокоит Ваше самочувствие, хотя, возможно, Вы посчитаете это блажью и излишним вмешательством, но... Ваше Императорское Высочество. Мария. Я пытался успокаивать себя, твердя, что мне не следует требовать у Вас никакого отчёта. И я не прошу ничего такого - единственное слово о том, что Вашему здоровью ничего не угрожает, и я буду в совершенном покое. Более никаких просьб и удовлетворений не последует: как я и обещал Вам, прочих ответов я буду ждать столько, сколько Вы посчитаете нужным обдумывать это. Делая то предложение на балу, я не искал решительно никаких выгод : ни материальных, ни репутационных, следуя велению одного лишь только сердца. Ответа ему не будет, и я не требую каких-то романтических привязанностей ко мне, обещая, впрочем, взамен, все чувства, на которые я только способен. С первого же дня нашей с Вами встречи я в Вашей власти - целиком и полностью, и ничего в моей жизни не сможет поколебать моей решимости в этом вопросе. Но мои самые нежные чувства к Вам не должны никак влиять на Ваши решения, если у Вас есть чёткое и определённое намерение связать свою жизнь с другим: видит Бог, я буду первым, кто поздравит Вас с долгожданным обретение счастья. Уверяю Вас, что для меня важно лишь то, что Вы в абсолютном порядке - и поэтому я вновь прошу уделить минуту и ответить мне самой короткой запиской в пару строк на это письмо в доказательство того, что Ваша жизнь вне опасности. Это вернёт мне покой и надежду, что однажды Вы все же дадите ответ на другой вопрос, самый главный, касающийся меня и Вас. Я буду с нетерпением ждать Вашего ответа. Пусть Бог хранит Вас. Георгий" Это письмо было даже уложено в конверт, украшенный каллиграфически ровными подписями, штемпелями, марками и даже сургучной лепешкой. Письмо должно было уйти, но не ушло по непонятной причине - Мария ещё раз бегло перечитала его, только с третьего раза заостряя внимание на дате его написания. Её она уже видела - с этого дня двор все же принял решение выпустить в прессу бюллетень о её болезни. Георгий не отослал письмо, из других источников узнав ответы на беспокоящие его вопросы. "Сегодня пришло письмо от Елены - ужасное" - третье, последнее послание начинается безо всяких обращений, приветствий, его почерк будто и не его вовсе - твёрдый, прямой, без единой ненужной петли или засечки. - "Она пишет, что все очень плохо, что врачи ждут со дня на день Вашего конца, а я не могу в это поверить. Мария, свет мой, неужели Вас за мои грехи так рано забирают из этого мира, за то что я осмелился полюбить Вас? Неужели даже Богу оказалось неугодно, что такое чудовище, как я, позволило себе чувствовать? Я грешил со страстью, нарушая все Божьи заповеди, был тщеславен, предавался гордыне, был виновен в смерти (что греха таить!), повинен в блуде даже перед вами, но отчего же тогда Господу не покарать меня? Известны ему помыслы и чувства мои, и знает он, что смерть сейчас так не страшит меня, как риск потерять вас навсегда. Но я хочу, чтобы вы знали, - такого не будет. Если небесам угодно Забрать Вас, то, видно, мне суждено следом, добровольно, в пристанище таких же грешников как и я, где нам уж не суждено будет встретиться. Но если есть хоть один шанс, самый малый, что кто-то свыше подаст мне знак, что примет от меня жертву взамен Вашей жизни, то знайте, я без сомнений отдам то, что будет необходимо. Жизнь - да будет так, я не держусь за неё, в ней нет, пожалуй, более никакого смысла. Лишь только счастье моё - и его отдам. Пусть нам не суждено будет никогда быть вместе, и даже рядом пройти, как тогда, в парке, - я согласен отдать все это. Будьте счастливы Вы - и в моей душе жить будет частичка счастья за Вас, тогда как в сердце - целиком, всегда, - любовь к Вам. Вы, вероятно, не прочитаете это никогда, - отправить его сейчас было бы совершенно нелепо, когда Вы в глубоком кризисе. Исход, каким-бы он не был, уничтожит весь его смысл, а, значит, его судьба остаться навсегда в моем столе в ворохе таких же бестолковых никому ненужных бумажек, одним хрупким памятником того, что один безумец когда-то смел любить великую княжну - безмерно, искренне, глубоко. Моя душа. Если правы люди, что твердят, что любящее сердце скреплено с тем, кому оно отдано, то моё рядом с Вами. Оно, вероятно, подскажет, что у вас все наладилось - и об обратном тоже скажет незамедлительно. Я не хочу думать об этом, и уповаю, что Ваши мысли тоже не заняты мыслями о конце.Не думайте о страшном, а лишь о светлом, лёгком, и поправляйтесь, прошу Вас, поправляйтесь. И знайте - не разумом, никогда не познающим ни это письмо, ни другие, но сердцем, - я очень люблю Вас. Вас одну. Навсегда. Где бы и с кем бы вы ни были...." - Прошу прощения, Мария Павловна, но просьбу вашего супруга исполнить никак не выйдет - я выставила Миливоевича за порог, - объявила Катерина, входя в комнату, и повалилась в кресло, доставая вязание из своей сумки. - Он был легкомысленым и прежде, но в последнее время стал совершенно гадким. Вы что, плачете? - Вам просто нравится Горан, - ответила Мария, игнорируя её вопрос и вновь перечитывая письмо. - А Душан его, говоря мягко, не одобряет. - Разумеется, он безобразно ревнует. Да-да, я не боюсь этого слова, - это банальная ревность. Он много лет с Его Высочеством и привык к своему положению, а королевич, хоть и не сахар, но все же очень много хорошего делает для тех, кто у него служит. - Ооо, Катя, - Мария уже с улыбкой прижала руки в груди. - Если бы вас сейчас слышал мой муж. - Не говорите ему. Вашими стараниями он теперь на каждое моё возражение припоминает, что я посчитала его красивым на балу. - Катерина закатила глаза и яростно выдернула спицу, спуская целый ряд петель. - Если он решит, что я, кроме всего прочего, считаю его лояльным и справедливым, то сживет меня со свету. - А вам будто бы не нравится идея жить с ним в миру. - Думаю, и я для него имею интерес, пока сохраняю предубеждение. Знаете, Мария Павловна, я подозреваю, что ваш супруг очень разборчив в людях, которым хочет нравиться. Он самодур и гордец, высокомерный, сумасбродный, плюющий на чужие интересы, - таким его знают те, кому он позволяет увидеть только это. Но есть "счастливцы", которых он ценит и подпускает ближе - ради них он способен на благородство, высокие поступки. - Катя, я едва ли ошибусь, если скажу, что вы во второй категории. - Вероятно, это случилось невольно - я близка к вам, а вас он обожает. - Фрейлина, отчаявшись спасти положение, передала вязание княгине. - Впрочем, знаете ли, любые черты характера можно воспринимать двояко, Его Высочество тому хороший пример. Да, его не выносило и до сих пор не выносит правительство, многие высшие офицеры его недолюбливают, но простой народ в огромной массе обожал его и обожает до сих пор. - Вы считаете? - усомнилась Мария, приспуская ещё несколько петель и перевязывая их. - Просто знаю. Королевич показался народу именно таким наследником, какого они хотели видеть всегда, каким не был покойный Александр, - он был сербом. Сербом в глобальном смысле этого слова - в чем-то безрассудным, бесстрашным, презирающим условности. Тем, кто, в случае необходимости, снова в одиночку зарежет султана. Престолонаследник не такой, вовсе нет. В нем нет этого, - Катя щёлкнула пальцами. - Искорки. Такие не убивают слуг в припадке гнева, но и в атаку первыми не бросаются. - Мне не хочется, чтобы он бросался с ножом на султана. - О, если понадобится, он бросится, не сомневайтесь. - Не сомневаюсь, - Мария со вздохом вернула вязание фрейлине. - И все же не хотелось бы. Он приятный с виду пожилой мужчина, и, кажется, ему совсем не хочется ни с кем воевать, потому что он такой обширный, - княгиня хихикнула, откидываясь на спинку кресла и вытягивая ноги. - У них ещё очень милый посол, Турхан-паша, такой приятный старичок. Ох, он же есть у меня в альбоме! - она встала и открыла шкаф, находя нужный альбом. - Вот, посмотрите, - она протянула книгу Кате, мигом отложившую свое рукоделие. - Какая прелестная фотография! - умилилась фрейлина, забирая альбом в свои руки, чтобы внимательнее рассмотреть снимок, на котором пожилой мужчина в традиционной османской феске целует ручку маленькой девочке в пышной шляпе. - Это вы?! Позвольте мне взять лупу - изображение слишком мелкое. - Нет-нет, это кто-то из младших царевен, я не смогу опознать их за этими большими полями, - княгиня передала ей лупу и присела на подлокотник. - В этих пушистых шариках нынешних княжон узнать едва ли возможно. - Это так мило. Он так согнулся, и ручка такая маленькая, а он все равно целует её. Какой вежливый. Ох, - она заулыбалась широко. - Очаровательно. Их Светлости не присылали новых карточек? Ваши младшие брат и сестры, должно быть, сильно изменились. - Сестёр я видела все же не так давно, а Владимир ужасно переменился. Где же его снимок в форме? - Мария перелистала альбом. - Вот он. По-моему, сильно вытянулся и плечи стали заметно шире. Как вам кажется? - Его Светлость сильно повзрослел, - подтвердила Катя. - Он очень хорош собой, не будет отбоя от дам. - Ах, Катя, только этого нам и не хватало. Мама потеряет покой. - Это крест всех матерей, такова жизнь. Матушка, - Катерина запнулась, затихая, и Мария, понимая как ей тяжело, тихонько сжала её пальцы, - Катя едва ли не в первый раз заговорила о матери. - Она всегда тревожилась за Луку. Особенно, когда он окончил учёбу и вышел в офицеры, - ей чудилось, что армейский уклад вовсе ему не на пользу, что он стал более вспыльчивым, дерзким. Стоило ему пропасть на день или более, то она сразу твердила, что он, верно, дрался на дуэли и под арестом или ранен, или даже убит... Лука, конечно, появлялся как ни в чем не бывало и смеялся над её страхами, но она же мать... - с улицы послышался гул мотора подъехавшего автомобиля, и Катя нахмурилась. - Снова Душан? Я же его выгнала! Я разберусь с ним, Мария Павловна, - она захлопнула альбом и встала. - Скоро вернусь. - Не прогоняйте его, пусть поднимается к нам, - попробовала остановить её Мария, но тщетно: Катерина скрылась за дверью, и её решительные шаги глухо застучали по полированный ступеням. Всё затихло, но ненадолго - и стук каблуков Катиных туфель раздался вновь, но ритм их был гораздо быстрее. - Мария Павловна! – Катя ворвалась в будуар вихрем – взволнованная, раскрасневшаяся, сердитая. – Вставайте скорее. Нет, сидите, не поднимайтесь. – она бросилась к дивану, подхватывая брошенную там шаль. – Накиньте, быстрее. - Что такое, Катя? – заволновалась княгиня, накидывая платок на плечи. - Душан что-то натворил? - но фрейлина не слушала, мечась по комнате. - Волосы пригладьте – у висков рассыпались, - распоряжалась она. – Румян здесь нет? Не успеть, по щекам-то похлопайте себя, они и порозовеют, а то бледны излишне. - Не буду, пока не скажете, что происходит. Катерина бросилась на пол рядом с ее креслом, вперяя на нее полубезумный взгляд. - Его Высочество девицу какую-то тащит, - зашептала она отчаянно.- Черна как туча, в шинели солдатской – ой, чую беду, Мария Павловна, брюхата она. - Что? – успела пискнуть Мария, прежде чем дверь открылась и муж вошел в комнату. Он, в отличие от фрейлины, был спокоен, и не нес на лице никаких признаков возбуждения какой-либо новостью – дурной или хорошей. - Маша, ты не занята? – спросил королевич и кивнул, когда она машинально покачала головой. – Хорошо. – Он дернул ручку, приоткрывая дверь. – Входи. Катя не обманула – на порог будуара робко и нерешительно вступила фигура, отягощенная серой солдатской шинелью. Девушке шинель была велика и длинна, укрывая ее от самого горла до пяток, но не скрывая ее измождения. Грязная длинная черная коса, серое, потемневшее от грязи и усталости лицо, когда-то круглое, а теперь с почти черными провалами щек и белесыми, потрескавшимися губами, подрагивающими, будто от холода, и глаза, очень темные, но тусклые, под ровными линиями низких бровей – девушка казалась привлекательной, но красота ее была потерянной. На женщин она не смотрела, на князя – тем более, неловко сжимаясь, кутаясь в шинель и осторожно переминаясь на ногах в армейских ботинках, явно не подходящих ей по размеру. - Джордже, - произнесла Мария изумленно. – Кто это? Георгий обратил взгляд на девушку. - Скажи. Не бойся. Скажи свое имя. Незнакомка вздохнула тихо, подтянув воротник пальто повыше, и взглянула на него с опаской, только потом позволив себе перевести взгляд на них. - Беса. Вскрикнула от неожиданности, схватившись за грудь, Катя, Мария же, с трудом оттолкнувшись от подлокотника кресла, встала, сделав шаг на ослабевших вдруг ногах. - Беса? Та самая? – она протянула руку. – Дочь Пранверы? Девушка вздохнула еще раз – этот вздох показался изумленным. - Вы знаете матушку? - Мы…подойди. - Ботинки…. – Беса вновь переступила с ноги на ногу. – Грязные. С каким-то отчаянным порывом бросилась к двери Катерина, проскочив мимо Георгия и скрывшись в коридоре. Беса не шевельнулась. Минута – и Катя вбежала обратно, роняя перед ней пару ночных туфель и разворачивая халат. - Снимай шинель, - приказала она дрожащим голосом. – И переобувайся. Ваше Высочество, ну что же вы? – воскликнула она как-то обиженно. – Прикажите послать за доктором! Неожиданно, не споря, не пререкаясь, королевич вышел из комнаты – лишь только тогда Беса отпустила толстую жесткую ткань. Ее собственная одежда была изодранной, грязной, ветхой – трудно было поверить, что их роскошные наряды с того праздника принадлежали ей. Тогда ее одежда подошла им почти идеально – сейчас же из прорех блузы виднелись выступающие из-под грязной кожи косточки: так иссохла за считанные месяцы когда-то здоровая красавица Беса. - Марица, грей воду, скорее, – распоряжалась Мария, помогая Кате свести девушку вниз. - И помоги Бесе вымыться. - Все, Мария Павловна, ступайте наверх, - велела Катерина, отстраняя ее руки от плеч девушки. – Я обо всем позабочусь, а вы сидите и волноваться не вздумайте – вам нельзя. - А где Его Высочество? – взмолилась Мария, оставленная одна. - Я здесь. – Георгий вышел из коридора прислуги и взял ее за локоть. – Пойдем. Он проводил ее наверх, в будуар, и уложил на диван, аккуратно поправив подушку у нее под головой. - Не стоило устраивать это так, - покачал принц головой. – Ты разволновалась. Как чувствуешь себя? - Я в порядке. Джордже, где ты ее нашел? - Моя заслуга невелика - Горан сильно постарался. Тебе лучше не знать подробностей, правда. Главное – она жива и теперь в безопасности. Свою судьбу она теперь будет решать сама. Девушку привели в порядок: Мария распорядилась выдать ей одежду из своего повседневного гардероба, хотя той они и оказались велики. Сомнения насчет того, что Беса откажется от осмотра доктора, оказались напрасными – она спокойно и безропотно позволяла делать все, что угодно. - Измождена, истощена, - отчитывался тот перед княгиней и князем. – Вероятно, - он кашлянул, искоса смотря на Марию. – Ее мучили долгое время. Есть ранения и повреждения, но они не критичны и она быстро поправится при надлежащем уходе. Не беременна. - Ей требуется какое-то особое лечение? - осведомилась Мария. - Нет-нет, ничего такого. Здоровый крепкий сон и хорошее питание - этого будет достаточно. Девочка сильнее, чем кажется, - раз уж она выдержала все это время, то, верно, поправится очень скоро. А уж там сами решите, как с нею поступить. - Спасибо, доктор, - поблагодарил Георгий, оставляя жену, чтобы проводить врача до дверей. - За что же меня благодарить? Это Ваше Высочество вызволило девушку из беды, я тут совершенно не причём. - доктор улыбнулся. - Всё будет хорошо. Я не думаю, что моя помощь ещё понадобится, но я всегда готов придти на помочь по первому зову. - Конечно, доктор. Ещё раз спасибо. Миливоевич, - позвал королевич появившегося в дверях Душана. - Очень кстати. Поручаю вам доставить доктора к нему домой. - Вы не могли бы поручить это кому-нибудь ещё? - неожиданно смело ответил Миливоевич. - Я хотел бы остаться и поговорить с вами, Ваше Высочество. - Кому-нибудь ещё? - повторил Георгий удивлённо. - Капитан, я понимаю, что вы официально более не мой подчинённый, но вы в моем доме... - Я понимаю, Ваше Высочество, но... - Но? Миливоевич, придите в себя! - Ваше Высочество, это не терпит отлагательств, - настаивал Душан. - Я должен сказать вам что-то прямо сейчас! - Ваше Высочество, телефонируют из дворца... - на верхней ступеньки лестницы показался Враница, и лицо Душана в одно мгновение стало багровым. - Ты, - зашипел он буквально. - Я знал. Я чувствовал, что ты "крыса". - Душан, - позвал королевич осторожно. - Что вы несёте? - Что вы молчите, поручик Враница? - Миливоевич с усмешкой шагнул к лестнице, освободив проход, и доктор, сильно перепуганный этой сценой, поспешил ретироваться. - Вам же есть что сказать. Расскажите нам, наконец, правду. Всегда бесстрастное лицо Враницы стало полотняно-белым - это было хорошо видно вышедшей из будуара Марии и Кате, едва успевшей подняться по лестнице. Он молчал, безотрывно, но слепо смотря на Душана, чей триумф читался в каждой черточке его красивого лица. - Душко, - подала голос Катерина. - Ты сходишь с ума. Это смешно. Перестань. - Перестать? Нет, я продолжу. - он поднялся на одну ступень выше. - Мне есть что сказать и я не буду молчать. - ступень за ступенью, расстояние между ними сокращалось, но Враница будто застыл на месте. - Мы все узнаем про славные дела поручика Враницы. Про Сабелича. Про бои под Кумановым. - Последняя ступень - и они оказались вровень друг с другом, лицом к лицу. - И про Македонию. Расскажите про Македонию, Горан, - произнёс Душан едко. - Расскажите всем, кто вы на самом деле. Горан молчал, - все ещё стоя у основания лестницы, на них смотрел Георгий, застыли в нерешительности и ждали каких-то слов, какой-то реакции Мария и Катерина, а Миливоевич в упор испепелял его впервые настолько открыто ненавидящим взглядом, - и улыбнулся. - Зачем мне отнимать у вас минуту славы, господин капитан. Вы же расскажете все интереснее меня. - Предатель! - вырвалось у Душана яростное, и он вцепился в китель Враницы, нанося первый удар, рассекший ему губу. Горан дёрнулся, пытаясь уйти от очередного удара, но Миливоевич не отпустил, снова встряхивая его за грудки и не удерживая равновесия - никто не смог бы удержать их обоих, покатившихся вниз по лестнице. Пронзительно взвизгнула Катя, бросаясь вниз, княгиня закрыла лицо руками, но адъютанты, казалось, и не заметили происшествия, взъерошенные, оба окровавленные, с оторванными воротниками и перекошенными погонами, они вновь схватились друг за друга. - Сколько тебе платят турки, Врановский?! - почти выл Душан, мёртвой хваткой вцепившийся в Горана. - Сколько?! Только они? Кто ещё? Болгары? Престолонаследник? Проклятая крыса! Что от тебя требуется - подстроить маленькую незаметную аварию? Или просто отравишь его? Сколько стоит предать человека, который верит тебе?! Негромкий щелчок привёл всех в чувство: невозмутимый и твёрдый как скала Георгий недрогнувшей рукой наставил на затылок Миливоевича дуло пистолета. - Пристрелю как собаку бешеную, - сказал он ледяным голосом и медленно перевёл ствол в сторону, указывая им в лицо Враницы. - А потом второго. - Ваше Высочество, он... - начал Душан, но королевич закончить не позволил. - Встали. Оба. - Высвобождая ткань измятых, перепачканных мундиров друг друга, оба поднялись на ноги, тяжело и хрипло дыша, и ожидая окончательного приговора. - Смыть кровавые сопли, немедленно. Смотреть противно, - выговорил принц грубо и неторопливо прошёл мимо них и поднялся по лестнице, убирая пистолет в кобуру. - Они не испугали тебя? - тихо, по-русски спросил он Марию, нежно касаясь ладонью её живота. - Всё хорошо? - Да, Джордже, я в порядке, - уверила мужа княгиня, и он кивнул, уходя дальше по коридору, к себе в кабинет. - Поднимайтесь ко мне, оба. Катя, займитесь Душаном, - приказала она коротко. - Горан, идёмте со мной. - Мария Павловна... - попробовала протестовать фрейлина. - Я велю вам позаботиться о Душане! - отрезала Мария и за рукав потянула адъютанта к себе в будуар. - Пойдёмте. Хлопнула дверь - она лишь жестом указала Вранице на кресло. - Присаживайтесь. Возьмите пока пресс-папье - быть может, удастся спасти вас от совсем уж безобразных синяков. - она налила в чашку воды и достала несколько носовых платков. - Посмотрите на меня, - велела княгиня, присаживаясь и пристраивая подле себя ящичек с личной аптечкой. - Если не приложить холодное, то вы уже к утру будете весь в кровоподтеках. - Теперь это уже не имеет никакого смысла, - тихо ответил Горан, не шевелясь и даже не морщась, пока она промывала его разбитые губы и скулы. - Для молодого мужчины его лицо всегда имеет значение, - фыркнула Мария, открывая баночку и зачерпывая немного мази. - Повернитесь чуть левее и поднимите подбородок. - Вам не следует тратить свои лекарства на меня, Ваше Императорское Высочество. Если вы позволите мне умыться, то этого будет вполне достаточно. А вы... вам следует пойти помочь Миливоевичу. Мария отвернулась, аккуратно стирая мазь с кончиков пальцев. - Почему я должна помочь Душану, а не вам? - Потому что он вам нравится, а я - нет. - "Нравится" - слишком громкое слово. Я привыкла к Душану, он предан моему мужу и очень помогает мне. Я доверяю ему, он много лет был рядом с ним в самые трудные минуты и никогда не подводил, а вы... - А я македонец. Рука Марии с платком застыла в дюйме от лица Враницы - в сильнейшем потрясении, она не имела сил даже пошевелиться, безотрывно смотря в по-прежнему гипнотически красивые глаза Горана и пытаясь осознать его слова. - Что это значит? - выдавила она из себя наконец. - То, что должно значить. Мой отец был родом из Охрида, матушка - из Вране. Я македонец ровно наполовину. - Но... - Горан Врановский, - произнёс он сухо и почти с гордостью. - Я впервые, вам первой говорю это имя. Не Враница. Врановский. Столь ли это важно, - да, сейчас особенно. Но не для меня: я всю свою жизнь искал в себе этого самого македонца, и не мог найти. - Как вы оказались в Сербии? - Я родился здесь. Отец бежал из вилайета, спасаясь от службы в армии, - он не хотел рассматривать даже возможность воевать против Сербии, юношей даже участвовал в восстании против осман, впрочем, безуспешно, но он сумел скрыть это. Он перешел границу и оказался во Вране - одному богу известно, как они с матушкой нашли друг друга. Отец матери, мой дед, был генералом - он никогда бы не отдал дочь македонцу. И он стал Враницей. Я узнал о том, что он сделал, только после того, как обоих родителей не стало. - Вас воспитал дед? - Его не стало, когда мне было шестнадцать. Более никого не осталось. Я смог убедить комиссию принять меня в училище раньше положенного, - мне пошли на встречу, и я стал офицером. - Майор Сабелич? - напомнила Мария, и Горан опустил взгляд. - Он был страстным игроком и жестоким человеком. Я был свидетелем того, как он проиграл крупную сумму одному из младших офицеров, а потом стал угрожать ему, требовал забыть об этом. Тот настаивал на возврате долга, и однажды ночью его избили до полусмерти. Нападавшие остались неизвестными, а тот офицер остался хромым на всю жизнь и вынужден был уйти в отставку. О долге, разумеется, не было и речи. Это было последней каплей. - Он стиснул губы и зажмурился ("все же больно" - догадалась Мария, вновь прикладывая к его щеке прохладный платок). - Я не жалею, что доложил об этом, - окончил Горан почти шёпотом. - Жалею, что тянул с этим. Конфликты с офицерами - жалкая капля в море того, что он вытворял, глумясь над солдатами. Двоих он лично замучил до смерти. - он искоса взглянул на испуганное озадаченное лицо княгини. - Сабелич не единственный. Нет. Капитан Грабарич - я считал его чем-то вроде своего приятеля, а потом... потом он любезно предложил мне разделить македонку, которую он насиловал четыре дня. По - дружески - я, потом он, потом снова я, если пожелаю. Ей было двенадцать. Как оказалось, это его "любимый" возраст - он в каждом захваченном селе брал себе новую... - Враница вдруг зашипел и резко уткнулся лицом в ладони, замолкая, - Мария ждала, что он продолжит, желая и боясь того, что он ещё может рассказать. - На процессе он смотрел на меня - будто и не понимал за что я с ним так, - заговорил он вновь. - А через день повесился в камере. - Почему вы не рассказали правду? - княгиня выжала платок и вновь приложила его к лицу Враницы. - Ведь вы были правы. - А какие у меня есть доказательства? - Но вам же поверили. - Это было давно, - Враница выпрямился, поправляя сбившийся воротник. - Вероятно, они уже имели какие-то данные о делах Сабелича и Грабарича и поэтому прислушались ко мне. И я не хочу поднимать эту историю вновь - все уже давно забыто. Я исполнил то, что должен был, но никакого героизма в этом нет, - я не испытываю потребности получать регулярную похвалу или даже просто слова одобрения. Я ничего не смогу исправить даже если в определённый момент решу, что перегнул палку. Я сделал то, что считал необходимым сделать. - Маша! - позвал из-за стены строго Георгий. - Пришли мне Горана, если он в состоянии ходить. Обернувшися на его голос Враница кивнул и встал. - Прошу прощения, Ваше Императорское Высочество, я должен идти. Благодарю вас за помощь. - Гематома все же будет и довольно серьёзная, - с сожалением признала Мария. - Нужно было все же приложить холодное. - Ничего, пройдёт со временем, - он улыбнулся одними уголками рта. - Спасибо. И извините за причиненное беспокойство. Он вышел из комнаты княгини, а она, совсем того не желая, скользнула на балкон, надеясь подслушать его разговор с принцем. Ей было мучительно стыдно за то жёсткое несправедливо предубеждение относительно Враницы, которое она лелеяла в себе все эти недели. Мария чувствовала необходимость заступиться за адъютанта, но не была уверена, что муж все же прислушается к её мнению: нетерпимость ко лжи в королевиче была так же сильна, как и тяга к справедливости. - Бумаги сегодня разложены просто ужасно, - констатировал Георгий, обращаясь к остановившемуся перед ним Горану - Марии было также отлично видно происходящее в кабинете, как и слышно. - Воевода Путник обещал прислать мне карту укреплений на севере, но я не могу найти его письмо. Все кувырком. - На нем лежит рукопись генерала Мишича, Ваше Высочество, - объяснил Враница, все ещё пытаясь незаметно поправить надорванный воротник. - Я не успел разобрать почту до отъезда. - Зачем звонили из дворца? - Вероятно, престолонаследнику доложили о вашей поездке, Ваше Высочество. Георгий вскинул брови. - За мной снова следят? - Симонович и Любимич приставлены в ваше сопровождение по ходатайству Его Высочества - насколько мне известно, они отчитываются о происходящем через день, по очереди, чтобы не привлекать внимание. - Надо сплавить их обратно моему брату. - Избавьтесь от Любимича - Симонович довольно лоялен к Вашему Высочеству, - посоветовал Враница. - Он тщеславен, но командиры его не замечают. Выбейте ему поручика, он будет доволен. - Придумаете как изжить Любимича? - Хм. Я уверен, что вы решите этот вопрос без моей помощи, - Горан задохнулся, но продолжил, казалось бы, невозмутимо : - С другим адъютантом. - Едва ли я найду такого смышленого, - хмыкнул королевич и откинулся в кресле, наконец, посмотрев на Враницу. - Миливоевич прилично вас потрепал. Лицо приводить в порядок придётся долго. - Пройдёт. - Да, конечно. Я дам тебе рецепт одной примочки, мне она очень помогала в прошлом, - Георгий усмехнулся. - Недели, чтобы придти в себя, хватит? - Недели? - рассеяно переспросил Горан. - Мало? - Ваше Высочество... - руки Враницы сжались судорожно, но он все же попытался выглядеть спокойным. - Я лгал вам. Всем. Я... македонец. - А я черногорец, - повёл плечами Георгий, вскрывая письмо и разворачивая карту. - В чем ложь? - Вы же считали меня сербом. А у меня даже фамилия другая. - Врановский, если я верно расслышал вопли Миливоевича. Красивая фамилия. хотите, чтобы вас так называли? - Я... Не знаю, я... Ваше Высочество... - Мне наплевать на вашу национальность, Горан, - твёрдо сказал принц. - Сейчас не война. Македония, с Божьей помощью, теперь наша. Почему я должен беспокоиться об этом? - Я не говорил вам о многом. - О чем? О том, что Сабелич приказал переломать ноги Иляничу после проигрыша в покер, и вы доложили об этом? Или что Грабарич вздернулся после процесса, на котором его обвинили в зверствах в вилайете, а вы давали показания? О том, что вы не передали губительный приказ из штаба моего брата под Куманово и вытащили из котла три пехотных отряда, обречённых на гибель из-за бездарного стратега? О том, что под Битолем трое македонских пленных Первой армии чудом сумели сбежать, а через месяц у Каифы были планы османского наступления на месяц вперед? Избавьте меня от рассказов, Враница-Врановский. - Вы знаете? - Я знаю все, что мне необходимо. - Королевич вновь сосредоточился на присланной карте. - Ваши бывшие командиры обожают сплетничать со мной. - Ваше Высочество, я больше никогда не подведу вас, - пылко пообещал Горан, - видеть его таким было совершенно непривычно: он будто разом стряхнул с себя весь лед. - Клянусь вам, я буду абсолютно честен с вами и никогда ничего более не скрою. - Вы намерены вываливать на меня все свои мысли и тревоги? Вот уж спасибо. - Георгий закатил глаза и демонстративно фыркнул. - Попробуйте обратиться к Её Высочеству, - она любит быть в курсе всех бед наших служащих, а я все же предпочитаю быть в стороне от мелких проблем. Это даёт мне больше времени для действительно важных дел. А теперь идите, - он взмахнул рукой. - Идите и лечите свое лицо, - я не способен воспринимать вас серьёзно в таком виде. Да, совсем забыл, - остановил он Враницу, уже шагнувшего к дверям: тот остановился, а князь открыл ящик стола, ища в нем что-то, и бросил какой-то свёрток ему прямо в руки. - Думаю, стоит поблагодарить Миливоевича за помощь - иначе старые пришлось бы отрывать самому, - резюмировал он, когда Горан развернул свёрток, не веря своим глазам, смотря на новенькие погоны с тремя лучистыми золотыми ромбами. - И подружитесь с Её Высочеством. Право, это важно. Важнее, чем дружить со мной. - Ваше Высочество... - голос Враницы совершенно осип - Мария едва слышала его. - Я не заслу... - Проваливайте. Я не понесу погоны обратно. И если встретите Миливоевича, толкните его в сторону моих дверей, но не лестницы. Катерина! - позвал он громко. - Катька! Куда провалился Миливоевич?! Душан образовался в дверях как по волшебству, почти сталкиваясь на пороге с Гораном, но не сказав ему ни слова, а только вновь испепелив взглядом. - Ваше Высочество! - Это что ещё такое? - скривился королевич, смотря на какой-то бесформенный комок льда в руках Миливоевича. - Какое-то мясо, - Катерина заняла на кухне, чтобы не расползлась гематома, - торопливо объяснил Душан. - Не помогло совершенно. - Да? - Да. Биться лицом о ступеньки - вредно. Красивее от этого никто не становится. - Это вина Враницы! - вспыхнул Миливоевич. - Вы не знаете, он ужасный человек, он... - Тише-тише, мы с полковником Анджелковичем и генералом Мишичем уже прояснили все тёмные пятна биографии Враницы, - осадил его Георгий. - Остатки информации добыли вы, я их получил. - Он македонец! - И что? - Он солгал даже о своей фамилии! - Это не преступление. Я, знаете ли, и сам привирал, бывало, о своём происхождении. Часто это заметно облегчает жизнь. - Ваше Высочество, - запал Миливоевича медленно угасал, - у Марии сжималось сердце при виде несчастья, читающегося на лице Душана. - Я ведь всего лишь хотел защитить вас. - Спасибо, - королевич улыбнулся. - Это многое для меня значит. - Я ведь готов на все ради вас. Я...я даже убить готов! - Не нужно говорить таких слов, Душан. Я ценю вашу преданность. - И поэтому гоните меня прочь?! - Душан, - Георгий покачал головой и облокотился о крышку стола, касаясь соединенными пальцами губ. - Вы ещё молоды и не понимаете многих вещей. Важных вещей. Я доверил вам самое дорогое, что у меня есть: мою жену и будущего ребёнка. Я хочу, чтобы вы были рядом с ними. Мне нужно, чтобы с ними был надёжный человек, которому я верю и который, я знаю, не подведёт мои ожидания. Я не закончил! - остановил он Душана, попытавшегося возразить. - Мне не нужна защита. Я тщательно проверяю все, что приближается ко мне ближе чем на десять шагов, но, про всем своём желании, не могу также контролировать супругу. Мне нужен кто-то, кто сумеет обеспечить её безопасность и просто приятную компанию, я не могу навязать ей охрану. Маша, довольно подслушивать! - позвал он громко, и княгиня пришлось волей-неволей выходить из своего укрытия. - Вот видите, она беспокоится за вас. Я сделал верный выбор, Маша? - Мне кажется, у него сломан нос, - заметила Мария, изучая избитое лицо Душана. - Это ужасно. - Да, вероятно. Придётся снова звать доктора. - Георгий вздохнул. - И как мне убедить общество, что я не избиваю подчинённых целыми днями. - Я все объясню! - пообещал Миливоевич. - Скажу, что упал. - Даже я бы вам не поверил. Пустое, впрочем, говорите, что хотите, только приведите в божеский вид это все, - принц обвел в воздухе контур Душанова лица. - А я хорош, дорогая. За день исколотил сразу двух адъютантов, - ну не молодец ли я? Какой силач. Ух! Не мудрено, что брат меня боится, - я сам себя скоро бояться начну. - Джордже, прекрати, - пожурила его Мария. - Это вовсе не смешно. - Ну а что же, мне плакать из-за того, что город опять будет гудеть о том, что я опять взялся за старое и истязаю своих служащих? Мне приходится искать в этом что-то хорошее - я способен избить сразу двоих офицеров, взрослых, здоровых и совсем не хилых молодых людей. - Я не покажусь на людях до тех пор, пока все совершено не заживёт, - встрял Душан снова. - Я не допущу, чтобы о вас распространялись слухи, Ваше Высочество. - Он собрался вырезать город, - констатировал Георгий, когда Миливоевич вышел из его кабинета. - Я плохо влияю на людей. - Ты становишься саркастичным и язвительным, - заметила Мария, присаживаясь на край его стола. - Ну что ты, я всегда таким был. В австрийском посольстве до сих пор есть пара дипломатов, что отворачивается от меня при встрече. - Ты конфликтовал с ними? Это ведь неприемлемо - отворачиваться от принца! - Я не в обиде, ведь я когда-то и попросил их не смотреть на меня. - Джордже! - Я не жалею, их рожи в самом деле отвратительны. - Королевич встал и обошёл стол, обнимая супругу. - Что будем делать с адъютантами, душа моя? - А что с ними? - спросила Мария, прижимаясь к его плечу. - Один врет, другой дерётся. Мы их плохо воспитываем. - История Горана кажется вполне правдоподобной, а Душан... что ж, он просто хочет защитить тебя. - Ты испортила меня. Прежний я выкинул бы из дома обоих безо всяких разговоров, не слушая никаких оправданий. - А по-моему ты всегда был чутким и понимающим, - княгиня потянулась к губам мужа. - Я ведь прочитала твои письма.... - О, нет-нет, их мы обсуждать не будем, - Георгий отстранился от неё. - Прочитала? Хорошо. Вечером сожжем. - Не надо! - Мы договаривались! - Любимый, пожалуйста! Там все так нежно и трогательно, я чуть не плакала. - Я тоже. Не люблю плакать, поэтому все уничтожу. - Я их не отдам, - обиделась Мария. - Они предназначались мне, а, значит, мои. - Если бы я их отправил - разумеется. - Джордже, ты не отнимешь письма у беременной жены. Я буду плакать и нервничать, а ты этого не выносишь. - Шантаж? - нахмурился принц. - Да. - Ужасные манеры. Кто тебя воспитывал? - Ольга Валерьяновна Палей. - Да-да, я ещё обсужу с ней это. - Королевич ладонью пригладил волосы. - Не хочешь навестить нашу гостью? - Быть может, она уснула, - с надеждой предположила Мария. - Это было бы хорошо для неё сейчас. - Всё равно - ведь нужно узнать как ее устроили. - Владана хлопотала, хотела её накормить, но она не захотела, - объяснила Катя, руководившая устройством Бесы и более осведомленная о её делах. - Я приказала уложить её пока у горничных, потом нужно подумать где её устроить. В общем-то я могу забрать её к себе - у меня достаточно места. А куда уехал Горан? - спросила она с нарочитым безразличием. - Он очень пострадал? - У него страшные травмы, несколько сломанных костей, - Катерина побледнела, а Георгий усмехнулся. - А у тебя нет чувства юмора. - Ваш я не понимаю совершенно. - Пора бы привыкнуть. - Не желаю и начинать. - Ну и бледней в таком случае. Я-то уж точно не изменюсь. - Вы ужасно злой, Ваше Высочество, я не понимаю, как такие достойные офицеры, как Враница и Миливоевич могут служить вам. - Служат и с удовольствием. Вон, даже дерутся от из лишнего усердия. - Королевич толкнул дверь и первым зашёл в комнату. Беса лежала на кровати, полностью одетая, и не спала. Густые чёрные волосы были рассыпаны по подушке, оттеняя и без того бледное худое лицо безо всякого выражения. - Беса. - Мария присела на краешек кровати, протягивая руку и касаясь её плеча. - Здравствуй. - Это Её Высочество, княгиня Мария, - объяснила Катя. - Королевича Джордже ты, верно, знаешь. - По дороге узнала, - тихо, не твёрдо по-сербски, но все же ответила девушка, с трудом садясь на постели. - Лежи, не вставай. - Не хочу лежать. Устала. - она окинула сомневающимся взглядом лица князя, княгини и фрейлины. - Вы меня знаете? - Дело случая, - мы были в Косово и пережидали дождь в твоём доме, - объяснил Георгий. - Там нам рассказали о тебе. - Мама жива? - Да. И твоя сестра - остальных не видели, но они не упоминали, что потеряли кого-то еще. - А Косово? Османы ещё там? - Нет, Беса. Косово сербское. - Отец, наверное, доволен, - Она опустила глаза и разгладила складки на юбке. - Он их не любил. Говорил, что с ними трудно иметь дело. - Они будут рады узнать, что ты жива. - Беса взглянула на сказавшую это Марию с недоумением, взгляд Георгия же был более понятен, - он явно считал, что её слова были лишними. - Конечно, будут, - добавила она, все равно веря в свою правоту. - Как иначе. - Я не могу вернуться. - Ты можешь остаться здесь, - Королевич заговорил прежде жены. - Мы подыщем для тебя как-нибудь дело и кров. Всё наладится. - Мы напишем им письмо о том, что с тобой все хорошо, что ты цела, - вновь предложила княгиня, не теряя энтузиазма . - И пошлём с нарочным. - Я не умею писать. - Я или Катерина поможем тебе. Твои родители ведь смогут его прочитать? - Отец сможет. Кто-то из братьев. Матушка не училась грамоте и считала, что нам тоже не надо. - Какая дикость! - не выдержала Катя, но стихла, когда Георгий шикнул на неё. - Беса, мы пойдём, а ты ложись и поспи, - сказал он, прекращая все распросы и предложения. - Тебе сейчас нужно набраться сил. Лучше будет, если ты все же поешь, но если не хочешь, то заставлять тебя никто не будет. Когда тебе станет лучше, ты решишь как хочешь жить дальше, я, в свою очередь, обещаю любую помощь. - Спасибо вам, Ваше Высочество. - Сегодня ночуешь на кровати Марицы, завтра я прикажу добавить ещё одну. Если будет не поздно, то, возможно, её принесут уже сегодня. - Я не хочу никому мешать. - Ты никого не теснишь - горничные здесь живут лишь иногда, обычно они уходят домой. Постоянно тут находится только одна, так что для тебя будет предостаточно места. - Королевич сжал плечи супруги. - Пойдём. Бесе лучше отдохнуть. - Если тебе что-то понадобится, ты всегда можешь обратиться к горничным и кухарке, - предупредила Мария, неохотно позволяя мужу увести себя из комнаты. - Они сразу же проводят тебя ко мне. Пожалуйста, Беса, позволь нам помочь. - Идём, Маша. Лучшая помощь для неё сейчас - дать придти в себя, а мы её утомляем. - Принц подхватил под руку Катю, выводя и её, плотно закрывая за собой дверь. - Раскудахтались, наседки, - отчитал он их строго. - Вы её задушите заботой, не иначе. - Девочка натерпелась всяких ужасов! - возмутилась Мария. - Ей нужен уход. - Ей нужно успокоиться. Принять то, что произошло и жить дальше. А вы двое морите её своей жалостью - "ой, бедная девочка, как ты это пережила, давай отправим тебя к матушке". - Вы считаете, что это преступление - хотеть к матери? - фыркнула Катя. - Она вернётся к семье, и все будет... - Не вернётся она к семье, - осадил её Георгий. - Если они примут её, то позору не оберутся. Я не знаю, что вы обе не поняли в словах её матери, что она предпочла бы видеть её мёртвой: её не ждут домой. Сербы "порченной", прости, Господи, девушке не рады, а уж албанцы тем паче. - Но она же ни в чем не виновата, Джордже, - жалобно проговорила Мария. - Она же просто несчастная девочка, попавшая в беду. - Все мы несём вес грехов, и не всегда наших вольных, Маша. Её детство кончилось, мы его не вернём. - Князь ещё раз посмотрел в сторону двери комнаты Бесы. - Мы сделаем для неё все, что в наших силах. Но вернуть ей прежнюю жизнь мы не в состоянии.