Джурджевдан

- Испеку я вам калач, и беспокоиться не смейте, - успокоила княгиню Вишня, выслушав ее объяснение. – Это дело важное, уж постараюсь. - Нет, вы не поняли. – Мария оперлась о прилавок. – Научите меня. Я хочу сама его испечь. Женщина растерялась. - Сама? «Сама!» - было главным словом этой недели. Праздник был совсем скоро, а введенная в курс дела Катерина вывалила на нее целый ворох знаний о неведомом ранее сербском празднике. На столе должны были быть особые блюда – и Мария с точностью записала их, боясь забыть. Обязательно коливо – что-то вроде каши из пшеницы с медом, и особый хлеб – славский калач. Печь его следовало по особым правилам, а потом, завернув в полотенце, отнести в церковь – святить. «Так это рушник!» - обрадовалась княгиня. «Это пешкир», - отрезала фрейлина. И Мария, оставив большинство своих дел, целыми днями вышивала полотенце, украшая его кружевами и нарядной мережкой. Она решила безапелляционно – она должна сделать своими руками хотя бы действительно важные для этого праздника вещи. За этим она и явилась в пекарню Вишни. - Кольца сняли бы – не отчистим потом, - предупредила женщина, провожая ее на свою большую кухню. Княгиня кивнула и, стащив оба перстня и браслет, бросила их в сумочку. - Обручальное оставлю – я не хочу его снимать. - Я тоже не снимаю. – Вишня взмахнула рукой, на которой тускло сверкнуло кольцо. – Оно не помешает. Так, с чего начать-то? Нам же вода нужна… - Я принесла! – Мария открыла свою корзинку и выставила кувшин с водой. – Утром освятили. А здесь мука. - Соль еще… - У меня есть! - Всем запаслись, - похвалила Вишня.- Ну, начнем, помолясь. Приготовление хлеба делом оказалось нелегким – скоро Мария оказалась сплошь усыпана мукой. Ее глаза слезились, а непослушное тесто липло к рукам и не желало собираться в форму. - Муки добавьте и помните еще, - советовала Вишня. – Мешайте хорошенько, а я пока украшения сделаю. - Я тоже хочу, - почти заплакала от чувства собственной никчемности княгиня. – Ну как у вас это все так ладно получается? Я безрукая. - Вы не привыкли, вам не нужно. Мешайте - мешайте, сильнее. Упругое? Дайте-ка я попробую. Отличное. Выкладывайте теперь, я верхушку заровняю. Листочки хотите сделать? А цветы? Я покажу как. Украшения неведомым образом получились легче, чем сам хлеб: без труда плелись косички, лепесточки цветов выгибались именно так, как было нужно. Наконец, поставив калач в печь, Мария без сил опустилась на стул. - Мне очень стыдно, - призналась она. - За что? У кого с первого раза все спорится? Вы же девочки вроде, что в первый раз к печи встала, к чему же себя загонять? Я то тридцатый год это тесто замешиваю, ясно, что мне оно сподручнее. Вы сидите следите за жаром, а я дела свои делать буду. - Хорошо, - согласилась княгиня, поворачиваясь к печи. – Хотя он все равно сгорит – мне не избежать этого. - Не сгорит, - усмехнулась Вишня, насыпая в тарелку новую порцию муки. – У меня ничего не горит. А получится красота, вроде этого. – Она сняла с полки еще один хлеб в причудливых цветах и завитках. – Тоже для Славы заказали. - Стоило и мне вам это поручить. Я ужасная хозяйка. - Вздор. Представьте только, Ваше Высочество, как молодой князь рад будет. А уж король и подавно – будет все хвалиться рукодельной невесткой. Калач действительно удался, и в утро Андреева дня случился конфуз – встретившись у храма, Карагеоргиевичи выяснили, что у них два одинаковых набора традиционных блюд. - Мы все приготовили, зачем же вы? – улыбнулся Петр, смотря на сверток из полотенца в руках Марии. – Наши повара все сделали. - Но жена сделала все сама, - горделиво отозвался Георгий. – Сама испекла калач, сама намешала коливо. И даже полотенце сама вышила. - Правда? – переспросил король. Мария покраснела, но кивнула. – Девочка наша золотая. Ну что за душенька, сама все сделала, своими руками. Брат, подумай только – все сама! Дай поцелую, милая. – Он расцеловал ее в обе щеки. - Вечером княгине, маменьке твоей писать буду, за дочку-хозяюшку благодарить. Служба прошла почти как обычно, лишь, может, чуть торжественнее – все же праздник был в королевской семье. Стоя рядом с мужем, княгиня не без удовольствия заметила, что большинство женщин в храме в платках на головах, и почувствовала в этом свою заслугу – по ее приезду на службы покрывались немногие. Она же по старой привычке русских церквей с открытыми волосами приходить не решалась - и, смотря на нее, о традиции вспомнили и сербки. Служба закончилась, и люди потянулись к выходу. Держа в руках хлеб, который должен был благословить батюшка, Мария стояла рядом с Георгием, когда проходившая мимо дама остановилась напротив них. Пожилая, седая, в дорогом с виду платье и вуалью на волосах, она с интересом осмотрела девушку с головы до ног, остановив взгляд на узелке в ее руках, и с улыбкой кивнула. Княгиня кивнула в ответ, а женщина шагнула к королевичу, протягивая руку, – и тот неожиданно склонился, целуя ее. Она опустила руку, приближая к нему лицо, и как-то излишне манерно, медлительно приложилась к левой его щеке, снова к правой…. Проделав весь нехитрый ритуал, она снова склонила голову и ушла, нет, скорее уплыла к выходу. - Джордже, - зашептала Мария испуганно, боясь, что она услышит. – Кто это? Принц, о чем-то задумавшийся на мгновение, обратил на нее взгляд. - Это? Моя тетка Полексия. - Тетка? – слишком громко вскрикнула княгиня и зажала себе рот, боясь, что это кто-то услышал. – Ты никогда не говорил, что у тебя есть родственники кроме Арсения Петровича и Павла! - Ну живых, предположим, только их двое и осталось, кроме черногорцев, разумеется. А с черногорцами - куда без них – у меня двадцать человек кузенов! - Двадцать! Это немногим меньше, чем у меня! - Все же много меньше. Половина уже покойные, не волнуйся так. - Он взял ее за руку и повел к батюшке, но остановился, когда кто-то сзади потянул его за мундир. - Деру даешь, пакостник? – с усмешкой поинтересовалась еще одна дама, моложе предыдущей, но с похожими чертами. – Даже не поздороваешься? - Не знал, что ты здесь, - улыбнулся Георгий. – Иначе непременно подошел бы. Женщина прищурилась хитро. - Врешь. - Нет, что ты. - Хоть поцелуй старую Иду, поживее. – Она ткнула себя в щеку. – Да жене представь! Воспитывали князя, а получили чурбана неотесанного! - Ну в церкви же, будет тебе, - будто бы огорчился королевич. – Мария, Мари, Маша – зови как хочешь. - А как ты велишь? - Я всем велю «Императорским Высочеством», но меня никто не слушает. - Я бы тоже не стала, глядите, фу-ты, ну-ты, церемониймейстер нашелся. – Она улыбнулась княгине. – Я люблю этот момент – чувствую себя молоденькой. Персида, - и протянула ей руку. - Их Высочеств двоюродная сестра. - Ох! – вырвалось у Марии, и, гневно взглянув на мужа, она толкнула его в плечо. – Когда ты собирался нас познакомить?! Сколько еще твоих родных я не знаю?! - Много, - радостно отозвалась Персида. – И немудрено, что не знакомит, - он свою родню терпеть не может. Раскаяния в лице и улыбке королевича не было. - Тебя люблю. А на всех любви не хватит. - Любит он меня, как же. Почему не заехал ни разу? Год без малого тебя не видела! - Не заехал. - Ох, и высекла бы я тебя, по старой памяти – не посмотрела бы, что при погонах! - Ты и без погон меня не секла. Любила. - Напрасно – надо было лупить. Ах, и говорить с тобой не хочу. – Она вновь повернулась к Марии. - Не побрезгуйте старухой – загляните как-нибудь в гости. Я без приглашения приезжать не стала – не хочет меня видеть кузен, которого я на руках качала, да и бог ему судья. Я о ваших делах много слышу, вы много добра делаете. А я вам всегда помочь готова – у меня знакомств полезных много. - Разумеется, я обязательно приеду, - сердечно пообещала Мария. – И вы – приезжайте, когда угодно. Не ждите никаких приглашений: едете мимо – и к нам заворачивайте. Мы всегда рады гостям. - Он, - Персида указала на принца. – Никогда не рад. Дай ему волю – залезет в берлогу и там закопается. - А его никто не спрашивает. Гости ходят ко мне, если ему они не в радость. Женщина посмотрела на нее с легким удивлением – и рассмеялась. - Джордже, как ты заполучил такое сокровище? Его пальцы несильно сжали Мариину руку. - Veni, vidi, vici, Ида. То, что мне очень дорого, я выгрызу, если просто взять не получится. - Я знаю. – Персида улыбнулась. – Мари пошла бы корона. - А вот мне оказалась велика. Упала. - Ее всегда можно поднять. - Я устал быть центром государственных переворотов. На мой век хватит двух. - Там посмотрим, - лаконично отозвалась Персида и поцеловала его в обе щеки. – Пойду - мама, верно, заждалась, а мне еще с той компанией нужно поздороваться. Прощайте. Не забудьте, что обещались в гости! Женщина уплыла к выходу, а Георгий повернулся к супруге. - Я скверный семьянин. Попросишь развода? - Перевоспитаю. - Многие брались. Все безуспешно. Пойдем – не дай, боже, еще какая-нибудь родня нагрянет, век отсюда не уйдем. Оставалось еще одно дело – и, вернувшись домой, чтобы переодеться, Мария тайком вытащила из комода с блузками сверток, лишь накануне присланный из Петербурга. Ожидая его, ей пришлось сильно поволноваться. - Джордже, - позвала она ждущего ее мужа, не ставшего менять мундир.- Я не знаю, принято ли у вас дарить на Славу подарки, но…вот. - Подарок? – удивился он, принимая коробку. – А я вот не догадался что-то приготовить для тебя. Я посмотрю сейчас? - Да... посмотри. Королевич небрежно развернул папиросную бумагу, в которую был завернут футляр, открыл его. Его улыбка погасла на губах, вынуждая закрасться в сердце Марии сомнениям, - ему не понравилось. В коробке лежала миниатюра – совсем небольшая, не больше десертной тарелки, срисованная с позаимствованной у короля фотографии. Мастера Фаберже перерисовали снимок, раскрасив и добавив красивую рамку: Петр в ярком черногорском наряде, стоящий за спиной покойной княгини, тоже одетой броско, в белое - красное с золотом, держащей на руках маленького Георгия. У ее колен четырехлетняя Елена – в шляпе, с белом платьице, еще троих присутствующих Мария не знала, но отрисовывать постеснялась. - Ида. – Королевич указал на женщину слева. – Дядя Арсен и дядя Джордже, еще один брат отца, он умер вскоре после того, как эту фотографию сделали. - Я не знала…. - Милая, - проговорил Георгий, осторожно, пальцами, оглаживая обрамление портрета. – Ты рассердишься на меня. - Почему? - Я хочу, чтобы ты подарила его другому человеку. Он поднял на нее глаза, и княгиня поняла его. - Папе? - Да. - Я закажу тебе другой. Миниатюру аккуратно запаковали обратно и, завернув, отправились во дворец. В дворцовой столовой уже накрывали на стол, в кабинете с кем-то говорил по телефону Александр, а князь Арсений выговаривал ему за дела в семейный праздник. Король нашелся у себя в кабинете. - Прилег ненадолго, отдохнуть, - объяснил он с улыбкой, садясь на диване. – Как хорошо, что мы все вместе в этот день. Георгий подтолкнул Марию к нему, та взглянула на него с укором, но протянула подарок. - От нас с Джордже. - Мне? Спасибо. – Он взял футляр, снимая бумагу куда осторожней, чем еще недавно его сын. – А я что-то растерялся, подумал, что на именины вам обоим подарки справлю, а на сегодня и затевать не стал. – Петр оборвал речь, смотря на миниатюру с появившейся во взгляде тоской. Подняв глаза, он вдруг посмотрел не на Марию - на сына, будто не веря: высокий стройный красавец и есть этот кругленький ушастый малыш на руках у матери. Вновь взглянув на картину, он поднял дрогнувшую руку и осторожно провел пальцем по яркой эмали. – Спасибо… Королевич коснулся ее спины. - Идем, - шепнул он тихонько. – Пойдем куда-нибудь. Она кивнула, позволив за руку отвести себя к двери, но обернулась – и поразилась изменению. Словно постаревший в один миг, ссутулившийся король с тоской смотрел, но на что? На молодого себя? На юную жену? Или на маленьких детей? Или просто на жизнь, которая была потеряна в один миг? - Джордже, а когда не стало мамы? – спросила княгиня, присаживаясь на диван в небольшой комнатке, в которую увел ее муж. Прикрыв дверь, он сел рядом. - В девяностом. - Ох… - Все верно, Андрей был бы твоим ровесником. Я по нему не скучаю – мал был слишком, да и трудно скучать по тому, кого не знал, не видел. Но, знаешь. – Он повел плечами. – Не с первого раза, нет, но Костя… я как-то сидел с ним, разговаривал, и подумал, что брат сейчас был бы таким же – взрослым офицером, умницей наверняка. А остался навсегда комочком в две моих ладони. Взглянув на его руки, княгиня со вздохом привалилась к его плечу. - Тебе тяжело. - Отцу тяжелее. Александру. Елене. Не мне. - Почему? - Елена потеряла мать, успев привыкнуть к ней, Александр не знал ее вовсе. А отец те десять лет только и делал, что хоронил кого-то – отца, брата, детей. - Детей? - Нас было пятеро. Сестра была старше меня. Всхлипнув, Мария прижалась к его руке, обнимая крепко. - Мама умерла, рожая Митю. Упала… - Моя тоже, - кивнул Георгию. – Дмитрию повезло. - Джордже, прости меня за портрет. Я не подумала, что это будет…так больно. Его палец коснулся ее подбородка, поднимая вверх, к его глазам. - Любить всегда больно. Особенно того, кого уже нет. - Я испортила праздник. - Семья – это не только живые. О тех, кого нет, тоже нужно вспомнить. Да, входи, - велел он стучащемуся в дверь Павлу, заглянувшему в комнату. – Пора? - Давно. Ищу вас по всему дворцу. Младший князь проводил их в столовую, где уже собрались все остальные. Георгий объяснил: женщина празднует Славу мужа, поэтому ни Полексии, ни Елены нет. Их не прогнали бы, разумеется, но необходимости непременно быть нет. Король, уже как и прежде бодрый, сидел на своем месте во главе стола, о чем-то говоря с занявшим место справа братом. Александр скучал на стуле, соседнем с дядиным, Павел проворно устроился, но снова, как и тогда давно, в поезде, через одно место от кузена. Все повторялось – Георгий вновь отодвинул второй стул слева, помогая ей сесть, и… - Георгий, - произнес Петр и постучал костяшкой согнутого пальца по местечку слева от себя. – Сядь здесь. Почему нет прибора? Павел, передай тарелку сюда. Пересядь, а прибор подай брату. Мария вновь отметила реакцию мужа – ему будто предложили сесть на раскаленную плиту. Со странным выражением взглянул на брата Арсен, но промолчал, принцы тоже. Прибор из рук кузена Георгий взял почти небрежно, опустил их на скатерть и сел. Этот семейный праздник душевней того ужина в поезде не стал. - Джордже,- она окликнула его, когда они в ночи возвращались домой. Королевич, как и тогда, был хмур и напряжен, будто рассадка за столом действительно имела какое-то значение. И Мария не выдержала. – Объясни, что не так с этим стулом! - Это не мое место, - угрюмо отозвался принц. - Уже поняла по тому, как садится Павел! Но что не так? Почему предложение сесть ближе к отцу вызывает у тебя такие эмоции? Он не ест тебя. Он обернулся – во тьме его глаза сверкнули, как у зверя. - Это не мое место, - повторил он сухо. – Его не занимал никто уже двадцать два года. Слева от отца всегда сидела мама. Он не договорил, быстро поднявшись по ступенькам и придержав для нее дверь. Но она знала, чем должна была окончиться та фраза. «….я – справа. До девятьсот девятого года….»