Джурджевдан

Счастливое течение Марииной жизни оборвалось ясным осенним утром в начале октября, когда из приятной дремы ее вырвал мягкий поцелуй в щеку. Поежившись, она улыбнулась сквозь сон. - Уже встаешь? - Да, - шепнул негромко рядом с ухом муж. – Мне пора. - Ммм, - протянула княгиня, уже привыкшая к постоянным ранним отлучкам принца в последние недели. – К обеду вернешься? Повисла тишина. Но длилась она недолго. - Нет, милая. Не вернусь. Мария вздрогнула и вскочила на постели, смотря на по-дорожному одетого супруга. - Ты куда? - Пора, - повторил Георгий с сожалением. – Мы должны быть готовы к наступлению. Не бойся, мы не пустим турок в Белград. - Война? – не помня себя от ужаса, взвизгнула Мария. – Уже? Ты не говорил! - Я говорил. Это, наконец, случилось – черногорские войска уже на границе. Мы уходим тоже. Прощай. – Он наклонился, целуя ее. – Я люблю тебя. Выпрямившись, принц твердым решительным шагом направился к дверям. Схватив со стула халат, княгиня бросилась за ним, путаясь в полах и трясущимися пальцами пытаясь завязать пояс. Ей мешали застилающие взгляд слезы, не дающие возможности разглядеть предметы мебели, на которые она натыкалась. - Джордже! – воплем вырвалось у нее, перекрывая истошный лай собак, и принц, взявшийся за узду лошади, обернулся. Босая, с распущенными волосами, она бросилась к нему на шею, не стесняясь ни с трудом сдерживающего своего коня Александра, ни Павла. – Не уходи! Отбросив повод, он подхватил ее, обнимая и поднимая над землей, и взошел по ступенькам. - Глупенькая, октябрь, а ты босиком, - шептал принц. – Нельзя так, заболеешь. - Обещай, что вернешься! Обещай! - Разве можно нам на людях плакать? – будто не слыша ее, твердил королевич, гладя по растрепанным волосам. – Утирай слезы, ну же. Марица, уведи Ее Высочество. - Обещай! Он поднес ее руку к губам, целуя обручальное кольцо на пальце с теми же сверкающими искорками в влюбленных, как и на свадьбе, глазах. - Я люблю тебя. Он отвернулся, сбегая с крыльца, и легко взобрался в седло. Влетевший в распахнутые ворота всадник был для него явной неожиданностью. - Ваше Высочество, я к вашим услугам, - сообщил запыхавшийся Душан – а именно им и был этот наездник. – Жду вашего приказа. - Что ты здесь делаешь? – спросил Георгий возмущенно. - Еду с вами. Прикажете быть ординарцем, адъютантом или просто солдатом? - Я не собираюсь тебе ничего приказывать. Ты не мой подчиненный. - Ваше Высочество, ваш. - Тогда иди к черту. - Джордже, - вмешался в перепалку Александр. – Нам следует… - Не желаю вступать с тобой полемику, мне и дела нет до твоих домыслов, Миливоевич. Павел! – гаркнул Георгий так, что кузен даже подскочил в седле. – Поступает к тебе мальчиком на побегушках, убери его с глаз моих подальше. До границы довези, а там хоть к османам пусть драпает. Ходу! Он галопом выехал из ворот, братья – за ним следом. Смотря им вслед, Мария разрыдалась. - Ваше Высочество, холодно же, а ну как простудитесь. Пойдемте, - уговаривала ее Марица, пристраивая свою теплую шаль ей на плечи. – Сана травки вам заварит, спокойно будет. А войны еще нет, Ваше Высочество. Я точно знаю – я брата нынче провожала, он сказал, что приказ лишь ждать на границе дан. - Ах, Марица, если бы ее совсем не было. День постоят, а завтра начнется.- Княгиня вытерла опухшие глаза. – Какая граница? - По Косову поля которая, - со знающим видом сообщила горничная. Обещав хлопотать о чае, она убежала на кухню, а Мария сразу – в кабинет Георгия. От одного вида светлой, но такой пустой комнаты, ей снова захотелось плакать, но, с трудом сдержав слезы, она подошла к лишь недавно появившейся на стене карте с многочисленными пометками. - Белград, - шептала она, пальцем обводя точку, отмечающую город. – Косово…- Она опустилась вниз, отыскивая заветное название. Ярким цветом выделялась линия границы, через которую кроваво-красные чернила отмечали стрелками неизвестное ей направление. Наконец, оно обнаружилось – название «Косовский вилайет», это было далеко, слишком далеко в пределах крошечной Сербии, и Мария, опустившись в мужнино кресло, заплакала от чувства собственного бессилья. На столе все было ровно так же, как и при вышедшем лишь недавно из дома Георгии: бумаги, сложенные в неровные стопки, заправленная ручка, промокательная бумага с пятнами чернил и парой слов, зачем-то начертанных небрежно. Нижний ящик стола был задвинут неплотно, и Мария, улыбнувшись сквозь слезы, потянула его, открывая безупречные рядки сложенных на ребро конвертов. Наугад вытянула один и прочитала надпись на – письмо было написано ею самой. Одно из тех, оставленных без ответа, но все равно упрямо отправляемых ею и сохраненных им. Она взяла другое и сразу узнала почерк – Елена. «Воспитаннику Пажеского Его Императорского Величества корпуса Карагеоргиевичу Георгию Петровичу». Пачка большая и увесистая – несчастная сестра писала брату каждую неделю, похоже, лишь изредка получая ответ. Надписи на конвертах менялись – «Его Королевскому Высочеству Наследнику принцу Джордже», «S.A.R. le Prince George» и, в конце концов, с какой-то горечью, чувствующейся даже в почерке, просто «принцу Джордже». Письмо в руке просто требовало, чтобы его открыли, и Мария поддалась впервые в жизни. «..я умоляю тебя, Джордже, не упрямься,» - писала Елена путано, порой свозя почерк в бессмысленную цепочку петель, почти нечитаемую. – «Хотя бы раз в жизни дай слово сердцу, не заглушай его своим холодным разумом, ведь ты ласковый мальчик, ты не ледышка бездушная. Почему ты настоял на отъезде? Ты испугался видеться с ней? Да, я все знаю, знаю!!! И мне все понятно, и одного взгляда достаточно было, но ты снова сбежал, от проблем убежал, не желая поддаваться! Напиши мне, сию секунду напиши, как найдешь письмо, упрямый мальчишка!..» Елена написала на второй день после свадьбы, если верить дате, и говорила, без сомнения, о ней. Вернув письмо в конверт, а его на свое место, княгиня вытянула наугад другое – снова «волнующимся» убористым почерком и целых три страницы с двух сторон. «…она бы не пришла просто так, Джордже, она хотела с тобой поговорить,» - рассуждала в новом послании Елена. – « Ты уверен, что это было платье института? Какое – кофейное? голубое? О, Джордже, это не может быть просто так! Ты скрываешь от меня, она говорила с тобой и наверняка сказала, что ее сердце в Петербурге и твое теперь тоже. Негодный мальчишка, ты мучаешь меня безнаказанно и изводишь себя, но пожалей хотя бы мамочку! Ты тревожишь ее, она больше не может спать спокойно, зная, что ты так скверно обращаешься со своим сердцем. Милый мой, любимый братик, напиши мне, пообещай, что приедешь, что поедешь со мной в Царское, о, я все устрою, обещаю, хороший мой. Она милая девочка, она ни за что не отвергнет тебя, ведь ты такой чудесный, просто верь в себя и все выйдет. Сейчас же иди в церковь, ставь свечку и проси маму дать совет, пусть снова придет. Ох и жутко, Джордже, ко мне она так ни разу не приходила, а она сердитая была? Нет? Наверняка сердитая, ты несносен, Георгий! Твоя бесхарактерность сводит меня с ума, все то время, что я должна уделять дорогому мужу, я думаю о тебе и о твоей беде. Она выйдет замуж, так и знай, только представь, что с тобой будет тогда? Я пишу отцу, прошу прислать тебя ко мне, не упрямься, пожалуйста, как в прошлый раз, и не ссылайся на занятость – я ни капельки тебе не верю!!! Я пойду и все ей расскажу, если ты вновь откажешься приехать! Миленький, пожалуйста, приезжай, мне ужасно плохо, от этих переживаний у меня кровь носом идет…» Переговорщик из золовки был не слишком хороший – легко поддающаяся эмоциям, вспыльчивая, как и брат, за письмо она с десяток раз переходила от «самого любимого и замечательного» до «камня на шее» и «негодного человека». Она проклинала и умоляла, увещевала и приказывала, переписывала имена всех холостых принцев европейских монархий с заметками вроде «он в тысячу раз достойнее тебя, она согласится пойти за него, едва он только предложит» и тут же добавляла, что лучше него человека еще не придумал мир, и все князья – королевичи – царевичи - герцоги будут забыты как страшный сон, если только он попытается что-то предпринять. Почти в каждом абзаце подчеркнуто жирно выделялось жестокое утверждение – «она выйдет замуж за немца, выучит немецкий и однажды станет германской императрицей!». Фактически это было невозможно, так как кронпринц Германии был женат, а дитя его для Марии было излишне молодо, но, зная силу ненависти Георгия ко всему немецкому, Мария предполагала, что это должно было сработать, даже если бы он ее совершенно не любил. - Ваше Высочество. – Марица зашла в кабинет, озираясь с опаской, будто хозяин все еще мог появиться из какого-нибудь шкафа. – Чай вам принесла. - Да я спущусь, - пробормотала Мария, заталкивая письмо обратно в конверт и, положив его на место, прикрыла ящик. – Выпью его в столовой. - Помочь вам одеться или Славку позвать? - Не хочу. Для кого мне одеваться… Затянув пояс халата потуже, она поплелась к двери, чувствуя себя разбитой, больной. Ее с любовью украшенная столовая, яркая в обычные дни сегодня померкла, потеряла краски, а о стекла запертых дверей в сад заунывно постукивали редкие капли осеннего дождя. - Ваше Высочество, почту подать сейчас? – спросил заглянувший в комнату Бранислав. Весь его вид выдавал страшное разочарование и печаль. – Или отнести наверх? - Оставь здесь, - отозвалась княгиня. – Тебя не взяли? - Нет, Ваше Высочество. Просил Его Высочество с собой забрать – не согласился, в армию прошение писал – разорвал, не позволил и думать. – Лакей выложил газеты и конверты с подноса и вздохнул. – Как же он там без помощи будет? Ваше Высочество, может, вы сможете его уговорить? - Едва ли. Погодите пока, быть может, что изменится. И спасибо за почту. Бранислав удалился, а дверь, лишь закрывшаяся за ним, вновь распахнулась, впуская Катю. - Мария Павловна, приехала как узнала, - сообщила она торопливо, падая на стул. - Вук, негодяй, даже заранее сказать не соизволил. Отчего же так внезапно? - Сама не знаю, благо, проснулась рано, - ответила Мария, задумчиво мешая ложечкой чай без крупинки сахара. – Уехал бы и попрощаться бы не смогла. Душан с ними уехал. - Уехал? – переспросила Катерина. Ее лицо залилось краской гнева. – Подлец. Он мог по крайней мере написать письмо и предупредить, что приютами больше заниматься не сможет. Теперь и без того наступают нелегкие времена, а он… - Оставьте, Катя. – Мария взялась за тонкий конверт телеграммы и вытащила листок. «Всеми мыслями с тобой. Узнали от Ники, ни о чем не тревожься, с Божьей помощью все обойдется. Любим, целуем. Письмо следом. ПМДВИН». – Как-то справимся. - Справимся, даже не сомневайтесь. Я теперь всеми счетами заниматься буду. - Сможете? - Да. А теперь давайте-ка, утирайте слезы, умывайтесь, допивайте свой чай и поедемте разбираться с Душановым наследством. – Катя встала с решительным видом и взглянула на часы, висящие на цепочке. – Бог знает, сколько нам на это времени потребуется. Марию одели, погрузили в экипаж как большой безвольный чемодан. Катя лишь на секунду остановила шофера, сбегав куда-то, и вернулась с портфелем самых разнообразных бумаг. - Будем проверку устраивать, - заявила она, раскладывая на коленях бумажки, счета и заявки. – Поезжай-ка, друг, в богадельню на углу… Организаторская работа была создана для Кати, а она для нее. Прошествовав по комнатам, она испробовала каждое кушанье, предложенное ей на кухне для старушек, и раскритиковала совершенно, потребовав все хозяйственные книги за последний год. В приюте для детей обругала директора за лежащие без дела в кладовой купленные при присмотре Миливоевича перины, пригрозила ему фронтом и заставила при ней перестилать кровати. Нашла в волосах десятилетнего мальчика-сироты вшей и устроила скандал, и лишь ограниченность во времени не позволила ей приказать еще и купать детей в ее присутствии - ограничилась фрейлина приказом немедленно обрить воспитанников и вывести паразитов из постелей и обещанием выделить на приют овощей в достаточном количестве. Марии стоило многих трудов преодолеть свою апатию и разделить хотя бы часть энтузиазма девушки. - Катя, запишите пеленки, - попросила она, рассматривая пожелтевшие от времени и долгого использования ткани. – Не знаю, найдем ли на это средства – теперь все придется пускать не медикаменты и перевязки. - Посмотрим, - лаконично отозвалась Катерина, делая пометку. – Как у вас с молоком? Учтите, если вы их не кормите… - Нет-нет, этого у нас вдоволь, - поспешила уверить ее няня. - У нас уже был офицер …молодой такой, светловолосый. - Теперь я буду, - отрезала Катя. – И он, может быть, поблажки вам делал, от меня же вы такое не дождетесь. Что это? – насторожилась она от звонка у дверей. Нянечка вздохнула. - Известно что. Она вышла, там, вдалеке, хлопнуло негромко, и женщина вернулась, держа в руках продолговатый грязный сверток. - Это что, - Мария уставилась на него в изумлении. – Ребенок? - Так это у вас делается? – озадаченно и немного брезгливо спросила Катерина. - Так. А вы как думали? – Нянечка положила кулек на столик, развязывая тряпье. - Без записки, видать. Парнишка. - Его же купать нужно? – Княгиня протянула руки. – Можно мне? - Надо ли вам пачкаться, Ваше Высочество? Кто знает, из какого места его мамаша непутная. - Вы мне только передник дайте. Нянечки засуетились, обрядили ее в длинный фартук, подвязали нарукавники. Припомнив малышек-сестер, Мария выдохнула и подняла мальчика на руки. Коснувшись пяткой воды, он дернулся и пронзительно заревел. - Тише-тише, маленький, - уговаривала его Мария, боязливо поливая его из ладошки. – Я не обижу тебя и вода тебе не враг. Его же назвать как-то нужно, - обратилась она к женщинам. – Как у вас принято? - Если записку не оставляют, то по крещению зовем, - пожала плечами няня. – Но желаете если, то сами назвать можете. - Сегодня преподобный Сергий, если память не изменяет. – Девушка вздохнула. – Ах, как неудобно, у покойного дяди сегодня день ангела, а я даже и не вспомнила. Будь Сережей*, видно. А фамилии вы как даете? - Тоже как придется. Когда и вовсе не даем – вырастают и сами себе берут. - А у нас часто по месяцу называют, когда нашли, или по времени года. – Мария осторожно намылила затылок младенца. - Листопадич* слишком экстравагантно звучит. - Ну пусть Есенич* будет, - внесла свою лепту Катя. – Это все же проще и звучнее. - Пусть Есенич. – Княгиня подняла ребенка из воды, вытирая поданным полотенцем, и устроила на разложенной пеленке. С трудом припоминая уроки няни, учившей ее пеленать кукол, она пусть с ошибками, но все же сумела завернуть младенца хорошо. Принявшая от нее передник нянечка выглядела восхищенной. - Ваше Высочество, вы прекрасно справились! Не сочтите наглостью, но откуда… - Настоящая дворянка должна уметь и на приеме блистать, и полы вымыть, - отозвалась Мария, отвязывая передник. – А я великая княжна. Будь счастлив, Сережа. – Она погладила затянутые пеленкой ножки. – Быть может, встретимся еще.