Наваждение

Она меня преследует. Чем настойчивее стараюсь не думать, тем ярче образы мелькают перед глазами. И горячее. Это даже не грезы — кошмары наяву. Эротические кошмары. Потому что завестись и за секунду до разрядки проснуться — нечестно. Потому что лихорадочно дрочить, закусывая губы, но не чувствовать при этом ничего — выбивает из колеи. Потому что сравнивать мать и дочь, искать в Розе даже мимолетные сходства с Гермионой — несправедливо. Одна случайность переворачивает жизнь с ног на голову. Одна случайность делает из меня озабоченного психа. Дело ведь не в фигуре, которая отнюдь не идеальна. И не в возрасте — минимум двадцать лет разница. И не в том, что она мать Розы. Она спит с отцом! И давно у них это? Месяц, год, больше?.. Как часто она бывает в поместье? Совершенно неуместно приходит мысль: хорошо бы оказаться в такой момент дома, чтобы…Чтобы что? Снова подсматривать, как вор выглядывать из-за угла. Навязчивые эротические образы затуманивают разум. Я хочу ее. Стоя, лежа, на спине, на боку, спереди, сзади, раком — да как угодно! Ее должен трахать я, а не отец. В конце концов, я моложе, выносливее, а он… он лишь трус. Почему Гермиона вообще его выбрала? Гермиона. Имя растекается нектаром на языке, обволакивает небо, по слогам отскакивает от зубов. Само ее имя — утонченная ласка. Забываюсь. Представляю, как ее сосок на языке. Чуть сжимаю зубами, и она зарывается пальцами в мои волосы, прижимает сильнее к груди, просит еще. Требует не останавливаться. Становится душно, нечем дышать, когда она обхватывает ногами мою талию и трется всем телом. Ластится, как дикая кошка, впиваясь когтями в плечи. Она хочет, чертовски сильно хочет. Мокрые трусы прилипают к промежности, но она шлепает по рукам, не дает их даже отодвинуть. Запрокидывает голову и смеется, все больше разводя ноги. Дразнит, издевается, испытывает терпение. К черту! Довольно игр! Резко хватаю за талию и переворачиваю. Наваливаюсь сверху, вжимаю в стол, наслаждаюсь ее недовольным пыхтением. Хватит, миссис Уизли, не позволю так со мной играть. Срываю кружевные трусы, провожу пальцами по губам и замираю от ощущения ее влаги на пальцах. Ее так много, Гермиона жаждет меня внутри — не могу отказать даме. Вхожу одним сильным движением и задыхаюсь. Мышцы крепко обхватывают меня, она выгибает спину, принимает глубже… Терпеть больше нет ни сил, ни желания. — Скорпиус! Скорпиус! — кто-то кричит над ухом. Надрывно, с нотками отчаяния. Что за?.. Приоткрываю глаза и чертыхаюсь про себя. Роза обескуражена и напугана, а я, похоже, на занятии. — Что случилось? — обвожу взглядом кабинет. Столы, стулья, но мы одни. Это же не значит?.. — Ты просто отключился. Смотрел в одну точку и двигался. Я даже не сразу поняла, что происходит, а потом ты… — она запинается, краснеет, дыхание сбивается, — вцепился в мое бедро и застонал, — и опускает глаза. Мерлин! Какого лысого драккла со мной творится?! Роза ведь теперь будет думать, что небезразлична мне в том самом плане. Мордред и Моргана подери! И как себя вести теперь? — Рози, я пойду, наверно. Пожалуй, стоит заскочить в Мунго за зельем, видимо, приступы опять начались. — Ругаю себя за ложь, на чем свет стоит, а Роза кивает. Все понимающая, не задающая лишних вопросов Роза. И почему она не ее мать? — Сегодня тебя не ждать? — Что? А, проект. Я напишу. — Улыбаюсь ей и уже облегченно выдыхаю, когда доносится в спину: — А по поправке можно у мамы спросить. Часть меня ликует, а другая в замешательстве. Понимаю, что увижу Гермиону. Не смогу сдержаться и убедить Розу, что мы и сами справимся. Но если при виде Гермионы меня захлестнет очередное видение, что тогда? Краснеть, бледнеть и убегать дрочить в туалет? Это слишком! Настолько слишком, что посылаю все к мерлиновой бабушке, открываю ей память и показываю мелькающие картинки с ней в главной роли. Она удивлена, но и заинтересована, самую малость, немного, но этого достаточно, чтобы пламя желания превратить в пожар одержимости. Нужно что-то с этим делать. Срочно! Но вместо этого иду на кухню и прошу сока, а ведь даже пить не хочу. Вижу в ее взгляде, что она понимает, разгадывает мои действия на раз-два, но не смеется. Ни издевки, ни насмешки в глазах — есть что-то другое, чего мне не понять. Единственное, в чем уверен: она будет пытаться решить эту проблему. Гермиона Уизли всегда их решает, как говорит Роза. И я понятия не имею, на что она способна и нужно ли ей препятствовать. Странно, при взгляде на нее у меня не возникает фантазий. Совсем. Никаких. Хочу просто смотреть и подмечать каждую мелочь. Как она заправляет локоны за ухо, как листает книгу, как обнимает Розу. Но ведь это уже чувства, а до вечера в кабинете отца я и не замечал ее. Она была просто миссис Уизли, судьей Визенгамота, мамой Розы — кем угодно. И если похоть могу понять, то чувства? Откуда? Из-за бешеной дрочки несколько раз в день? Глупо, неразумно и попросту абсурдно. — Скорпиус, с тобой все хорошо? — Роза обеспокоенно кладет ладонь на лоб и заглядывает в глаза. — Все хорошо, — еле улыбаюсь и тянусь к книге, — продолжим. Остаток вчера гоню от себя любые мысли, не связанные с учебой, и у меня это даже почти получается. Почти — потому что рядом Роза, и я у нее дома. Потому что из этого камина каждый день выходит Гермиона. Потому что это ее диван и ее подушки. Потому что ею пахнет дом. Потому что жду ее появления, чтобы не застать с отцом, ведь тогда ответной реакцией будет не страсть, а ярость. Потому что мои чувства подозрительно напоминают ревность, и вот это мне совершенно точно не нравится. Она другая. Не похожа на все, что окружает отца. Драко Малфой берет самое лучшее, но тут же ломает. Не умеет любить и ценить. Когда-то в детстве я пытался угождать ему, подражать во всем, а получал только колючий взгляд, холодный кивок и пренебрежительно поджатые губы. Он отталкивает от себя людей, скрывается за безразличием — не позволяет любить никому. Зачем он такой Гермионе? А нужен ли? Может, стоит ее подтолкнуть к этой мысли…

* * *

Долго не могу понять, что со мной не так. Ничего не давит извне, улыбаюсь по поводу и без, радуюсь дождю. Такая легкость, что даже пугаюсь. Облегчение, будто камень с плеч падает. Еще половина дня уходит, чтобы понять, собственно, что именно теперь пройденный этап моей жизни. И только когда в кабинет влетает бумажный журавлик из Отдела магического правопорядка, понимаю. Еще ночью, ворочаясь без сна, прокручивая в голове разговор то с Драко, то со Скорпиусом, решаю, что нужно делать что-то с ними обоими. Пускать на самотек не в моих привычках, поэтому ответ очевиден: если рвать, так с корнем. Улыбаюсь пришедшей в голову аллегории. Драко — корень. Разве что всех зол. Вспыльчивый, обидчивый, капризный, но этим он и хорош в постели. Чем выше градус эмоциональности, тем больше можно выжать в койке. Однако сейчас Драко — обуза. Удивительно, как одно несчастливое стечение обстоятельств может изменить картину мира. Если бы не Скорпиус, какое-то время мы бы еще развлекались, но сейчас… Нужно бросить Драко и убедить Скорпиуса, что ничего такого он не видел, а что видел, то уже в прошлом. И сделать это нужно быстро и по возможности безболезненно. Не то чтобы это было сложно… Скандалов не хочу, а Драко непременно устроит представление. Будет топать ногами, кричать, брызгать слюной во все стороны. И непременно обвинять во всем отпрыска. Как ни странно, у него всегда виноват Скорпиус — в чем угодно. Плохое настроение, завтрак в кафе подгорел, министр завернул выгодный Драко законопроект. Скорпиус — причина всех бед. Одно время даже думала спросить, почему он так с сыном, но передумала. Не мое дело. Это Малфой любил разговаривать. Вываливал на меня ненужный хлам своей жизни и распинался о перспективах, а я и не слушала. Невпопад кивала и хмыкала, попутно раздевая. Со временем говорить он стал реже: мне было некогда рассусоливать. Когда свободны лишь полчаса, о жизни не особо думается. И меня все устраивало, пока не случился Скорпиус. Внепланово, но давно пора. Устала от Драко, вот только вовремя не поняла, ведь при прочих равных с ним удобно. Никаких претензий, взаимовыгодный обмен, только и всего. В записке всего несколько слов: «У меня. В три». О, этот повелительный тон. Как же Малфой любит считать себя хозяином положения, но проблем никогда не решает. Бежит от них, прячет голову в песок, а когда кто-то разбирается с ними, распускает павлином хвост и заливается, какой же он молодец и как все выруливает. Какого Мерлина вообще с ним вожусь? Закономерный вопрос, но раньше им как-то не задавалась. Выбирать, в сущности, было не из кого. Друзья, однокурсники — естественно, не вариант. Случайные знакомые — неуютно и брезгливо. Пару раз даже к магглам ходила под Обороткой, но так и не смогла. Вдруг палочку увидят, Обливиэйт — штука непредсказуемая, вдруг вообще память отшибет. А потом появился Малфой. Резко и неожиданно. Привлекательный, сексуальный, раздражающий до чертиков. Слово за слово — и в постели. После третьего раза Малфой перестал лепетать что-то там о долге и совести. «Расскажешь — убью» тоже кануло в лету. Ничего не значащий секс с партнером, в котором уверен. Отправляю ответ и жду с довольной ухмылкой его реакции. Максимум пять минут. Подписываю вчерашние документы. Три минуты. Достаю папки с делом Мердока: нужно еще раз перечитать материалы. Чувствую, что-то там нечисто. Минута. Из коридора доносятся посторонние звуки. Неясная возня, повышенный голос. Вероятно, Ингрид пытается задержать незваного посетителя. Малфой предсказуем до тошноты. Успеваю отодвинуть документы, прежде чем он вламывается. Без стука, естественно. — Что за дела, Грейнджер? — почти кричит и опускается в ближайшее кресло. Пыхтит. — Ты о чем? Мне нравится его злить, такой умилительный. Напоминает морскую свинку, которую родители подарили мне на день рождения в детстве. Ворот его рубашки слишком узкий, галстук туго затянут — и на кого рассчитано это представление? — Почему я должен считаться с твоим расписанием? — выплевывает, наконец сдергивая галстук. — Ты сидишь напротив меня. В моем кабинете. Я тебя не звала. Так какие претензии? Драко бледнеет, потом багровеет. Вскакивает с места и подходит к столу. Опирается на него руками, нависает надо мной и грозно сверкает глазами из-под челки. Неужели всерьез думает, что на меня это действует? С Драко весело, пока он не начинает раздражать. — Нужно что-то делать со Скорпиусом! — констатирует факт и ждет, что я отвечу. Не завидую Астории, все приходится самой. — Твои предложения? — Откидываюсь в кресле, складываю руки на груди и наслаждаюсь реакцией. Нет, все-таки он смешной в своей беспомощности. — Пойдем ко мне и обсудим? — после продолжительной борьбы с собой выдает он. — Зачем? Почему ты так настойчиво зовешь к себе? В чем загвоздка? — поднимаюсь и смотрю ему прямо в глаза. Не отводит взгляд, но явно нервничает. По виску скатывается капля пота. Если только… — Малфой? — от такой интонации трясутся обвиняемые и ежатся коллеги. — Не хочешь — не надо. Решай сама, — тараторит на одном дыхании и стремительно скрывается за дверью. — Хорек, — бросаю в пустоту и открываю нижний ящик стола. Там всегда есть бутылка Огденского на непредвиденный случай. Сейчас именно он. Хочется расслабиться, размяться. Подумать. Кабинет Малфоя. Вопрос со Скорпиусом. Их отношения. Сложить два и два не так сложно, если несколько лет трахаешься с Драко. Он явно хочет, чтобы Скорпиус снова увидел нас вместе, но какой смысл? Показать, что Драко можно нарушать правила, а Скорпиус еще не дорос? Как мелочно.

* * *

Как у нее получается всегда брать надо мной верх?! При любом раскладе. Независимо от ситуации. Вопреки обстоятельствам. Будто наперед знает все мои слова и поступки. Воистину ведьма, даром что магглорожденная! Иногда мне кажется, что Грейнджер впереди планеты всей. Именно Грейнджер, не Уизли. Уизли — рыжеволосое чудовище с выводком детей, а Грейнджер — изящная и умная. Если бы не чистота крови, кто знает, на ком женился бы… И этот щенок смеет зариться на мое?! Даже хотеть не имеет права, только завидовать и воровато выглядывать из-за угла! Грейнджер — моя женщина, и уступать ее я никому не намерен. Даже в мечтах. Я заставлю Скорпиуса подчиняться мне! — Отмени все встречи на сегодня, — рявкаю, едва зайдя в свою приемную. Эмили подпрыгивает на стуле. Нечего бездельничать. Если начальник не в духе, подчиненные должны летать по кабинету — молчать и исполнять все прихоти. — Документы на подпись. — Эмили быстро усваивает это правило. Приносит охапку бумаг и рядом ставит кофе. Хорошая девочка. И довольно симпатичная, но секс с подчиненными — дурной тон. — Вышколил персонал, я смотрю? — На пороге Грейнджер собственной персоной. Ухмыляется и дразнит. — Недостаточно, если ты без приглашения. — Да брось, — она отмахивается и устраивается в кресле, — не чужие люди. За эту довольную ухмылку готов отдать многое. Опьянеет, будоражит, дразнит. Сдвигаюсь в ее сторону — едва заметно, но она видит. — Котик хочет поиграть? — закидывает ногу на ногу и тянется к застежкам на мантии. Облизывается и расстегивает первую, похотливо усмехается, ведет рукой вниз, подчеркивает изгиб шеи, прикрывает глаза. Напряжение растет, дыхание сбивается: она знает, как меня завести. — Хочешь быть киской? Мурлыканье в ответ заводит больше, чем вся сцена с раздеванием. Хриплые, вибрирующие почти стоны выбивают пол из-под ног. Я готов на что угодно… — Чтобы ты задумал, милый? — Она в мгновение оказывается рядом, разглаживает ткань пиджака на плечах, склоняется к губам. — Сколько же на тебе лишнего, — поспешно развязывает галстук и расстегивает верхние пуговицы рубашки. — Каков твой коварный план? — Пытаешься меня соблазнить? — выдыхаю ей в губы, тянусь за ними, но она отталкивает. — Разве? — Этому невинному взгляду невозможно не верить, если не знать, какие тайны он хранит. — Я думала, мы мило беседуем и только. Грейнджер уже запускает руки под рубашку, когда со стороны ниши слышится то ли всхлип, то ли вскрик. Что за?.. Скорпиус должен прийти позже, а других свидетелей быть не может. Или.... Нет, я не мог так проколоться. Грейнджер идет на звук, осматривает пространство и прищуривается. Отпираться бессмысленно: она поймет. — Малфой, какого черта?! — Возмущение ей к лицу. Щеки горят, взгляд бешеный — жаль, на прелюдию прямо сейчас рассчитывать не приходится. — Что? — Изображать святую невинность хоть и чревато, но весело. Изворачиваться и врать я все-таки умею. Семейное. Грейнджер делает пару пассов палочкой, и из пустоты появляется Скорпиус. Удивленный, взбудораженный, кажется, даже потрясенный. Конечно, я бы тоже был удивлен, если бы отец позвал к себе и вместо разговора приклеил к стене. Ну, как приклеил — заговорил стены, чтобы не отпускали; а вот про заглушающее не подумал. Не мог молча наблюдать, гаденыш! — И что ты видел? — Наверняка она сверлит его своим фирменным гневным взглядом. Правильно, так его, чтобы не тешил себя надеждами. Никакими. Ни на что. Скорпиус смущается, но взгляда не отводит. Смотрит открыто, глаза в глаза. — Все, — фыркает и вскидывает подбородок. Вот за это я его больше всего ненавижу. Поглядите-ка, смелый Малфой. И как только шляпа профукала еще одного гриффиндорца. Сразу утопил бы паршивца в пруду Малфой-Мэнора. За эту неординарность отец уважает его, мама балует, а Астория холит и лелеет. Мой сын должен быть похожим на меня, а не высмеивать мои недостатки. Пусть и косвенно, пусть и не специально! — Драко, с тобой все хорошо? Ты прямо позеленел, — Гермиона заботливо (или мне так кажется?) касается плеча, участливо (или это обман зрения?) заглядывает в глаза. — Все хорошо, — отмахиваюсь слишком резко, задеваю кресло. Оно падает, я вслед за ним — наверняка карикатура, что надо, но никто не смеется. Гермиона кидается ко мне, Скорпиус за ней, они сталкиваются и застывают на месте. На мгновение приходит мысль, что они вправду хорошо смотрятся вместе. — Эй, я головой ударился, — говорю первое, что приходит в голову. Что угодно, лишь бы развести их подальше друг от друга. Успеваю заметить странное выражение в глазах Гермионы, но оно настолько мимолетно, что сомневаюсь. Может, мерещится? — Иди, Скорпиус, я позабочусь о твоем отце. — Кажется, она хочет сказать что-то еще, но молчит. Считает пульс, прикасается к моему лбу. — Но… — Думаешь, справишься лучше? — зло огрызаюсь. Из-за него и так весь план летит в тартарары, так еще и препирается. Щенок! Грейнджер отходит к столу, достает что-то из сумки, наливает в стакан и протягивает мне. — Выпей, полегчает, — почти приказывает. И я слушаюсь. То ли привычка подчиняться берет верх, то ли все же доверяю Грейнджер — выпиваю залпом содержимое. На вкус обычная вода. Без зе… — Грейнджер, какого черта? — кричу во все легкие. — Что ты делаешь в моем кабинете? Почему я на полу? Что вообще случилось? — Уизли, сколько можно повторять, — устало прикрывает глаза. — Тебе стало плохо, я хотела помочь. — Криворукая грязнокровка! — Как оригинально, — она закатывает глаза и идет к двери. — Желчью своей не захлебнись. Хотя нет, лучше захлебнись, сделай миру одолжение. Не помню, как она пришла. Вообще не помню, чтобы она приходила ко мне в кабинет. Что, умница не такая уж умница? Приходила на поклон, попросить о чем-то? И точно стукнула для верности, чтоб душонку черную отвести. Наверняка. Пожалуй, стоит показаться целителю, а то кто знает эту Грейнджер…