* * *
Люблю свою работу, иногда даже чересчур. Мантра «Не осудить невиновного» со временем превращается в навязчивую идею. Слишком живы воспоминания о неприкаянном Сириусе, запертом в собственном доме из-за произвола Визенгамота. Погоня за правдой становится одержимостью. Найти, распутать, уследить. Наверное, поэтому так быстро поднимаюсь по карьерной лестнице и ненароком разрушаю семью. Бедный Рон. Он все время ждет меня, ждет и ждет, а потом отчаивается. И я понимаю его: не каждый выдержит. Он честно пытается, но не может, а я не вправе осуждать. В конце концов, он подарил мне дочь. Мою Розу. Любимую, родную, глядя на которую, я иногда вижу себя. Такая же целеустремленная, упрямая, волевая. Она добивается своего, несмотря ни на что. И я боюсь, что она повторит мои ошибки. Карьера не всегда стоит семьи. Мне стоила. Одинокими вечерами я жалею о сделанном выборе, но от этого работу люблю ничуть не меньше. Потому что ею заглушаю тоску. В каждое дело — как в омут с головой. Расследовать, уличить, наказать. Три незыблемых кита моей жизни. А еще Роза. И Малфой. При мысли о последнем губы складываются в ухмылке. Малфой — своеобразная отдушина. Держит в тонусе, напоминает, что я женщина. Даже не знаю, как правильно назвать наши отношения. Больше, чем похоть, меньше, чем любовь. У него жена и сын, у меня — дочь. Предрассудки и стереотипы — пропасть между нами, через которую он не переступит, а мне и не надо. Секс неплохо встряхивает, мобилизует. В целом жизнь Гермионы Уизли характеризуется одним словом — удобно. Все подчиняется графику, который расписан по секундам. Все, кроме Розы. Ради нее сорвусь в любое время дня и ночи. Как только получаю от нее Патронус, аппарирую, даже не дослушав до конца сообщение. — Что случилось? — первое, что спрашиваю. Ни «привет», ни «как дела». Выработанная за годы войны привычка себя не изживает. Тревога за близких и предчувствие опасности въедаются в кровь. — Привет, мам, — Роза улыбается. Она уже давно не удивляется поведению своей ненормальной матери. Каждый второй разговор начинается именно так. — Нам просто нужна помощь для проекта по зельеварению. Облегченно выдыхаю и только сейчас понимаю, что Роза не одна. — Здравствуйте, миссис Уизли. — Скорпиус Малфой, как всегда, вежливый и учтивый, сегодня кажется дерганым. Отводит взгляд и сжимает книгу так, что костяшки пальцев белеют. — Привет, Скорпиус. Он краснеет, но с вызовом вскидывает подбородок и все-таки смотрит. Прямо в глаза. Открывает сознание. Чувствую едва осязаемую ментальную нить и заглядываю. Ненамеренно — по привычке считываю образы, плавающие на поверхности. Почти сразу отшатываюсь. — Мама? — Роза поддерживает за локоть. — Что с тобой? — Все хорошо, милая, — машинально глажу ее по волосам. Он видел нас. Все-таки не показалось. Видел и впечатлился. Шок. Не столько от того, что поймали, — это должно было случиться рано или поздно, — сколько от того, что Скорпиус кончил, представляя меня верхом на его отце. Изумление. — Так какая помощь вам нужна? — Голос даже не дрожит. Уже победа. — Вот, — Скорпиус придвигает ко мне книгу, — не можем понять, почему поправка Хупера настолько модифицирует зелье забвения. — Забвения? — вопросительно-удивленно приподнимаю брови. — Почему оно? — Это идея Скорпиуса, — Роза смущенно улыбается. — Еще никто не брал эту тему, а она очень перспективна. Можно получить грант на усовершенствование рецепта. Бросаю взгляд на Скорпиуса. Серые глаза разве что молнии не мечут, горят адским огнем. Он… провоцирует? Серьезно? Усмехаюсь и беру в руки учебник. — Сок мандрагоры с лирным корнем — как детонатор для бомбы. Мгновенная реакция и выброс энергии. Роза склоняется над страницей и просчитывает в голове мощность эффекта, а Скорпиус все так же сверлит меня взглядом. Бросает в жар, потом в холод — кожа покрывается гусиной кожей. — А если вот так? — Роза приписывает к формуле слюну фестрала и выжидающе смотрит. — Последствия будут необратимы, такой блок не сломать. Роза светится: она находит лазейку, вот только не понимает, насколько опасным это может быть. — Но вывести нужную дозировку почти невозможно. Велика вероятность забрать все воспоминания, поэтому мало кто берется за зелья памяти. Они слишком нестабильны. Роза мгновенно сникает. — Но это возможно? — Скорпиус прищуривается, явно взвешивает «за» и «против». — Возможно все, разнятся только риски. Он кивает и утыкается в книгу. — Занимайтесь, а я пока приготовлю что-нибудь. Первое, что делаю на кухне,— наспех нацарапываю записку Драко и тут же отправляю. Проблему со Скорпиусом нужно решать. Он не расскажет, это понятно. Если бы хотел, уже растрепал бы. Но делать что-то нужно. Что? Что, черт возьми? Хватаюсь за столешницу и закрываю глаза. Скорпиус. Дрочит. На Меня. Земля уходит из-под ног, контроль над ситуацией уплывает. Нельзя, чтобы Роза узнала. И что вообще его заставило пойти к отцу в кабинет поздно вечером? Стоп. Он ведь не сразу ушел. Смотрел, слушал, наслаждался… На этом можно сыграть. Улыбаясь своим мыслям, достаю из холодильника продукты. — А можно стакан сока, миссис Уизли? — Он делает упор на «миссис» и терпеливо ждет. Скрещивает руки на груди, но не подходит. В какую игру ты пытаешься играть, парень? Уверен, что потянешь? — Держи, — наливаю в бокал и передаю Скорпиусу. — Спасибо. Он задерживает пальцы на моих, дерзко смотрит в глаза и облизывает губы. — Всегда пожалуйста. Совершенно точно не понимает, во что пытается ввязаться. Не стоит баловаться со спичками, малыш, обожжешься. Больше ничего не говорю, да и он молча цедит сок. Когда уже Драко соизволит ответить?* * *
Грейнджер не перестает удивлять с первого дня знакомства. Ее жизнь — четко выверенный план, каркас которого незыблем, но вот ответвления… Многочисленны и непредсказуемы. Встречи несколько раз в месяц обоих более чем устраивают. У меня обязательства, у нее работа. Тем удивительнее получить от нее сову через пару дней после совместной ночи. Чертовски горячей ночи. От воспоминаний сладко ноет внизу живота. Чертовка! Знает, как доставить удовольствие так, что всегда хочется добавки. Зажмуриваюсь и вдыхаю запах пергамента. Он неуловимо пахнет ею: цитрусом и корицей. Ничего не имею против внеочередного рандеву. Астория гостит у подруги, Скорпиус занимается. Дом в моем распоряжении. Наконец распечатываю письмо, опускаю взгляд… Всего два слова, а сколько смысла. Годами выстроенный мир рушится в одночасье. «Скорпиус знает». Знает, знает, знает… И что теперь? Огласка уничтожит мою репутацию на корню. Скитер расстарается по полной. Наверняка последуют развод, раздел имущества. Имя Малфоев сравняют с землей, вываляют в грязи. Нельзя этого допустить! Нужно что-то срочно придумать, вот только вряд ли один я в состоянии. Разум захлестывает такой страх, что мушки перед глазами. Паника. А Гермиона сможет, она ведь умная, всегда выкручивается. Хотя и ей огласка ни к чему. Все-таки дочь может резко отреагировать. Отправляю сову с ответом, наливаю полный стакан бренди и сажусь в кресло. Секунды тянутся бесконечно, сливаются в один сплошной миг отчаяния. Пропасть, которая зловеще скалится и обещает поглотить. — Узнаю Драко Малфоя. Наломал дров и в кусты. — Гермиона выходит из камина, качает головой и забирает бокал, но вместо того, чтобы выплеснуть алкоголь, как делает обычно, пьет сама. И этим пугает до чертиков. Намного больше, чем до этого. Колени подгибаются, даже не пытаюсь встать. Пусть делает, что хочет. — Ломал я их не один, если помнишь, — голос едва заметно дрожит. Гермиона замечает это, конечно, замечает и ухмыляется. — Не спорю, — садится передо мной на стол и раздвигает ноги. — Я бы и сейчас не отказалась согрешить, но обстоятельства не те. Да и вдруг сын снова вернется не вовремя. Смотрю на нее во все глаза и не верю. Отказываюсь верить. Она издевается. Более того — получает удовольствие от ситуации. Намекает на продолжение, но это же мерзко, гадко… Возбуждающе! — Откуда он знает? — Сглатываю при виде обтянутой шелком груди. Целомудренная блузка, но я-то знаю, что под ней. И как восхитительно стонет Гермиона, стоит только прикоснуться к соску, втянуть его в рот, приласкать языком. Как выгибается навстречу и умоляет взять ее здесь и сейчас. — Подсматривал, — закидывает ногу на ногу и резко отстраняется. — Здесь. Слова падают свинцовыми пулями на пол, гулко стучат, звоном отдаются в ушах, но вместо страха чувствую только раздражение. Подумаешь, мальчишка увидел, как отец трахается с другой женщиной. Не я первый изменяю жене, не я последний. Тем более, если бы Скорпиус хотел обо всем рассказать, уже сделал бы это. Для Малфоя он слишком эмоциональный, порывистый. Весь в мать. Откровенно говоря, никогда не был особо близок с сыном. Скорее, наоборот. Завидую сыну, потому что у меня не было выбора в детстве, а у него был. Его любили, холили, лелеяли и оберегали, меня бросили в пекло войны, не спросив, хочу ли я этого. И он именно такой, каким Люциус хотел видеть меня. Горжусь сыном, но одновременно презираю за то, что он стал таким, каким я хотел видеть себя, но уже не увижу. Потому что Драко Малфой — жалкий трус. Драко Малфой плывет по течению, боясь изменений. Даже сына своего приструнить не в состоянии. — И как? Понравилось? — брезгливо выплевываю и тянусь за бокалом, но Гермиона ловко перехватывает мое запястье и разворачивает к себе. — Кончил у себя в комнате. Он сам мне показал. Она упивается произведенным эффектом. И есть чем. Негодование сменяется злостью. — Да как этот щенок посмел! — вырывается прежде, чем успеваю о чем-либо подумать. — Малфой, поумерь пыл, — вдруг строго обрывает Гермиона. Бренди явно был лишним, я и на ясную голову не могу себя контролировать рядом с этой женщиной. — Щенок щенком, но поступок смелый. Я тебе больше скажу: он пытается подкатывать ко мне. — Что… — Поэтому нужно пресечь это на корню. Наивный, неопытный, к чему такие сложности. -Предельно собрана и спокойна. Как будто и не она вовсе пару минут назад сидела на столе, почти предлагая себя. И тут в голову приходит то, на что Гермиона совершенно точно не согласится. Что если… устроить показательное шоу? Связать Инкарцеро, наложить Силенцио и заставить смотреть? Смотреть, как имею Гермиону раз за разом, как она стонет и выгибается, как самозабвенно отсасывает мне и глотает сперму. Чтобы мальчишка видел: ему ничего не светит. Это моя женщина и только моя. Чтобы каждый раз при взгляде на меня или на нее вспоминал наш жаркий дикий секс и понимал: ему ничего не обломится. Или еще лучше: позволить дотронуться, а потом забрать. Посмеяться, растоптать и выкинуть из комнаты. Рассмеяться в лицо, выкинуть, как бездомную шавку. — Мне, конечно, безумно приятно, что ты настолько, — выразительно смотрит на член, — рад меня видеть, но не думаю, что проблему можно решить стояком. Можно, еще как можно, но тебе знать об этом необязательно. — Понятно, — Гермиона презрительно кривит губы. — Подумай. На днях обсудим. Пришлю тебе сову, — и скрывается в камине. Опускаюсь в кресло и сжимаю член сквозь ткань. Тебе понравится, Грейнджер, обещаю. И Скорпиусу понравится. А мне тем более. В конце концов, я же слизеринец, играть честно необязательно.