Влекомый

Я проснулся от того, что в кухне звенела посуда. На улице было еще темно. Я решил, что меня грабят, и ворвался в кухню - заспанный, в трусах и с битой наперевес. Костик сочувственно посмотрел на меня, открыл было рот, но в последний момент отвернулся и занялся сковородкой. Он яичницу жарил. С грибами и помидорами. На двоих. Я тихо охренел и ушел обратно в постель, смутно надеясь, что это все сон. Было это, кстати, в семь утра. В семь тридцать Костя доготовил завтрак, безжалостно сорвал с меня одеяло и отругал за то, что я еще не умылся. Я охренел так, что послушно умылся, оделся и даже слегка причесался перед тем, как сесть за стол. К яичнице мне полагались еще и бутерброды с сыром и колбасой. И с веточкой петрушки. Где он ее нашел, не знаю, но я был тронут. Кстати, рано он встал потому, что ему приснился кошмар с моим участием. Рассказывать содержание Костик отказался наотрез до завтрашнего рассвета - чтоб не сбылся. Я не стал настаивать, но к обеду начал подозревать, что ему приснилась моя голодная смерть: я так не ел года два, с тех пор, как, разозленный на свою бывшую девушку, отвел ее в ресторан, жрал в три горла, а потом ушел, сказав официанту, что дама оплатит. Собственно, после этого она и стала бывшей. Сегодня он о своих чувствах даже не заикался, чему я был крайне рад, надеясь, что все само собой замнется. Мы маялись фигней, смотрели какие-то фильмы, ржали. Я рассказывал про свою работу, на которую мне, кстати, завтра надо было выходить, про свою жизнь и изменения в ней. Костик обожательно заглядывал мне в рот, поддакивал и усмехался, где было надо, но глаза у него подозрительно светились. К чему все это, я узнал только вечером. Видимо, хитрец просек, что я плохо соображаю спросонья, и решил меня подкараулить. Примерно через час после отбоя я был разбужен тем, что рядом со мной завозилось чье-то тонкое теплое тело. Думаю, все уже догадались, чье. И, между прочим, моя рука уже покоилась на его талии. Когда я скакнул с кровати метра на три и включил свет, Костя недовольно сощурился и потребовал: - Выключи, ярко слишком. - Ты оборзел?! - заорал я. - Пошел вон из моей постели! Я тебе и так лучшую кровать отдал! - Грубиян, - с пакостной интонацией сказал Костик, сверкнул на меня синим глазом, выбрался из-под одеяла и медленно вышел, виляя бедрами и гордо задрав голову. Он был голым. Абсолютно, блин, голым. И вилял передо мной своей тощей белой задницей. Голой задницей. Ни единого волоска. Остаток ночи я не спал - сидел на своем диване и пялился в пустоту. Все ждал, когда он придет снова, чтобы нашелся повод запереть его в соседней комнате. Повода не нашлось. Провалив свой проект диверсии, Костик, похоже, мирно задрых. На следующее утро завтрак меня не ждал. Я слегка расстроился, выпил полкружки кофе и ушел на работу - невыспавшийся, разбитый и злой. * * * Я очень устал. Очень. Но домой идти не хотелось. Я сидел на отсыревшей лавке в скверике, пил уже третью банку ледяного пива и думал, думал, думал. Дул ветер, моросил дождь. Солнце давно село, было уже темно. Ветер задувал под куртку, вода лилась за шиворот. Моя жизнь. Что она такое? Бесконечная работа, беспросветное существование. В моей квартире всегда холодно и темно. Девушки рядом со мной не держатся, из друзей - только пара ублюдков, не отдающих деньги, да мотоцикл в прихожей, о который я регулярно ушибаю мизинцы на ногах. И Костик. Парень, который кормит меня, терпит... и любит. Вот уже три дня. Если бы не его домогательства... Я отхлебнул еще пива и потер лоб. Что я к нему чувствую? Да ничего. Он мой друг детства, я его знаю, как облупленного, этого доброго синеглазого паренька. Его вчерашняя выходка вполне вязалась с его характером и даже могла считаться деликатной - с него сталось бы шлепнуть членом по мне, спящему, и потребовать, чтобы "хоть кто-то сделал ему минет". Я из прошлого треснул бы его по лбу и пинками выгнал в душ, не почувствовав при этом ни обиды, ни иррационального ужаса перед зловещими пидорасами. Я спокойно спал с Костиком в одной постели, когда оставался у него ночевать, а на полу было слишком холодно, и никакие голые задницы меня не беспокоили. Мы действительно были как братья. Может, даже ближе, чем братья. Не будь мы так долго порознь, может, ничего и не изменилось бы. Три дня назад он заявился бы ко мне, обнял меня и пьяным голосом признался в любви, а я бы со смехом ответил: "Иди, проспись, голубок". И жил бы дальше, как ни в чем не бывало. Но вписывается ли он в мою нынешнюю жизнь? Я обидчив, зашорен, подозрителен. Я привык лгать, хитрить и "выстраивать отношения", не имеющие ничего общего с тем, чего ждет от меня Костя. У меня сменилось три девушки - каждая последующая уходила из моей жизни быстрее предыдущей, и не без моей помощи. Он хотел посмотреть, не изменился ли я? Так я изменился, и не в лучшую сторону. Мне бы тоже хотелось вернуть прежние беззаботные деньки, но этот город слишком впечатался в мою подкорку, чтобы я мог что-то с этим сделать. И тем не менее я думал о возможности связи с ним. Возможности, которую прежде я почему-то не рассматривал. Или которую я почему-то рассматриваю сейчас? Вот я прихожу с работы, холодный и мокрый. Он встречает меня с ужином. Мы мило болтаем, я рассказываю, как у меня прошел день, валюсь на диван и включаю телевизор. Он прижимается ко мне теплым боком, потом начинает целовать, потом... Потом я трахаю своего друга детства и мирно засыпаю. Я еще раз потер лоб, больше от смущения. Самым правильным будет отослать его домой, ведь так? Так. Там он, возможно, найдет себе девушку по вкусу... А может, и парня. А я - себе девушку найду. А может, и нет. И все будет хорошо. Беда в том, что мне будет очень одиноко в своей пустой холодной квартире. Блин. Блин, блин, блин. Я допил пиво и пошел домой. ...А в темном подъезде меня уже ждали. Я получил по зубам и отлетел куда-то в вонючий, но такой уютный угол... Едва не отключился, кое-как поднялся на ноги, нашарил в кармане связку ключей. В двух шагах вспыхнул фонарик. Ну как же, как же. Знатно я полетел, все три ступени до первого пролета пересчитал. Ударил быстрее, чем сообразил. Даже не понял, сколько их было, бил, куда придется, и, кажется, орал. Боли не чувствовал, только какие-то тычки. Потом опять ударили по голове, в глазах потемнело, сел на задницу. И тут же накатило: парализующая боль, в спине, в ногах, в руках. Кастетом, что ли, измолотили... Зажегся свет. Нас было четверо. Я, ошалело мотающий головой, сидел на полу первой площадки. Какой-то парень гоповатого вида в грязном спортивном костюме валялся внизу, у самой двери подъезда. Еще один, низкий и плотный, с огромными кулачищами, стоял поодаль и щурился, привыкая к свету. В одном из кулаков виднелся какой-то рыжий каменный краешек. Кирпич, наверное. Этот с офигением косился на четвертого, стоящего на пролет выше рядом с распределительным щитом. Высокого и тонкого. Он не спеша спустился вниз, глянул на второго гопника сверху вниз. Гопник замахнулся. Молниеносный удар ногой в челюсть. Парень отлетел к стене и отключился. Я узнал Костика, попытался улыбнуться ему и начал куда-то падать... ...- Ну, что же ты... - приговаривает он. Я сижу в теплой ванне. Тело налито тяжестью, мерзко гудит голова. Губа разбита. Отстраненно размышляю на тему, не задет ли мозг. - Позвонил бы, я бы вышел встретить. Я же драться умею, помнишь... Я послушно вспомнил, что да, было дело, ходил он в какой-то кружок. Не то карате, не то тхэквондо. Стало стыдно. Я шириной, как полтора Кости, и высотой примерно такой же. Физически сильнее, ясен перец. Но толку с этого... Да, мешков я утащу больше, чем он. Туда мне и дорога. - Что я, девушка, чтобы меня с работы встречать? - мрачно спросил я и попытался утонуть, но был вытащен за шкирку. Костя терпеливо вздохнул и не стал ничего говорить. Челюсть здорово болела. Я прикладывал мороженный окорочок то к ней, то к синякам в зоне досягаемости. Ощущение холода было почти таким же мерзким, как боль, и окорочок не отправился в окно только потому, что, согласно мифу, не давал синякам расползаться. Костик скучал и изображал пай-мальчика. Совсем недавно он кормил меня чуть ли не с ложечки и мельтешил вокруг, то подливая чай, то делая необъяснимые пассы руками. Все это жутко раздражало, и я потребовал у него заткнуться и сидеть спокойно. Он ухитрился и это сделать как-то издевательски. Минут пять сидел на табуретке по стойке "смирно", руки на коленках, глазки в пол. Но быстро утомился и принялся есть меня глазами, провожая каждую ложку и каждый жест. Стало неуютно и как-то слишком тихо. - Включи телик, что ли, - посоветовал я. Парень сорвался с места и унесся в гостиную. Там он долго клацал по каналам, нашел какой-то американский фильм с плохим переводом и вернулся ко мне. Желудок приятно растянулся, боль временно отступила, и мне захотелось лечь. - Пойдем, что ли, - позвал я его, разделся до трусов и завалился на диван - как и мечталось в холодном парке. Костик приземлился в кресло. Некоторое время мы молча смотрели телевизор. Я начал придремывать. Тело болело. - Слушай, - позвал он. - Ты не спишь? - Уже нет, - вяло сказал я. - Что? - Нарисуй мне что-нибудь. Я вздрогнул. Внезапно захлестнувшее тепло и тревога - странная помесь. - Может, завтра? - попытался отмазаться я. - Давай сегодня, - попросил он. Я свесился с дивана, чтобы его видеть. - А что нарисовать? - Да хоть что. - Костя задумался, потер лоб - совсем как я. Посмотрел на меня. Потом оглянулся на кухню. И поправил фразу: - Да хоть курицу. Я подумал. Мысли перетекали в слова неохотно. - Тетрадь в спальне, в ящике стола. Ручка - там же. Костик кивнул, просиял и убежал. Не было его долго - я слышал, как шуршали бумаги. Потом пришел растерянный, без тетрадки, с одним-единственным листком. Показал мне. - Это я? Я пригляделся. Действительно, что-то отдаленно похожее на него - из давних рисунков, когда я пробовал себя в портретном деле. - Вроде. - Красиво. - По-моему, не очень. - Да похож! - радостно сказал Костик. - Можно, я возьму себе? Все равно у тебя валяется. - Ты и так у меня живешь, - напомнил я. - Куда ты его возьмешь? Он смутился. - Ну... когда домой поеду, заберу с собой. - А, да забирай, - махнул рукой я. Отчего-то мне было досадно думать, что он уедет. Пусть бы уж оставался, я б ему таких портретов сотню намалевал. - Тетрадь-то принеси... - Уже бегу! - на этот раз он вернулся быстро, вместе с ручкой и тетрадью. Я сел. Ногу на ногу, тетрадь на колено. Костик пристроился слева, осторожно положил голову на плечо, потом осмелел и повис на нем всем весом. Курица родилась быстро. Сначала голова, потом крыло, потом хвост. Излишне крутая грудь и толстое пузо. Потом, вспомнив, что у них есть хохолок, дорисовал и его. Покрыл тело перьями, наметил вокруг очертания гнезда из сена - для достоверности, и еще для того, чтобы не рисовать лапы, уж очень корявыми они у меня выходили. - А у них разве нет сережек? Ну этих, - Костя привстал и изобразил себе рукой поповскую бороду. - Не помню, - признался я. - Вроде бы нет. - А по-моему, есть, - усомнился он. Чтобы не вступать в бессмысленный спор, я дорисовал и сережки. И заодно ноздри на клюве, потому что "они же дышат не через пасть". - Красиво, - одобрил он и отобрал у меня тетрадку. - Это я тоже с собой заберу. - Ты так у меня весь дом унесешь, - пошутил я, снова завалился на диван и стал крутить ручку в пальцах. Спать расхотелось. - Я и тебя тоже с собой заберу, - пообещал Костик. - Попробуй унеси. - Я широко зевнул. ...Когда я открыл глаза, в комнате было темно, телевизор не работал. Поодаль на серванте белел листок бумаги с Костиным портретом, когда-то сваянным мной по памяти на скорую руку. На ковре валялась выроненная мной ручка. Костя посапывал на плече, пристроившись между мной и спинкой дивана, вид имел мирный и не вызывающий. Мы оба были укрыты пледом. Я вздохнул, поправил на нем плед и закрыл глаза.