***
Следом за этим днем пришли сотни таких же. Через несколько месяцев непрерывной обороны шоковая терапия просто ушла на второй план, уступив место гормональной. Кажется, Мистер Эйнон сумел убедить начальство в том, что Глускин может быть полезен. Эдди всё ещё был человеком. Однако, раз за разом, когда его, полуживого, скидывали на вшивую кушетку, в нем что-то умирало. "Первую неделю объект не мог есть, питательные вещества пришлось вводить с помощью катетера... Объект спит с открытыми глазами, уровень панических атак достигает необходимой нормы... Психическое состояние Эдварда Глускина подходит к критическому... Объект боится темного времени суток. Его мучают кошмары, контроль над ними на данном этапе неосуществим". На внеочередном сеансе гипноза Глускин сломался. Физическое истощение повлекло за собой и эмоциональное, разрушив барьер, которым он оградил от себя прошлое. - Кто был твой отец? - этот вкрадчивый голос, казалось, звучал из головы. - Изверг. Узурпатор. Женоненавистник. Он уничтожит всё живое, когда-нибудь он сделает это, - Эдвард вцепился в ручки кресла и совсем по-детски всхлипнул. - Что ты видишь, Эдди? - Повсюду кровь. Она... достала подвенечное платье, когда он ушёл. Мы танцевали, смеялись. Она пела мне. А он появился так внезапно, что я просто окаменел от ужаса. Стоял как вкопанный. Мама кричала, боже, как она кричала. Он шел точно бронебойный танк, он... - Продолжай. - Ударил её так, что она упала, сел сверху и начал впечатывать её голову в пол. До тех пор, пока руки не стали месить кашу... Потом он повернулся ко мне. Эдвард рыдал. Огромные капли срывались с его закрытых глаз и скатывались по кровоподтекам за воротник. И этот плач, больше похожий на рычание раненого зверя, заставлял дядюшку Эндрю восторженно содрогаться.* * *
- Всё платье в крови, - озадаченно произнес Глускин и сел. Вокруг было темно, маленькое окошечко у потолка пропускало рассеянный луч уличного фонаря. Тишина. Ему опять снился этот сон, в котором последней сценой было лицо зверя. И оно смотрело прямо в глаза. Эдвард по привычке ощупал себя на предмет переломов. Аккуратно поднявшись, он подошел к окну, грязное стекло которого омывалось ручьями дождя, и прислушался. Где-то вдали громыхнул гром. Эдди немного побродил по карцеру и вернулся на кушетку. Его мучали вопросы, на которые никто не мог дать ответа. Или не хотел их давать. - Платье, - вдруг сказал он. - Белоснежное, с вышитым корсетом. Мои пальцы помнят этот корсет. Подложив ладони под голову, Эдди лег набок. - Я бы хотел увидеть такое платье на своей любимой. Не правда ли, она прекрасна? Внезапно Глускин осознал, что выхода нет. Он открыл в себе нечто, хранившееся за семью замками, но свободное сейчас. Утренний конвой Эдди встретил с улыбкой. Однако побои и допросы внезапно прекратились. Его перевели в старую палату, прежний свободный режим и шоковая терапия вернулись. Он пытался даже спросить санитара, почему произошла такая резкая смена обстановки, и что он сделал не так, но санитар промолчал, позволив себе только хмыкнуть в сторону. В тот же вечер доктор Эйнон написал в личном деле Глускина: "Объект не проявляет должной активности, сценарий морфогенетического кондиционирования должен быть переписан". На самом деле, дядюшка Эндрю не чувствовал удовлетворения от своей маленькой победы. Он выделил для Эдди небольшой отпуск перед важным и значимым событием. Процедура, поджидающая пациента, должна стать для него началом новой жизни. Но Глускин не был посвящен в эти планы. Он мечтал о конце и решил добиться его любыми способами. "По отношению к другим пациентам объект проявляет неоправданную жестокость, не считая, вероятно, что они заслуживают тех почестей, которыми "наградили" его". Стычки действительно назревали повсюду: в душевых, коридорах, комнатах отдыха... но по-настоящему буря разразилась в столовой. Во время обеда Глускин вдруг встал со своего стула и подошел к соседнему столу. - Ты не достоин быть здесь. Вы все недостойны. - Я бывал в жерле вулкана, - возразил ему пациент с обожжённым лицом. - Я танцевал с раскаленной лавой! - Я прикасался к Билли! Отец Мартин выжег мне знак! - другой пациент поднял рубашку, демонстрируя правдивость своих слов. - Не зли меня, иначе я вырву тебе язык и разобью твою пустую башку. Тебе здесь не место! - Позвать санитаров дядюшки Эндрю? Они выбьют из тебя дурь вместе с потрохами. Я наконец-то смогу поесть. Ммм, - медленно сказал сосед пиромана. Эдвард засмеялся. В его светлых глазах заплясали безумные огни. - Разве ты не знал? Я только этого и жду, - с этими словами он схватил его за шиворот и вытащил на середину зала. Столовая замерла в предвкушении. Те, кто был не прочь присоединиться к дебошу, повскакивали со своих мест, другие либо прятались под столы, либо вообще не реагировали на происходящее. Драка началась до того, как зачинщик ударил пациента, и уже через несколько секунд столовая превратилась в живой клубок визжащих, кричащих, улюлюкающих и метелящих друг друга психов. Вбежавшие санитары, не разбирая, кто прав, кто виноват, "усмиряли" каждого. Глускину понадобилось три дозы, чтобы он, наконец, отпустил еле живого беднягу. Это был третий день "отпуска", но после инцидента Эндрю решил отозвать свою милостыню и начать новый сценарий немедленно. Эдди оттащили в лабораторию, крепко привязав к больничной койке. Эйнон как раз готовил инструменты, когда он очнулся. - Я не хочу, чтобы твоя энергия, мальчик мой, тратилась на уничтожение экспериментального материала. Ты ошибся, здесь нет ни избранных, ни богом помазанных. Мы все равны перед наукой, и ты, и я, только вот наши места... По разные стороны баррикад, - Эйнон погладил по голове Глускина, обездвиженного для пущей безопасности окружающих. - Я ошибся? - шепотом повторил Эдди. Его удивленное выражение сменилось улыбкой. - Ошиблись вы, доктор, когда начали. Всё это. - Ну конечно, абсолютно нормально... - Нормально?! Здесь ВСЁ НЕнормально! Я больше не могу видеть их лица каждую ночь! Они собираются в этой гнилой комнатке, они смотрят на меня, шепчутся за моей спиной, они зовут на помощь и рыдают, они... - Эдди перевел дыхание. - Они винят меня в том, чего я не делал. Они едят меня изнутри. Пустите! Я не хочу! - он с силой рванул ремни. Те, треща, порвались. Не слыша ничего, кроме ударов своего сердца, Глускин спрыгнул со стола и метнулся к двери. Через коридоры, процедурные, круша всё на своём пути, он метался среди одинаковых палат, как птица в клетке, ища выход. Рванув очередную дверь, Эдди оказался в огромном зале с шарообразной установкой посередине. Переведя дыхание, он ринулся к стеклянному боксу, наполненному людьми.