Ядовитые камелии

      «Так тихо…»       Тот же пруд, те же деревья, птицы, что в это время обычно пели без умолку, люди, неторопливо блуждающие по парку с детьми, собаками. Ветер, что пробегает по поверхности воды и исчезает в листве осин, заставляя их взволнованно качаться… Но нет ни звука. Ни единого звука.       «Почему так тихо?» Эта мёртвая тишина невыносимо давит на уши.       Мёртвая…       Это слово провоцирует вспышки последних воспоминаний, которые начинают разрывать сознание, причиняя неистовую боль всему телу. Нет, это еще не смерть. По крайней мере, пока. Иначе чувствовал бы он боль? Удар, запах металла, жженной резины, кровь… Наконец, в глухую тишину врывается непрерывный звук автомобильного сигнала. Так громко, что невыносимо. Медленно этот звук превращается уже в какое-то мерное пиканье. Всё ещё слишком громко. Лучше бы он по-прежнему ничего не слышал… Ноющая боль распространяется по телу, по костям, словно коррозия, разъедающая металл.       Постепенно приходит осознание того, что этот мерзкий монотонный звук доносится откуда-то снаружи. «Выключите» Сухие губы едва размыкаются в попытке произнести это вслух, но не издают ни звука. Пальцы вздрагивают и тянутся к источнику этого пиканья, что бьет по мозгам.       «Выключите».        — Он, кажется, приходит в себя… — чей-то знакомый голос растерянно дрожит. Он столько раз его слышал, но почему сейчас трудно вспомнить, кому он принадлежит? — Саске? Ты слышишь меня?       Кто-то другой, кашлянув, подошел к нему и коснулся руки, затем, почему-то, левой щеки.        — Выключи… — протяжно и глухо простонал он, едва дрогнув ресницами.        — Эй, — позвал хриплый мужской голос, чья ладонь по-прежнему находилась на щеке, — откройте глаза.       Саске снова дрогнул ресницами, приподнимая их.       Слишком яркий свет, отчего в глазах защипало, и из уголков побежала солёная влага.        — Вот так… Всё хорошо. Посмотрите на меня. Как вы себя чувствуете?       Он лежал несколько минут, бесцельно разглядывая, как изучающий взгляд темных глаз блуждал по нему, и едва понимая, что ему говорят. Голова дико раскалывалась, и горло сдавливала тошнота.       Врач? Какого черта?       С улицы доносились привычные звуки: голоса прохожих, шум редких машин, все это перекрывал звук пиканья в до тошноты белом помещении. В глазах слишком мутно, но нетрудно было догадаться о том, где он находится.       Последнее, что Саске помнил, это то, как он вышел из дома в жуткий ливень, сел в машину и погнал подальше, побыстрее. И еще это жуткое раздражающее гоготание чаек у утеса.        — Я опоздал? — Едва получалось внятно говорить, воздух тяжело давил на легкие, голос переходил на всхлип.       Второй человек стоял неподалеку, пряча руки в карманах, а взгляд был тусклый, словно смотрели сквозь матовое стекло.       Наруто. Он здесь. Господи, как хорошо, что он здесь!        — Мне надо ехать. Я обещал Неджи.        — Вы не оставите нас? — мрачно прошептал Узумаки. — Лишь на одну минуту.       Мужчина возле него возразил, но, тем не менее, медленно поднялся и, напомнив о минуте, вышел, бесшумно прикрыв за собой дверь.        — Эй, жив? — Сделав пару шагов, он приблизился к койке, где лежал Саске, и присел на край. — Что-нибудь помнишь?       Странный вопрос…        — Что случилось?       Наруто молчит с минуту, а потом вдруг выдает то, от чего в горле перехватывает:        — Твоя машина столкнулась с машиной Дея вчера вечером, и он… сорвался с утёса.       …и тишина. Говорят, что память человека устроена так, что она стирает самое страшное, позволяя меньше подвергать сознание травмам. Страшно… Поскольку он не помнил ни самой аварии, ни предшествующих ей минут.        — Что с Деем? — Саске едва дышал, боясь предположить самое худшее. В груди жгло едкое чувство страха. — Наруто, что с Деем?       Взгляд Узумаки сейчас не метался по помещению, он не тер нервно затылок костяшками пальцев, не кусал изнутри щёки, как делал он обычно, а просто сидел, хмурый и слишком спокойный.       Неестественно спокойный.        — Его забрала скорая, — прерывистый вдох, — но не успели довезти. Он скончался по пути в…        — Нет… — едва слышно прошептал Учиха, поддаваясь судороге, постепенно появляющейся в груди и охватывающей его тело.       Неправда… Это слишком ужасно, чтобы быть правдой.       Даже дышать стало больно. Как так? Ведь этого не может быть.        — Как так? — повторил он хрипло, закрыв глаза своей ладонью.       Дей не заслужил смерти. И осознание того, что в этом состояла его личная вина, сводила с ума. Наруто пытался как-то разбавить это паршивое состояние, пытаясь подбодрить тем, что будет поддерживать, разберется с полицией, и какими-то фразами, которых Саске уже не слышал. Это все уже не важно. В глазах мерзко щиплет, и уже не верится, что это ощущение когда-нибудь исчезнет.        — И твой автомобиль... не знаю, можно ли восстановить.       Плевать на автомобиль.       Дей погиб. Как в это поверить?       Как заставить себя принять это и жить дальше с тем, что все это произошло по его собственной вине? Страшнее всего становится при мыслях об Итачи… Он ведь этого попросту не переживет.       Три недели… Три грёбанные недели пришлось провести здесь.       Течение этих бесконечных дней, проводимых в больнице, которые сопровождались плохим сном, бесконечной тошнотой, разбавляли общее херовое состояние Наруто и пара товарищей, что так же хорошо знавали Дейдару, как и он сам. Интересно, винят ли они его так же, как он винил себя в случившемся? Но ведь это правильно…       Перед выпиской, прямо за день, приходил Мадара, где-то в час, когда солнце не было затянуто тучами. Первое, что пришло на ум, было вполне логичным: он ищет в этом выгоду, ибо одно его появление будто знаменовало непогоду. Но, вопреки ожиданиям, наоборот, принес, хоть и небольшие, но благие вести о компании.       Однако… причина, по которой он гнал сквозь дождь в тот вечер, так и не появилась. Почему гнал? Видимо, спешил заглушить эту ноющую дыру в груди. Неджи, скорее всего, ничего неизвестно, и, скорее всего, он забил на Саске. Оно и к лучшему, если этим все и закончится. Использовать человека в качестве замены — не самый лучший поступок.        — Итачи звонил, — осторожно предупредил его Наруто, когда они сидели на скамье во внутреннем дворе больницы ещё за несколько дней до выписки. Внутри вдруг похолодело. — Он все спрашивал о тебе, говорил, что из рук все валится, из головы не выходишь. Он звонил тебе, потом Дею… — он запнулся, но продолжил, — потом уже мне. Я не знал, что ему сказать.        — Когда он звонил? — сердце камнем упало в самые пятки.        — В тот же… вечер, — последнее слово он говорит гораздо тише, словно опасается, что тот вспомнит эти жуткие картины.       Саске смотрит на него пустыми глазами, боясь задать вопрос о самом главном.        — Я ему сказал, — прошептал тот загробным голосом, словно сам услышал этот вопрос. — Я едва это смог, Саске. Мне даже представить трудно, что с ним творилось.       Учиха прикрыл лицо ладонью. Неизвестно, какое чувство сейчас переполняет Итачи: горечь утраты или ненависть к своему брату. Или, что вероятней всего, и то, и другое.        — Дай сигарету.       Наруто неуверенно протянул ему пачку сигарет с зажигалкой.        — Вот только… я не смог сказать правду о тебе. — Пальцы Саске заметно задрожали и, не успев поднести сигарету к губам, она выпала из рук на вымощенный плитками тротуар. — Я сказал, что ты на гонках не вписался в поворот и оказался в больнице.       Тот молча снова достает из пачки сигарету, подносит к губам, зажигает и затем медленно затягивается.        — Плохо, — наконец говорит он на выдохе, прокопченным голосом, — плохо, что ты ему так сказал…       Плохо, что он вообще взялся помогать ему со всем этим дерьмом. Всегда вытаскивал из полной жопы, что, в принципе, свойственно лучшему другу. Что свойственно именно Наруто. Правда, когда выписывали, его позвал долг к своей работе. Так что, судя по всему, придется чесать отсюда на такси. Но не домой. Нет.       Длинный коридор, Саске сейчас свернет налево, мимо белесых стен, и всё. Поправляя рукав серого, кстати, как и эта мерзкая погода, пиджака, который принес Наруто вместе с остальными вещами, он, наконец, уже спускался по ступеням. О, да Узумаки бесподобен: нашлась пачка сигарет во внутреннем кармане.       Такой же пасмурный день, как и вчера. Сложно понять эту погоду: вроде лето, жарко, как в аду, а стоит лишь пару дней не показываться солнцу, становится зябко и по-осеннему уныло. Конец августа, как-никак.       Но… брови взлетели вверх, определённо выражая смятение насчет того, что там, прямо возле парковки, в потертых синих джинсах и тёмной футболке стоял он. И всё бы ничего, если бы не эти неуверенные шаги в сторону Саске, едва лишь он его увидел.        — Неджи? Что ты здесь делаешь? — вдруг спросил он и выжидающе уставился на Хьюга.       По выражению его лица Саске никак не мог понять, что двигало этим парнем. Зачем он здесь? Было в нём нечто такое, что, возможно, было и в нём самом, но проявлялось как-то иначе. Какая-то непреодолимая тяга.        — Я… не смог за всё это время зайти к тебе, — наконец отозвался он. — Я не знаю, почему. Просто…        — Всё это время? — повторил Учиха, не понимая, к чему тот ведет. — То есть, ты имеешь в виду, что знал о том, что случилось?       Неджи кивнул, опустив глаза куда-то на асфальт. Где-то там, в груди, у Саске радостно ёкнуло сердце. Неважно, что не заходил проведать. Неважно, почему. Сейчас он здесь.       Холод от порыва ветра ледяными пальцами пробрался под одежду, пробежал по телу, вызвав волну неприятных мурашек. Саске вздрогнул и поежился.        — Моя сестра здесь лежит. Я, навещая её, как-то случайно столкнулся с твоим приятелем. Он сначала удивился и спросил, откуда мне известно о том, что ты здесь. А потом рассказал всё. — Он сделал паузу и ждал реакции.       Вспомнилось, как незадолго до аварии, Неджи говорил, что его сестра попала в больницу.        — Я в порядке, легко отделался, — сдавленно улыбнулся. — Как сестра?        — Уже лучше, — кивнул он. — Иногда встает.        — А что произошло с ней?        — Тоже… — запнулся он. — Благо, обошлось всё.       Здорово. Вот только у Дея, к сожалению, не обошлось… Предложение Неджи выпить где-нибудь кофе было заманчивым, но сегодня не тот день… Нужно туда, к Дею, ведь его не было на похоронах, попросить у него прощения и постоять с ним последний раз. Это просто необходимо, чтобы не сойти с ума.       Кладбище — огромный монумент скорби, и всего того, что не сбылось. Здесь под землей похоронены кости и надежды. Быть может все эти души ступают по холодной земле, мимо деревьев, через мрамор и гранит, наблюдают, и, кажется, шепчут что-то, но их голоса сливаются с промозглым ветром и уносятся куда-то прочь.       Саске останавливается возле могилы. Пальцы касаются букв на надгробии. Всего лишь имя, как будто не его… Всё ещё сознание не хочет воспринимать очевидное. Слишком тяжело. Звук птиц доносится откуда-то со стороны выхода, однако он ничего не слышал, не считая собственного биения сердца, которое только увеличивало темп, норовя вырваться. Память снова разрезал тот звук торможения, удара, треск разбитых стёкол, как он дернул за ручник и выкрутил руль влево. Но он не успел затормозить. От возникшей перед глазами картины и из-за осознания произошедшего, его буквально прострелило.       Как так? Вот как так?        — Здравствуй, — послышался сзади мужской голос, который он сразу же узнал.        — Здравствуй, — откликнулся быстро, не оборачиваясь. Одному Богу известно, почему он сюда пришёл.        — В больнице мне сказали, что тебя выписали. У меня к тебе разговор, — Пауза. — Это касается Итачи…