-----
Посещение часовни стало для него опостылевшей обязанностью. Он не мог установить, когда именно потерял веру, но, скорее всего, это произошло в течение последних нескольких лет. Тогда Себастьян начал понимать, что бог и эта «идеальная» жизнь слишком уж походили на планы сэра Августа относительно будущего Морана. Себастьян все равно считал Библию довольно интересной книгой с выдуманными историями про героев и монстров. Наверное, эта книга как-то повлияла на него, но как именно – один лишь бог знал. Посещение часовни было обязательной частью воспитательной программы Итона по выращиванию «правильных» англичан, и перед тем, как уйти куда-нибудь на лужайку и заняться домашними заданиями, Себастьяну пришлось отстоять сорок минут службы. На улице было холодно, но не настолько, чтобы Моран, подобно другим, безвылазно сидел в общежитии. Служба закончилась, и спустя час занятий Себастьян понял: что-то делать в его состоянии было невозможно. Безуспешно пытаясь побороть рассеянность, Моран решил вместо домашнего задания излить дневнику то, что язвило его мысли. Вот только в сумке не было заветной книжицы в кожаном переплете. Он был абсолютно уверен, что брал дневник с собой, и, не найдя его, со всех сил рванул к общежитиям. Чуть не выбив плечом дверь, Себастьян ворвался в комнату и начал хаотично искать маленькую книжицу, уже понимая, что и здесь ее нет. Он перебрал все стопки учебников и тетрадей, покопался в своей одежде, перерыл все шкафчики и даже залез под простыни на кровати. Затем Моран бросился искать дневник в совсем уж нелогичных местах наподобие туалета или чемоданов, которые он не открывал неделями. Закончив поиски, он скрежетал зубами и тихо рычал на весь мир. Дневника здесь не было, но Себастьян помнил, что еще утром клал его в сумку. Моран был уверен в этом, потому что эта маленькая кожаная книжица всегда была рядом с ним. Внезапно он оказался в потоке злобы, разбрасываясь вещами со стола, швыряя блокноты в стену и кидая на пол листы бумаги. Постельное белье тоже оказалось на полу. Все его однокурсники разошлись по кампусам. Кого ему искать? Кто главный подозреваемый? Никто! Никто никогда не брал ни единого из его дневников. Многие интересовались их содержимым, некоторые даже прикасались к ним в присутствии Себастьяна – ведь он никогда не расставался со своим дневником – и все, кто знали о существовании этих маленьких книжиц, понимали, что они уже переступили некую черту. Моран уже не раз ломал носы тем, кто шутки ради выхватывал у него из рук дневник и пытался громко зачитать его содержимое. Со своим рюкзаком Себастьян расставался лишь один раз, да и то это было лишь во время службы. Все студенты также были в часовне, причем большинство старшекурсников и вовсе ушли в большую каплицу в другом конце колледжа. Но все-таки был человек, который смог бы украсть его дневник. Одна маленькая сорока-воровка уже доказала, что вломиться в кампус Итонского колледжа было не сложнее, чем украсть конфету у ребенка. Себастьян помнил обиженное лицо Джима и его презрительный взгляд, когда ему не дали прочитать дневник. Мог ли он это сделать? Себастьян уставился на разведенный им же бардак, думая лишь об одном. Мог ли он? Резкий удар – и те вещи, которые остались на столе после первой вспышки гнева, также отправились на пол. Моран хаотично натянул на себя свои привычные вещи и выбежал из комнаты, выбив по пути дверь и едва не доведя коменданта до инфаркта. Испуганная женщина что-то кричала ему вслед, но он уже выбежал из общежития, расталкивая на своем пути удивленных студентов. Ему было наплевать на то, что никто не позволял ему покинуть колледж. Его не волновало то, что он даже понятия не имел, где искать Джеймса. Не факт, что ему даже удастся найти парнишку. Но Моран мог поклясться, что его дневник находится именно у Джима; и, как только он найдет его, дневник наконец вернется в руки своего хозяина.-----
На первый взгляд писанина показалась Джеймсу какой-то ерундой. Похоже, автор не страдал от недостатка воображения – написанные легким, поэтичным языком рассказы были преисполнены повторяющимися тут и там символами. Себастьян писал о птицах, котятах и маленьких, хрупких созданиях, на которых велась кровавая и безжалостная охота. Джим едва осилил треть дневника, как вагон метро остановился у Гайд-парка, и ему пришлось отложить чтение на потом. Собрав свои вещи, он быстро выскользнул из вагона, сопровождаемый недовольными криками кондуктора. Когда Джим вышел в парк, солнце еще сильней поднялось над небом, и лондонский холод слегка отступил. Уверенный в том, что ему удалось успешно скрыться, Джим свернул с дорожки и пошел туда, где он смог бы посидеть в одиночестве – под размашистый дуб, на котором свили гнезда сороки. Усевшись прямо на траву и прислонившись спиной ко стволу, он вновь раскрыл дневник Морана и продолжил читать. С каждым прочитанным словом он все больше и больше понимал, что именно терзает душу Себастьяну. В каждом рассказе прослеживались одни и те же одинаковые темы, нотки, мотивы – и через какое-то время Джим понял, что в хитросплетениях слов и предложений он видит самого себя. Его смутный образ крылся в каждом слове, в каждой букве. Себастьян не просто одержим им – он до безумия влюблен в него. В тот образ, которым была пропитана каждая буква в кожаном дневнике. Сперва Джим не был уверен в том, как именно он себя чувствовал. Наверное, это должно было ему польстить? Но единственное, что он чувствовал – вскипающий гнев. Как он посмел? Себастьян думал, что знает Джима, но на самом деле он не знает абсолютно ничего. Нигде не должно было быть ни малейшего следа Джеймса – даже в этих глупых рассказиках, связывающих его с преступлениями, которые он, по версии Себа, совершил, чтобы защитить себя. Джим всегда переступал закон, чтобы защитить себя, и в чем он уж точно не нуждался, так это в лишних уликах. Если кто-то свяжет содержимое этого дневника с Джимом, то следующее, что он поцелует, будет унитаз в лондонской тюрьме. Джеймс встал и начал собирать хворост для костра. Просто вырвать эти страницы недостаточно – их надо уничтожить, стереть все следы их существования, сжечь и пустить пепел по ветру. Сложив хворост в аккуратную кучку, он чиркнул спичкой и разжег костерок. Возможно, дым от костра и привлечет чье-то внимание, но к тому моменту от дневника не останется ни следа. Джим вырывал страницы одну за другой и бросал в самый центр огня, наблюдая, как пламя жадно пожирает бумагу и превращает ее в пепел.-----
Прошло уже слишком много времени. Сгорая от ожидания в метро, Себастьян выбивал пальцами дикий ритм на подскакивающей от нетерпения ноге, с каждой секундой все сильнее наполняясь неудержимой, разрывающей его изнутри энергией. Ощущение было такое, будто он держал в своей руке заряженный пистолет, готовый выстрелить в любую минуту. За три часа Джим мог уйти куда угодно – он уже может быть в любой части Лондона! Может, он уже и вовсе сидит дома в уютном кресле, вовсю раскрывая интимные мысли Себа, разбросанные по страницам его дневника. А ведь он все поймет. Этот умный, смертельный мальчишка все поймет. От этой мысли Себастьяну становилось лишь хуже. Он боялся не столько унижения и дискомфорта, сколько того, что кто-то против его воли проник в потайной уголок в его голове. Что кто-то пробил его защиту и попал в ту крохотную часть его души, где он мог дать выход тем мыслям, которым не было места в его аккуратной, распланированной жизни. В ту маленькую отдушину, где можно было дать волю его реактивному воображению, которое иначе заняло бы все место в его мозге, забирая у него те бесполезные вещи, знания которых от него требовали. Это была единственная часть разума, которая принадлежала лишь ему. Кроме нее, у него ничего не было. Он знал – так переживать из-за книги было очень, очень глупо. Ее легко потерять, легко забрать, легко уничтожить. К тому же, Себ никогда не перечитывал то, что уже написал. Это всего лишь слова на бумаге. Да и сам Моран не лучше Джеймса – кто в здравом уме будет преследовать человека, который хладнокровно искалечил четырех людей? Кто станет увлекаться этим человеком вплоть до одержимости? Кто станет в одиночку искать его посреди огромного города? Все зашло слишком далеко, и все то, что Себ держал в себе, было готово вырваться наружу в невообразимом, ужасном приступе ярости, равных которому Моран не мог припомнить. Как только вагон остановился на станции, он вывалился из дверей и быстрым шагом направился к выходу. Он торопился в никуда, не зная, куда идти и где искать Джеймса. День был достаточно теплый, и инстинкты Себастьяна внезапно напомнили ему о парке. О прекрасном и большом Гайд-парке, который начинался как раз за станцией. Вдруг Джеймсу пришла в голову та же мысль? Вдруг между ними есть хотя бы одна маленькая общая нить? Шансы найти Джима в огромном парке были ничтожно малы, но Себастьян решил испытать удачу. Он перешел на легкий бег, выглядывая по пути знакомую сутулую фигуру с характерной походкой. Легкий бег должен был израсходовать излишки энергии, но вместо этого Моран лишь еще сильнее разозлился. Это была бессмысленная, глупая, ни на ком не сфокусированная ярость, бурлящая в его крови. Одна лишь мысль о том, что ему не найти Джима, лишь еще сильнее его раззадоривала; в его голове уже всплывали ругательства на как минимум трех языках. Что-то привлекло его внимание. Темная струйка, поднимающаяся где-то над дубами – дым? Откуда взяться дыму в парке? Кто будет разжигать чертов костер в общественном месте посреди бела дня? Какой-то безнадежный кретин – или, быть может, маленькая птичка, которой было плевать на законы общества. Не может быть, чтобы все было так легко. Настолько просто. Не глупи, Джеймс. Не совершай такой ошибки. Себастьян ускорил бег, даже сквозь обувь чувствуя, как асфальт бьет его по ногам. Выбежав с дорожки, он нырнул в густое скопление деревьев, не обращая внимания на удивленных прохожих и не замедляя шага. Сердце билось в бешеном ритме, а легкие в огромных количествах поглощали воздух, но Моран и не думал останавливаться. Наконец дым стал сгущаться и, подбежав поближе, Себастьян увидел вожделенную сутулую фигуру. Джим был прямо перед ним – а его маленькие шкодливые руки вырывали страницу за страницей и бросали прямо в огонь. Себастьян внезапно ощутил тяжесть в груди. Это просто усталость из-за бега или нечто большее? Не делай этого. Он уже не мог остановиться. Себастьян просто бежал вперед, огибая дерево за деревом, и даже не успел затормозить – едва успев слегка замедлить бег, он влетел прямо в Джима. Они оба распластались на земле, и Моран моментально прижал Джеймса к земле и схватил его за плечи. Уже сжатая в кулак ладонь замахнулась над плечом, готовая со всей силы ударить Джима прямо в лицо. Не смей, черт тебя дери. Рука со всей силы опустилась. Себастьян со всей силы ударил землю рядом с головой Джеймса и вновь схватил его за плечи. - Зачем ты это сделал?, - слова криком вырвались из груди, насквозь пронизанные яростью и паникой.-----
Еще одна безжалостно вырванная страница отправилась прямиком в огонь. И еще одна. Огонь всегда привлекал его. То, как он горит, как он все разрушает… как полностью меняет химический состав любого вещества, с которым он соприкасается. Все превращается в пепел. Все сгорает. Он так сосредоточился на огне, что не услышал шаги бегущего к нему Себастьяна, пока тот не упал на него и не прижал к земле позади костра. Воздух как будто выбили из груди, и Джим чуть не задохнулся, извиваясь и пытаясь вырваться из хватки. Но Моран в два раза выше и тяжелее его, и Джим никак не может спихнуть с себя Себастьяна, который даже и не собирался его отпускать. Рука замахнулась над его лицом, и Джим просто смотрел на Себастьяна, ожидая удара в лицо. Ожидая, что Моран вот-вот покажет ему, что ничем не отличается от других. Но вместо этого кулак со всей силы впечатался в землю. Сердце Джима билось с безумной скоростью, но паренек даже не вздрогнул. Огонь от костра придал блеска его темным глазам и поглотил зрелище нависающего над ним обезумевшего от гнева парня. Джим никогда не видел Себастьяна настолько диким; сейчас он напоминал ему разъяренного зверя. Моран всегда был спокойным и собранным, но теперь его лицо было искажено яростью, а от него исходил жар, который никак не был связан с костром. Как будто бы кто-то открыл окно, соединяющее душу Себастьяна с внешним миром. Внешнее спокойствие оказалось обычной маской – точно такой же, как и у Джима. - Ну так давай… ударь меня, - сказал Джеймс. – Попробуй сломать меня. Разбей меня вдребезги. Взамен получишь еще один шрам. Я сломаю тебя точно так же, как и других.-----
Себастьян навис над ним, вдавливая его руками в землю. Светлые волосы Морана дико свисали над его головой. Но он лишь скрипнул зубами и прорычал несколько слов, чем-то походя на ухмыляющуюся акулу. Уголки губ приподнялись в презрительной усмешке безумца. - Давай же! Покажи, на что ты способен! Конечно, он не испугался. Он не испугался четырех; не испугается и одного. Даже когда Себастьян источает злобу всеми клетками своего тела и набрасывается на него, как зверь. Без страха. Без дрожи. Без мольбы о пощады. Себастьян еще не причинил ему вреда, не считая того момента, когда он случайно столкнулся с ним и они упали на землю. Но он может это сделать. В его силах искалечить Джеймса. Сломать ему кости, избивать до посинения. И его удары будут гораздо более сильными и продуманными, чем жалкие попытки Оливера Коттерилла и его прихвостней побить Джима. Но Себастьян не хочет этого делать, даже несмотря на то, что его кулаки буквально чесались от желания подраться. Кого-кого, а Джима он избивать не будет. Но вот Джеймс начал ему угрожать, напоминая о том, что он может с ним сделать. Эта замечательная маленькая птичка ищет причину искалечить его, расправить свои крылья и превратить Морана в произведение его искусства ломать жизни. Но есть ли в жизни Себастьяна что-то, что можно было бы сломать?-----
Себастьян так близко от него, что Джим ощущает его дыхание на своем лице. Сейчас он совсем был не похож на того парня, что был с Джеймсом наверху Лондонского ока. Да и на писателя догорающих в костре фантастических рассказов он уже не смахивал. Моран почти что орал на Джима, уверенный в его беззащитности и своей неуязвимости. Он думает, что знает Джеймса. Но он видел лишь то, как Джим был жертвой. Не обидчиком. Джим вздернул ноги и пнул Себастьяна в живот, выбив из него весь воздух. Ощутив, как ослабилась его хватка, парень сделал сальто, вскочил ему на спину и сел на талию. Бледные пальцы потянулись к горлу Себастьяна и плотно сжали его; пришлось пустить в ход обе руки, но Джеймс был беспощадным. Он настолько сильно сдавил шею Морана, что чувствовал своими пальцами его мышцы. В темных глазах проступала жажда убийства. Джим без тени сожаления уничтожит Себастьяна. Но вместе с этим он ощущал какое-то странное возбуждение. Моран постоянно следил за Джеймсом, постоянно преследовал и нападал на него. И даже зная, насколько опасны такие игры, он продолжал приходить. Они оба играли в игру, в которой не может быть победителей.-----
Когда злость берет верх над разумом, чаши весов могут внезапно склониться совершенно в другую сторону. С затуманенным разумом можно пропустить даже самую заметную и очевидную деталь. Джеймс даже не выглядел разозленным, лишь какая-то приглушенная частица злобы иногда проглядывала в его черных глазах. А вот Себастьян буквально пылал от гнева; ярость искажала его лицо и затуманивала зрение. Когда колени Джима резко ударили его в живот, Моран издал тяжелый, отхаркивающий звук сквозь сцепленные зубы и наконец отпустил парня. Он согнулся напополам, а Джеймс легко отпихнул его и взобрался на спину, из-за чего дышать стало еще тяжелее. Тонкие смертельные пальцы ледяной хваткой сцепились у него на горле, пережимая плоть и сухожилия, врезаясь в трахею и обрубая на корню все попытки дышать. Все это было совершенно захватывающе. Огонь в его груди превратился во пламя, языки которого касались внутренней стороны его грудной клетки и грозились сжечь его изнутри. Яростная маленькая птичка раскрыла крылья, чтобы показать все свое величие, и маленькие убийственные руки уже намеревались отнять его жизнь. Но издаваемые Себастьяном звуки не походили ни на мольбы о пощаде, ни на яростный рык. Уголки рта оттянулись, и последние остатки кислорода вырвались из его легких в приступе смеха. Рука Морана схватила Джима за перед его свитера, порвала ткань и притянула парня на несколько дюймов ближе к Себастьяну. Вторая рука обвила одно из запястий душителя. Но даже несмотря на то, что Моран крепко держал Джеймса и мог легко оттолкнуть, ударить, согнуть или сломать его, он так и не расцепил его хватку, хоть рука и дрожала в борьбе с одним из основных инстинктов человечества. Даже когда его лицо стало краснеть, а тело содрогнулось в первых конвульсиях, он не отводил взгляд от Джеймса. Продолжай.-----
Руки Джима продолжали сжиматься и усиливать хватку, пока его подстриженные ногти не врезались в плоть, с дикостью оставляя на коже порезы в форме полумесяца. Нет, он не был зол. Он рассчитывал время, зная, что у него мало времени перед тем, как Себ опомнится. Он знал, что придется действовать быстро, чтобы повергнуть этого великана. Джим, может, и близко рядом не стоял с Мораном в плане силы, но уж хитрости ему было не занимать, и он знал, куда именно надо прикоснуться или надавить, чтобы человек стал беспомощным. Но Себастьян рассмеялся. Испустил скрипучий звук, который быстро превратился в обычное удушье, выжигающее его грудь. Едва Джим поразился этому звуку, как Себ схватил его за одежду и притянул к себе. Теперь их тела соприкасались по всей длине торса. Джеймс считал, что Себастьян начнет душить его в ответ или сбросит с себя, но вместо этого его вторая рука обхватила его за запястье… и так там и осталась. Он отдает Джиму свою жизнь, преподнося ее как какой-то подарок. Джим не мог этого понять. Он не собирался стать решением чьих-то проблем.(1) Джим отпустил горло Себастьяна, сжал одну руку в кулак и со всей силы направил его в этот ухмыляющийся рот. Костяшки пальцев отозвались звонкой болью, но он лишь сердито нахмурился и вырвал свой свитер из хватки Себастьяна. - Прекрати преследовать меня, - почти что прошипел Джим, отталкиваясь от Себастьяна, оставив его в грязи и поднимаясь на ноги.-----
Смерть точно не была тем, что он искал. С самого первого дня внутри него горело неугасающее пламя. Этот крохотный паренек должен был сломаться от простого прикосновения – но он без тени колебания выдержал все испытания и не содрогался перед угрозой. Себастьян не хотел ничего больше, кроме как понять его, но часть Морановой души хотела вновь и вновь испытывать то возбуждение, которое разгоралось внутри него от Джима. Он никогда раньше не испытывал настолько сильного биения жизни в своем теле, и теперь Себастьян чувствовал, как впервые в жизни вдыхает чистый, свободный от привычной отравы воздух. Он никогда не думал, что сможет испытать это под оскверненными небесами Лондона. Он не мог погасить этот пыл. Даже наоборот – он хотел, чтобы это рвение разгоралось все сильнее и сильнее. Воздух резко ворвался в его легкие, но не успел он прийти в себя, как неожиданный удар кулака по рту вновь шокировал его. Нижняя губа раскололась об эмаль зубов, и капли крови скатывались по ним, оседая на языке. Он ощутил, как уменьшился давящий на него вес, и поднял голову, наблюдая за отступающим от него Джеймсом. Но далеко ему не уйти. Несмотря на легкие, жадно заглатывающими воздух тяжелыми вздохами, блондин приподнялся, схватил Джима за колени и вновь повалил его на землю. Он обхватил его ноги, перевернул его на спину и, протаскивая его по траве и грязи, торопливо сел верхом на его талию. Огрубевшие пальцы схватили запястье ударившей его руки и вдавили его в землю, и Себ навис над ирландским подростком, еле выговаривая слова сквозь хрипящие вдохи. - Теперь точно не прекращу.-----
Джим удивился, когда руки Себастьяна неожиданно обхватили его колени и повалили его обратно на землю. Он упал лицом в траву, разодрав подбородок и испачкав его в холодной грязи, и кожа мигом отозвалась жжением и болью. Судя по лязгу зубов, при падении он ударился лицом о камень. Но это был не конец – Себастьян развернул его на спину и оттащил к себе, приподняв его за свитер и футболку и оголив бледную кожу на спине и бедрах. На бедра опустилось что-то тяжелое – Моран сел прямо на Джима, сжав коленями его тощую талию. Не успел Джеймс сжать руку в кулак и еще раз ударить Себастьяна по лицу, блондин схватил его запястье и прижал к земле рядом с головой. Он скривился от вспышки боли, пронесшейся по руке. Опять этот чертов камень. Сверху доносились скрипучие звуки, и Джим сузил глаза. Язык прошелся по растрескавшимся от холода губам, увлажняя их. Джим выгнулся вверх, проверяя, удастся ли выбраться. Шансов не было; Себастьян был подобен валуну, прижавшему его к земле, и Джеймс прекратил сопротивляться – хватка Морана была стальной. Холодные листья вырванной с корнем травы уже въедались в его кожу; попробуй сразиться, и запачкаешься еще сильнее. Он ответил тихим и мягким голосом. Самым опасным из всех. - Прекратишь. Или это будет последним, что ты когда-либо сделаешь в своей жизни.-----
Он знал, на что способен Джеймс. Еще немного, и Себастьян может до конца дней стать овощем – если, конечно, не покинет мир живых. Синие глаза сузились, уставившись на запачканное лицо и выражаемые им эмоции. Контролируемые, и из-за этого очень опасные. Он не должен был чувствовать возбуждение, пульсирующее во всем теле подобно нервной дрожи от избытка кофе. Сердце не должно было биться так сильно, посылая электрические разряды прямо в его ядро. Джеймс был не просто парнем – он был подобно камню, раз за разом выстаивающим после ярости стихий. Себастьян должен был испугаться даже еще раньше. Вместо этого он был в экстазе. Он обдумал угрозу, и акулья улыбка вновь разделила его челюсть напополам. Окровавленная губа растянулась и заболела, когда он слегка придвинулся вниз. Голос Себастьяна звучал ниже обычного – или от удушья, или от того, как четко он произносил каждое слово: - С этим уж я справлюсь.-----
Себастьян безумен. Это единственное объяснение тому, почему его так заводят угрозы, от которых другие бы уже спрятались в уголке и плакали. Вероятно, он настолько же безумен, как и Джим, хотя пока Моран не проявлял никаких признаков умственных расстройств – ну, помимо выбранных им друзей. Видимо, ему было плевать, как теперь живется его приятелям. Ясные синие глаза смотрят на него, но он еле может заметить тоненькое кольцо синего цвета вокруг огромных зрачков. Они настолько расширились, что Джим может заметить в них свое отражение – и он выглядит настолько спокойным, что сам заводится от этого зрелища. Он медленно моргает, глаза на секунду закрываются, а ресницы превращаются в чернильные пятна на бледных щеках. - Не разочаруй меня, Себастьян.-----
Себастьян провел языком по губам, коснувшись шрама и ощутив соленый металлический вкус. Закрывающиеся черные ресницы привлекли его внимание, и уже знакомая струна внутри дернула его на то, чтобы взглянуть на обманчиво мирные закрытые глаза Джеймса. В тот раз, когда Джеймса избивали, это нельзя было назвать ни повиновением, ни отказом от восприятия. То, как быстро паренек входил в состояние мнимого спокойствия, вызывало тень опасения, но этот прием был эффективен – по крайней мере, исчезали все проявления внешней агрессии. - Я не посмею. Себастьяново горло до сих пор болело от укуса ногтей и давления пальцев. Он смотрел сверху вниз на жуткого брюнета, больше не чувствуя злости, но и не вернувшись в привычное состояние притворного спокойствия. Энергия текла сквозь его тело, возбуждала его и ожидала своего шанса вырваться на свободу. Моран внезапно отпустил руку Джеймса и сел вертикально, но так и не отпустил брюнета. Левая рука приподнялась и ощупала разорванную губу, вытирая незащищенную плоть; Себастьян засосал ртом тонкие ткани и ощутил, как давят зубы на край открытой раны. Взглядом он медленно осматривал верхнюю часть тела ирландца – неправильно сидящая на нем одежда выставляла бледную кожу на обозрение Морана. Стоило бы уже понять, что свои руки нужно держать при себе, но Себастьян никогда не отличался сдержанностью. Пальцы его правой руки прикоснулись к раскрытой плоти и слегка провели по ней, почти представляя себе те синяки, которые еще пару месяцев назад там были. Которые до сих пор не покидали его сны. Он смотрел прикованным взглядом на Джеймса, походя на очарованного безделушками в шкафу малыша, которого не волновали последствия его любопытства.-----
Джим открыл глаза, ощутив, как Себастьян отпускает его руку. Он увидел, как Моран приподнимается над ним, но все еще не собирается вставать и полностью освобождать его из плена. Себастьян осматривал свою разбитую губу, проводя по ней пальцем и облизывая языком. Окровавленная нижняя губа и испещренная шрамами верхняя представляли собой достаточно интересную комбинацию. Другая рука Морана коснулась талии Джеймса, но в этом прикосновении не читалась агрессия. На самом деле Себастьян ласкал его. От этого Джим вздрогнул и приподнял руку, чтобы отвести пальцы Морана от своей кожи… но, увидев выражение лица блондина, передумал. Парень был очарован; он уже не впервые смотрел на Джима, как на какую-то прелесть, и ирландец поразился. Почему Себастьян так на него смотрит? Откуда появилась эта одержимость? Джим шатко вздохнул и опустил руку на землю. Он наклонил голову и стал смотреть, как Себастьян поглаживает его кожу, как будто бы она была сделана из шелка или золота, а не плоти. И нет… Джим не разочаровался.-----
Его кожа холоднее на ощупь и более мягкая. Когда Джеймс вздрогнул, все внутри него согнулось в напряжении и он увидел тени, колыхающиеся вокруг тонкой, гибкой телесной оболочки. Боковым зрением Моран засек движение, и его рука остановилась на полпути; он взглянул на смотревшего на него ирландца, который также перестал двигаться и вернул руку обратно. Интересно. Себастьян приподнял подбородок и сфокусировался на непонятном для него выражении лица Джеймса, в то время как его рука продолжала поглаживать кожу ирландца. Он знал, что переходит все границы, но почему-то не мог найти ни единой причины, чтобы переживать по этому поводу. Напряжение между ними сохранялось, и кто знает, какие именно способы уничтожить Себастьяна Морана крутились в голове Джеймса? Какие угрозы были готовы сорваться с бледных розовых губ, которыми можно было пускать кинжалы? Моран без предупреждения наклонился вперед, опуская свободную руку на землю и вновь прикасаясь своими израненными губами к устам этого змея. Поцелуй не был мягким, но и жестким его тоже не назовешь; Себастьян вот-вот мог получить уже второй шрам, и пока этого не случилось, он собирался сохранить свои ощущения хотя бы на эти несколько секунд.-----
Такое ощущение, что все телодвижения Себастьяна телеграфировались в его мозг еще до того, как он их совершал. Джим, может, и не понимал намерения Морана, но он четко увидел тот момент, когда блондин наконец принял решение. Тот напряг все свое тело и нервы, склонил голову – и их губы вновь соединились, даже несмотря на то, чем кончился прошлый раз. Джим никогда не повторялся, даже в своих наказаниях. Вначале он никак не отреагировал – разве что к губам прильнуло тепло, хоть остальные части тела и оставались холодными. Поцелуй Себастьяна не был робким – он как будто бы прилепил свои уста к губам Джеймса. Темные глаза уставились на близко находящиеся синие, и, как бы Джим не хотел этого отрицать, Себастьян Моран был прекрасен. Его тело заставило бы мраморные статуи греческих богов сгореть от зависти; оно буквально источало восхитительное тепло, и перед тем, как Джим смог остановиться, его тело само выгнулось вперед, прижимаясь к прекрасной фигуре над ним. А когда его голосовые связки издали призывный стон, Джеймс и вовсе почувствовал себя неловко.-----
Сердце выбивало барабанный ритм, ожидая ответного удара. Но ничего не произошло. Неподвижность превратилась в движение – маленькое тело приблизилось ближе к Себастьяну, губы ирландца ответили на поцелуй, и это стало для Морана сюрпризом. Приятным, в отличие от прошлого раза. А когда из горла брюнета вырвался слабый призывный стон, похожий на тихий, но отчетливый раскат грома, Себастьян ощутил, как по спине пробежали мурашки. Его глаза закрылись, и он продолжил поцелуй, лишь на момент разнимая губы – чтобы ощутить мягкое прикосновение к пораненной губе. Рука приподнялась выше по телу, пальцы ощупывали холодную кожу, скрытую под двумя слоями ткани, которым так и не удавалось согреть Джеймса. Но Моран выделял тепло своим телом, и он подманил Джима поближе.-----
Джим вновь разбил Себастьянову губу, но в этот раз он сделал это не за поцелуй... не совсем. И он не стесняется того, чтобы самому посмотреть на нанесенный им ущерб. Он открыл рот, высунул язык и нащупал им разорванную кожу. Брюнет облизнул все еще соленую рану и ему в рот попало немного крови. Это был не поцелуй - это была битва за превосходство. Джеймс подцепил зубами разорванную губу, укусил ее и оттянул назад. Он безжалостно кусал рот Себастьяна. Это не походило на сладкий романтичный поцелуй - между ними точилась настоящая война. Джим, может, и казался нежным, но он уже доказал, что может выдержать удары даже от парней вдвое его больше по размеру. Но сейчас он не думал ни о чем, кроме этого чудесного тела, укутывающего его в бесконечной теплоте. Он прижался к нему, руки поднялись и плотно ухватили Себастьяна за волосы. Джим использовал это как опору, чтобы разместить свои бедра напротив Морана, все сильнее прижимаясь к широкому телу и предвкушая все большее погружение в это божественное тепло.-----
Битва за превосходство была достаточно ровной, пока Джеймс не начал покусывать открытую рану. Себастьян потерял концентрацию, чувствуя, как чужой язык и зубы ласкают разбитую губу. Поврежденная плоть разбухла под натиском Джима, а сердце яростно билось. Маленькое тельце ирландца так восхитительно к нему прижалось, что Себастьян не мог думать ни о чем другом, кроме как соединить свое тело с телом Джеймса. Пальцы вцепились в волосы, и бляяяяять... они вырвали из горла Себа стон, вошедший прямо в рот Джима. Он чудесен. Неважно, сколь бы сильным Себастьян не был, или как бы он не пытался контролировать его, он уже полностью отдался этому крохотному, потрясающему бесу. Джеймс обнаружил такие частички Себовой души, о существовании которых не догадывался даже сам Моран, и полностью оголил их, выведя наружу. Моран уже завелся - он еще ближе прижался бедрами и начал вращать ими, яростно трясь ими обо все твердые объекты. Пальцы под тонкими слоями ткани придвинулись к ребрам и обогнули переднюю часть тела, еще сильнее придвигая Джима к себе. Их торсы соприкоснулись, и блондин буквально втирал тепло своего тела в Джима, преодолевая преграды в виде кожи и костей. К черту нежность; она им сейчас не понадобится.-----
Легкие Джима горели, требуя притока свежего воздуха, и ему пришлось отодвинуться от Себастьяна и сделать глубокий вдох. Моран тотчас приподнял его и подмял под себя. Даже сквозь несколько слоев одежды Джеймс чувствовал, каким твердым и разгоряченным было тело блондина. Кстати, не только тело. Его пальцы плотнее ухватились за Себастьяна, дернув его и одновременно помогая себе выгнуться между широкой грудью и прижимающей его сильной рукой. Он поднял бедра и перевернулся относительно плоской поверхности, преследуя то трение от ткани. Напряжение и удовольствие растекалось по его спине; Джим выдохнул прямо на щеку Себастьяна, наклонив подбородок таким образом, чтобы прошептать парню несколько слов. Джим не терял мозги от пассий наподобие Себастьяна, и он понимал и контролировал происходящее. Но понимал ли Моран, что и с кем он делает? Или он слепо гнался за удовольствием, забирая его - похищая его? - Что бы о тебе сейчас подумали друзья, увидев, как ты катаешься по земле с врагом?-----
Едва ли безумная, но пассия; когда Джим развернулся, Себастьян чувствовал, как в огонь внутри него подлили немало спиртного. Они начали тереться джинсами, продолжая безумную погоню за чувствами, которые плотная ткань пыталась притупить. Когда их рты рассоединились, Себастьян наклонил голову так, чтобы прислониться к челюсти другого парня, тяжело дыша и целуя еще нетронутую кожу. Он не потерял себя. Он не забыл, кого именно прижимал к себе, кто именно разжигал в его крови неистовый огонь. Моран не прекращал думать о нем неделями, уже почти месяцами, и теперь это потрясающее произведение бурного искусства терлось об него. Каждый раз, как пальцы Джима рвали его волосы, дыхание Себастьяна запиналось; слова с ирландским акцентом влетели в его ухо, и в них не было ни капли зла. Моран задумался: а ведь действительно, что о нем подумают его бывшие друзья? Станут над ним насмехаться? Попытаются найти какое-то объяснение его предательству? Заклеймят его своим врагом. Ну что ж, удачи им. - Вряд ли они что-то смогут сказать с выбитыми зубами, - прорычал Себ, увлажняя своим языком нежную кожу Джима и опускаясь к податливо выгибающейся шее. – И я не думаю, что спущу им это просто так. Он укусил упругую кожу, а его рука опустилась по Джимовой спине и достигла того места на бедре, где его сжимали огрубевшие пальцы.-----
Джим рассмеялся, услышав ответ, и Себастьян ощутил на своей щеке теплый поток воздуха. Моран отрекся от своих так называемых друзей ради мгновения похоти, проступившей сквозь тонкую завесу злобы. Возможно, он никогда не был поистину им предан; возможно, он был лоялен лишь самому себе. Мудрый кодекс жизни; Джим следовал тем же правилам. Но преданности не было место среди извивающихся вокруг друг друга тел и губ, жадно исследующих чужие ключицы. Себастьян явно распустил руки; он прикасался буквально ко всему, к чему мог, пока не лишился этого. Опыта в познании чужих тел ему не занимать, но чувствовал ли он ранее это пылающее безрассудство? Он действовал так, как будто бы Джим выжигал в его плоти дыру, но все равно не убирал свои руки. Все равно пытался полностью поглотить то пламя, что разгорелось под ним. Несомненно, это было очередное нападение, но в этот раз все было по-другому. Да, Себастьян использовал тело Джима для удовлетворения своей похоти, но кто сказал, что Джим не мог поступить точно так же? Он терся о широкий торс и мощные бедра блондина, ощущая, как это трение пробуждает внизу живота такие ощущения, которые он еще никогда не испытывал. Возбуждение лишь усилило его акцент, и слова сплетались в единое целое. Пальцы, вцепившиеся в волосы блондина, лишь усилили и без того болезненную хватку. Другой рукой Джим вцепился в шею Себастьяна и, оставляя красные царапины, повел ею вниз. - Скажи мне, насколько все серьезно? Хмм? (2)-----
Норовистые маленькие ручки не знали пощады. Из легких вырвался сильный выдох, когда ирландец потянул его за волосы, и рот Себастьяна оторвался от того красного следа, который он оставил на шее Джима. Пальцы жестоко спускались по его шее, оставляя красные следы. Этого было достаточно, чтобы довести Морана до безумия. Возбуждение переросло в энергию. Энергия превратилась в страсть. Стоило ли говорить, что больше всего он сейчас хотел сбросить с себя всю одежду и отдать себя Джеймсу? Ощущать прохладу его кожи, движение его груди с каждым вздохом, ярость царапающих его шею и спину рук? Он больше не мог вытерпеть чертовых прелюдий, но он не мог остановиться и расцепить объятия, ибо этого может хватить, чтобы потерять Джима. Лишняя секунда – и ирландец может передумать в любую секунду. Его рука скользнула к тонкому бедру, как раз туда, где оно соединяется с промежностью. Низким голосом, в котором явно ощущалось придыхание желания, он прошептал: - Зачем мне говорить тебе об этом? Себастьян прижал рот к челюсти другого парня, развернув его колено между тонких бедер и дернув его, чтобы еще сильнее соприкоснуться пахом с Джимом. - Ты разве сам не чувствуешь? Он яростно терся об Джеймса без всякого ритма, и ткань джинсов передавала уже почти болезненные ощущения к запертому в одежде члену. Горловое рычание вырвалось изо рта, заставив его произнести первый звук раздельно от остальных: - Б-ля! Я еще никогда так никого не хотел. Из горла вырвался еще один оборванный вздох, и Себастьян замолчал, вновь прильнув к коже Джима, неистово кусая шею цвета слоновой кости. Он уже ни в чем себя не ограничивал. Ни его тело, ни его слова не несли в себе лжи; он отчаянно хотел его.-----
Если бы Себастьян действительно остановился и начал снимать с себя и с Джима одежду, ирландец бы наверняка ударил его и ушел, оставив его желания неисполненными. Джеймс всегда был непостоянен, да и то, что сейчас между ними происходило, случилось лишь из-за удачного (или не очень?) стечения обстоятельств. Джим не нуждался в сексе. Он не искал себе пары, не фантазировал об этом и ни в кого не влюблялся. Это было глупо… …Пока Себастьян не прижал его к земле и не пробудил его либидо. Когда Себастьян еще сильнее прислонил ирландца к себе, мысли Джима уже были расколоты, как кусочки разбитого стекла. Они соединились еще более резко, чем раньше, а дикое трение их бедер вырвало из Джеймса стон – удовольствие от трения ткани об его член поднималось все выше и выше по спине. Он никогда не помнил у себя такого сильного стояка – и, в отличие от всех прошлых случаев, на этот раз его желание не проигнорируют. Голос Себастьяна был похож на глубокий гром, входящий в челюсть и грохочущий сквозь зубы так, как будто эти слова можно было укусить и ощутить их вкус на своем языке. Слова эти сперва раззадоривали, но затем превращались в бессмыслицу. Когда человек начинает думать членом вместо головы, происходит именно так. В этот самый момент Себастьян хотел Джима. И Джим тоже хотел Себастьяна, поэтому он прильнул еще ближе и повис на Моране, чье тело было прямо над ним и вырвало очередной стон из его губ. Себастьян укусил Джима в шею, и тот, почувствовав давление его зубов, вскрикнул и рванул его волосы на себя с такой силой, что, будь в охапке чуть меньше волос, блондин бы уже лежал оскальпированный на земле.-----
Боль от вцепившихся в него маленьких пальцев заставила Себастьяна расцепить зубы, оставив на шее Джеймса красные отпечатки, так ярко выделяющиеся на фоне белой кожи. Но, хоть его рот и остановился, тело продолжило двигаться в поисках ощущения от каждого поворота бедра, ища все более сильных чувств. Рука смещалась то с бедра на талию, то наоборот, пытаясь найти идеальный угол для достижения их цели. Другая же рука, поддерживающая обоих парней, начала болеть, а нервы в запястье ослабли, но Моран не рискнул сменить позу. Он не хотел потерять свою полезность. Это пытка. Сладкая, потрясающая пытка, черт ее возьми – слушать вскрики Джеймса и ощущать прижатое и трущееся о бедра маленькое тельце. Но даже этого недостаточно. Он хочет большего от Джеймса. Его прикосновения, его голоса, его вкуса – этого водоворота, который расколол привычный и спокойный мир Себастьяна. Джеймс, Джеймс, Джеймс. Чертова кровная месть, неприязнь и враждебность – они становились на пути всего, но в то же время не мешали ничему. Джим, Джим, Джим. Себастьян повторял про себя его имя в бесконечном цикле. Когда он начал двигаться еще быстрее, из горла вырвался очередной стон; но от кусания собственных губ вместо нежной кожи ирландца никакого удовольствия не ощутишь. Себастьян нашел другое место, другой кусок плоти и изгибающихся под ней мышц вдоль шеи. Он кусал, целовал и посасывал его, жадно прислушиваясь к Джеймсу и с удовольствием смакуя каждый, даже менее всего слышимый, его стон. Черт побери, что мы делаем? И как мы дошли до этого?-----
Его пальцы наконец отпустили волосы Себастьяна, и суставы сразу заболели от перенесенной нагрузки. Но Джеймс еще не закончил; вместо этого он перенес свою агрессию на Моранову спину, как кот царапая ее острыми, как когти, ногтями. Себастьяну повезло, что он был одет – если б не несколько слоев ткани между его спиной и пальцами Джеймса, ирландец бы уже разодрал его плоть. Он был воистину неистов и не знал никаких границ – сколь бы разрушительными не были его действия, он не остановится. Голос Джима дрожал и он едва удерживал в себе крик, ощущая, как зубы сжимали его кожу. Мозг потерял контроль над ним, и Джеймс наконец перестал молчать. Он стонал все сильнее и сильнее, а когда Себастьян сцепил зубы и прокусил его кожу, закричал и безумно выгнулся под блондином, совершенно не в такт и ритм их трения. Боль, граничащая с удовольствием, обострила его чувства, и все вокруг стало выглядеть более резким и сфокусированным. Джим видел перед собой твердого, собранного Себастьяна, пытающегося держать себя под контролем, и больше всего ирландец хотел разрушить его, разбить на части и построить заново. Но он ощутил приближение кульминации и лишь застонал, как похотливая шлюха. Джим всегда был эгоистичным, и ему было плевать, кончил ли Себастьян до него. Если так, то он прогонит его. Джим продолжал выгибаться и тереться, пока ощущения не стали настолько невыносимыми, что он кончил прямо себе в джинсы и упал на землю, чувствуя, как его тело горит подобно молнии.-----
Ничем более не сдерживаемые стоны и крики Джима отключили последние крупицы здравомыслия. Трение под ним было ужасным блаженством, ногти на спине напоминали о том, что бы Джеймс мог бы сделать, не будь Себастьянова спина защищена несколькими слоями ткани… - Бля-я-яять…, - Моран запрокинул голову назад и выдохнул одно-единственное дрожащее слово, чувствуя, как пальцы Джеймса держались за открытое бедро. Дрожь в теле выдала Морана с головой – он больше не мог терпеть. Влажная и липкая сперма теплом растеклась по штанине, ограничив его движения. Джим продолжал тереться об него еще несколько секунд, что для Себастьяна было подобно самой мучительной из пыток. Блондин едва сдерживался от того, чтобы зарычать сквозь сцепленные зубы. Но эти болезненные несколько секунд окупили себя с головой – Моран развернулся и успел увидеть выражение лица Джеймса. Лишь теперь Себастьян ощутил, как же ему не хватает воздуха, и жадно впустил его в свои легкие.-----
Джим размяк и растекся по земле, закрыв глаза. Только что он был на самой вершине кайфа, вызванного адреналином, окситоцином и дюжиной прочих гормонов, названия которых он сейчас даже не мог вспомнить – мозг еще не оправился от эйфории. Шум, голоса и движущая им безумная энергия куда-то пропали. Была блаженная тишь. На шее остались следы от укусов, а губы до сих пор ощущали привкус металла. Покрасневшие щеки горели. Он был обессилен. Медленно, но уверенно Джим начал приходить в себя, чувствуя, как с глаз спадает пелена и возвращаясь в привычную форму. Он тяжело застонал и положил руку Себастьяну на грудь, отгоняя его и вполголоса бормоча «отвали». Ирландец попытался встать на ноги, но они предательски подкосились.-----
Гормоны, от которых Джим упал на землю и отключился, оказали на Себастьяна прямо противоположный эффект – хоть все и закончилось, он остался сфокусированным и бдительным. Моран просто наблюдал за лежащим на земле Джеймсом, как будто бы он был настоящим чудом вселенной, и просто смотреть на него было сущим удовольствием. Было ли это из-за влияния гормонов или еще не выветрившихся остатков сентиментальности – Себастьяну было все равно. Джим был той навязчивой идеей, от которой его сердце продолжало биться, даже если вся безумная энергия угасла. Джим был без своей привычной маски достаточно долго для того, чтобы Себастьян смог понять, что ирландец возвращается в свой привычный образ. Он позволил брюнету оттолкнуть его, упав на сторону. Лишь очутившись на земле, Себ ощутил, насколько сильно болела рука; запястье сильно отвердело, и от него исходила чудовищная боль, заканчивающаяся лишь где-то вверху. Но находиться рядом было так приятно, так восхитительно, что Себастьян легонько засмеялся, не в силах ничего с собой поделать.-----
Когда Себастьян рассмеялся, Джим вскинул голову и мигом взглянул на него. Он рассмотрел лежащего блондина, быстро заметив скованность и отвердение в районе запястья. Ирландец приподнял ногу… и изо всех сил начал топтать и без того поврежденную руку. Вбивать ее в землю, крушить, растаптывать, ломать. Он делал это так же легко, как и цеплялся за Морана еще семь минут назад. Джим был разгневан – мало того, что он потерял над собой контроль и забылся в этом безумии, так теперь Себастьян Моран еще и смеялся над ним. Противное липкое ощущение в нижнем белье лишь усиливало отвращение, пока Джим наконец не отвернулся и не ушел обратно в парк, оставив Себастьяна с его драгоценным дневником.-----
Он этого не ожидал – мало кто в здравом уме решится на такое. Но Джим всегда был настолько непредсказуемым. Нога в кроссовке крушила его и без того болевшее запястье, разбивая кожу, сухожилия и кости, пока рука не сломалась от такой жестокости. Себастьян кричал от мучительной, агонизирующей боли, выгибаясь и пытаясь схватить свободной рукой искалеченную, как будто бы надеясь, что так удастся остановить боль и не дать ей распространиться выше по конечности. Бесполезно. Себастьян точно заработал перелом. Джим, может, и не весил так много, но его удары были настолько бешеные, настолько остервенелые, что у блондина не было ни единого шанса. Моран дернулся, когда подошва обуви наконец поднялась, и застонал от боли, а его тело в очередной раз выгнулось. Он едва смог приподнять голову и позвать ирландца.-----
Джим лишь дернул головой, выкидывая из слуха крики Себастьяна. Он игнорировал блондина, ибо был уверен, что все это время тот лишь издевался над ним. Теперь Моран вернется в свой чертов колледж и будет насмехаться над ним в компании своих друзей – вернее, того, что от них осталось. Ну, не сразу – перед этим его ждет очередное посещение сраной больницы. Ирландец яростно вытряхнул листья из волос, поправил рубашку и попытался отдалиться. На дворе белый день – кто-нибудь или увидит дым от костра, или услышит крики. Кто-нибудь придет… наверное.-----
Едва ли. Себастьян уже поднялся, бесцеремонно встал с земли и бросился в погоню за мелким ублюдком, преследуя его почти на спринтерской скорости – ноги ему еще никто не сломал. Моран держал переломанную руку близко к телу, как в колыбели, и когда он поравнялся с Джимом, то схватил его здоровой рукой, дернув за лицо. - Какого черта?!-----
Джим слышал, как Себастьян бежал сквозь траву и прошлогодние листья, но не успел убежать. Блондин уже схватил его и развернул лицом к себе. Взор ирландца мигом приковало распухшее, явно сломанное запястье, но когда их глаза наконец встретились, выражение лица Джима было полностью мертвенным. Все его маски вернулись на место. - Отвали. От. Меня, - повторил он утробным голосом, вырывая руку.-----
Можно быть сколь угодно быстрым и физически развитым, но это не сделает тебя устойчивым к боли. Адское пламя в переломанной руке уже выжгло локоть, доходя вплоть до плеча. И это несмотря на то, что покалеченную конечность Моран прижал к торсу. Блондин просто стоял перед Джимом, ничего не понимая и вновь ощущая злость, возрожденную болью и агонией. Он позволил ему выдернуть руку и здоровой конечностью показал на разожженный ирландцем костерок. - Что это было, черт возьми? Твое возмездие? Долго же ты готовил западню.-----
Освободив руку, Джим отступил на несколько шагов и сердито уставился на Себастьяна, сглаживая свою рубашку, как будто бы несколько вмятин были обиднее сломанных костей. От слов Морана он непонимающе моргнул, но быстро вернулся к привычному взгляду и выпалил в ответ: - Именно. А теперь держись от меня подальше, или в следующий раз я сломаю тебе что-то гораздо более важное.-----
Он не мог понять, что происходит. Нет смысла продолжать эту чертову игру, особенно когда твою руку пронзает боль, а ты едва держишь себя под контролем. Себастьян лишь злобно вздохнул и скептически покачал головой. - Постарайся тогда сильней.-----
Джим взглянул на него, не говоря ни слова. Он думал, думал, думал, облизывая губу и ощущая едва заметный привкус Себастьяновой крови. От этого ирландец разозлился еще сильнее. - Это что, какое-то ебаное состязание?-----
Хоть его рука и дрожала, он достойно выдержал этот холодный взгляд. Губы раскрылись, чтобы разбавить мягким вздохом эту напряженную войну взглядов. Сейчас Джеймс вызывал в нем ярость… и все равно оставался соблазнительным. И Моран явно искушал судьбу, выплевывая слова сквозь сцепленные зубы: - Пускай так.-----
Джим зарычал и развернулся, обвив себя костлявыми руками. Он уходил, покидая парня с переломанным запястьем там, где он стоял. В голове уже крутилась тысяча способов убить Себастьяна Морана, но перед глазами до сих пор стояло выражение лица блондина, когда тот смотрел на Джеймса чистым восторженным взглядом, считая его каким-то бесценным сокровищем. Если бы Джим мог, то уже выковырял бы свои глаза в припадке гнева.-----
На этот раз он не двинулся с места. Боль была слишком сильной, адреналин выветривался из организма, и усталость с агонией захлестывали его. Парень бессильно смотрел, как Джим, прекрасный и обозленный, растворялся в деревьях. Он хотел возненавидеть этого мелкого ублюдка, выжечь его из своей памяти и раз и навсегда положить конец этой сраной одержимости. Ага, блять, конечно. Удачи, Моран. Он стоял на месте уже с минуту, очутившись в водовороте раздражения, которое все сильнее бередило его больные кости. Себастьян упал на одно колено и скривился, пытаясь не прислушиваться к нарастающему шуму в левом ухе. До ближайшей больницы слишком долго идти, а до Итона придется ехать поездом. Неважно… ему все равно уже крышка.-----
Прошло десять разъедающих минут, и все это время Джим спорил с самим собой, постоянно дергая себя за волосы и превратив свою и без того неухоженную прическу в хаотичное нечто. Он НАКОНЕЦ вернулся к Себастьяну, держа в руках несколько веток, которые он сорвал с деревьев. Джим расстегнул пуговицу на его свитере и разорвал рукав на несколько частей, сделав из него шину. Он осторожно наложил шину на запястье Морана, постоянно обзывая того идиотом, пока рука не оказалась надежно закреплена. Ирландец помог намного более высокому блондину встать и поволок его за собой к концу парка, где он вызвал такси и отправился с Мораном в больницу.-----
Почему он остался там сидеть? Он сам не знал. Потому что он потерял остатки рассудка? Он бы сам себе в этом не признался. Потому что он чего-то ждал? Облегчения боли? Ага, конечно. С небес бы спустились ангелы и исцелили его. Держи карман шире. И тут появился Джим, нерешительный и злой. Себ не сказал ни слова, лишь съежился, сглотнул воздух и попытался взять себя в руки, но тяжелые вздохи все равно выдавали его. Руку ему, быть может, и искалечили, но ноги оставались целы – и, оказавшись на своих двоих, Моран смог следовать за ирландцем на достаточно приличной скорости. Они молча сели в машину, и Себастьян захотел поблагодарить Джима – что, в принципе, было глупо, поскольку в случившемся был виноват лишь сам Моран – но блондин догадывался, что Джеймс от такого лишь разорвет его шину, чтобы поглумиться. И он просто заткнулся, смотря на своего спасителя – и действительно, что еще он мог делать? Лучшим отвлечением сейчас было разве что решение нерешаемого.-----
Джим никогда не скажет, что ему было жаль за содеянное. То, что он вернулся и помог Себастьяну, уже само по себе было своеобразным способом сказать «прости», и большего Моран никогда не получит. Джеймс был беден, как церковная мышь, и он не мог оплатить проезд, поэтому он сломал водителя, чуть не доведя его до психического расстройства. Теперь им не нужно платить – таксист лишь просил, чтобы они поскорее выметались. Джим позволил Себу опереться на него и зашел в больницу Сейнт-Мэри, вызвав медсестру, чтобы та осмотрела раны Морана. Все стали увиваться вокруг Себастьяна из-за его чертовой красоты, и посреди всей суеты Джим исчез, так и не попрощавшись с блондином или даже не поугрожав ему напоследок. До дома нужно было идти где-то час, но ему было плевать.-----
Наркотики могут помочь, не так ли? От высоких доз обезболивающего мозг отключается, и боль исчезает. Пропадает. Уходит. Но среди суеты не видно Джима – он тоже исчез, и Себастьян начинает ругаться, плеваться и походить на невоспитанного монстра. Но медсестры подумали, что у парня развивается шок, и лишь сильнее начали виться вокруг него. Его обкололи. Его подавили. Он выговаривал неясные ругательства, пока грань между мыслями и реальностью не размылась, и он уже не понимал, что он говорит, а что – нет. Плевать. Ему все равно несдобровать. Врачи позвонили в колледж. Оттуда позвонили его родителям.-----
Джим вернулся в ту жалкую квартиренку, которую называл своим домом, и разделся, собираясь принять душ. Он попытался вымочить и спасти свои джинсы, но они уже были полностью разорваны, и ему пришлось выкинуть их вместе с пуговицей из свитера Морана. Джеймс укутался в дырявые одеяла и попытался согреться, но теперь он был еще более жалок, чем обычно, и так и не смог уснуть – ведь это был Джим, черт возьми. Он просто часами смотрел на тени и причудливые формы, которые они отбрасывали на стенах.-----
За Себастьяном присматривали и ухаживали, как за каким-то чертовым принцем. Его отец сообщил, что доставит его в колледж следующим утром, и водитель забрал его домой, вывозя его из Лондона сквозь села, пока они не оказались посреди длинного ряда домов, которые были далеко не настолько старыми, насколько они выглядели. Моран спал на заднем сидении, неспособный даже поднять голову; его загипсованная рука лежала в бандаже. Следующие два месяца о регби он может только мечтать. Дома его поджидали разборки. Если за такое поведение его выгонят с Итона, спать Морану придется на улице. Совсем не следя за своей речью, Моран начинает пререкаться с родней, и его отец в ярости избивает его. Хорошо, что наркотики еще не выветрились и большую часть ударов Себ просто не почувствовал. После бессонной, полной ругани ночи Себастьян отправился в Итон, дремая в машине. Пришлось принять неудобную позу, чтобы не ощущать боли; наркотики постепенно отпускали его. На дворе было воскресенье, и Морану разрешили пропустить службу в часовне. В колледже решили не наказывать его слишком жестко – в конце концов, с ним произошло примерно то же, что и с его друзьями. Себастьян купил новый кожаный дневник и сразу начал писать. Понедельник, вторник, среда, четверг, пятница… Никто, даже его одноклассники, не знали, что произошло на самом деле, и самые дикие теории и предположения гуляли среди всего колледжа. А в субботу Моран вышел на поиски.