Беглый взгляд

      Весь город привычно вздрагивает под напором ледяного шторма, начавшегося ближе к ночи. Осветительная трубка под потолком подумала немного, вспыхивая и погасая, и явно решила отдохнуть до утра от всех этих электромагнитных волнений. Младший лежит поверх одеяла и делает одновременно два очень полезных, по его мнению, дела: портит себе зрение чтением в темноте и выводит Трасса из себя.       Его я люблю днём и ночью, и привиделось мне, что он умер…       Трасс смотрит на едва различимый в полумраке тонкий профиль брата и думает об одинокой и сиротливой судьбе ссыльного поэта, написавшего годы назад эти строки. О жизни, проведённой в пустынном мире Авидича в забвении и пренебрежении, о смерти под чужим, незнакомым и нелюбимым небом и о пылкой надежде вернуться домой. Этих книг на весь Доминион хорошо, если десяток остался, и за чтение любой из них грозит суровое наказание. Трасс думает о судьбе младшего брата, который всю свою недолгую жизнь каждый день понемногу строит стену отчуждения между собой и остальными, и о том, что случится, если стена эта станет слишком высока. Это же его Траун – он никогда ничего наполовину не делает.       И привиделось мне, что пришёл я туда, где был погребён тот, кого я люблю, но не нашёл его в этом месте…       Ледяные шторма постоянно рождаются над чудовищными нагромождениями снеговых шапок на полюсах и летят прочь, чтобы умереть над чисскими городами. Уроженцам этой планеты они привычны, но всякий раз, когда прямо над головой бушует море острых воющих осколков льда, Трассу становится не по себе от дикого напора бури, способной уничтожить всё живое за считанные секунды. Хорошо, что брат догадался прийти, жаль, что нельзя оставить его спать здесь, как в детстве, и даже совсем не хочется ругаться и напоминать о печальных последствиях чтения запрещённых книг.       Трасс проваливается в дрёму под монотонный свист ветра и не менее монотонный голос младшего. В этих стихотворениях он сам, в отличие от Совета Семей, не усматривает особого смысла, и вслушиваться в них – отличный способ заснуть. Он уже видит ясные лучистые звёзды над снежными пиками рогатых гор, пышные цветы подземных садов, своего наставника, хмурого и недовольного, и что-то ещё, очень важное и интересное, то, о чём никогда не можешь вспомнить, проснувшись. Он уже почти спит, когда к его лицу прижимается тёплая, пряная мягкость, мешающая дышать, и заставляет вернуться. Трасс несколько секунд лежит безвольно, не в силах стряхнуть дрёму, и постепенно до него доходит осознание реальности, какова бы она не была: брат целует его в губы, привалившись сбоку, и понемногу стаскивает одеяло. Почти до пояса уже стащил. Как велико искушение поддаться: скорее всего, это просто сон, а во сне всё запретное разрешено. Так хочется узнать, что будет дальше, так хочется остаться там, где Траун отчаянно цепляется за брата, словно за своего близнеца, утонувшего в озере темноты, пытаясь вдохнуть в него жизнь. Трассу так хочется перестать притворяться спящим и проявить заинтересованность, но он не решается, просто продолжая наслаждаться и надеяться на лучшее. Младший такой гибкий, такой порывистый, трётся всем телом о тело брата, и Трасс уже с нетерпением ждёт момента, когда рука, лапающая его грудь и живот, наконец-то залезет в пижамные штаны. Можно не бояться выдать себя тяжёлым дыханием – брат, как все юные на свете, слышит только себя и чувствует только своё распалённое тело.       Внезапно, совершенно неожиданно, младший корчится на постели, прижимаясь потным лбом к плечу брата, и Трасс чувствует сквозь одеяло лихорадочные движения руки, то и дело пихающей его в бедро. Младшему, как всем юным на свете, много времени не нужно – он шипит, сдерживая стон, и обмякает, прижимаясь к Трассу до невозможности плотно, страдальчески вздыхая. Трасс чувствует, как колотится под рёбрами сердце, и как колотится сердце брата, пока последняя судорога трясёт всё его тело.       Всегда только о себе думает.       Разочарование понапрасну растревоженной похоти и нежность, за которую можно простить разочарование. Ледовый шторм, без устали осаждающий ночное полушарие планеты, вновь ввинчивается в уши своим далёким, тревожащим нытьём, на коже остывают капли чужого пота, брат, судя по его дыханию, мирно перешёл от блаженства оргазма к блаженству сна. Это хорошо, поскольку Трасс уже замёрз. Когда он осторожно, одной свободной рукой пытается поправить сбившееся в комок одеяло, накрыться им вдвоём, неожиданно ловит слабое изменение освещённости и поворачивает голову прежде, чем разум предупреждает его это не делать. Траун смотрит брату прямо в глаза, и ложная заря его взгляда красна, как свежая рана.