Беглый взгляд

      Утром на императорский дворец обрушился дождь. Пеллеон стоит у распахнутого окна, вдыхает свежесть грозы, нежный аромат фиджиси и пряный запах, пропитавший его кожу и волосы. Горьковатая нотка одеколона, пот и нечто тёплое, неуловимое, чем всегда пахнет от Трауна, когда он выходит из освежителя, согревшийся и спокойный.       Последний месяц они провели в разлуке. Месяц и один невыносимо бесконечный день вместе. Уж лучше тысячи световых лет расстояния, чем быть рядом с ним под сотнями любопытных взглядов.       Траун огромное количество времени проводит в Неизведанных Регионах, беззастенчиво перекладывая свои обязанности на Пеллеона. Капитан боится спросить о том, что он там делает. Что он там оставил? Или кого? Капитан на эту тему даже разговор ни разу не начинал. И сомневается, что осмелится начать когда-нибудь. Вряд ли научишься так сладко целоваться, просто рассматривая произведения искусства.       Пеллеону нравится смотреть на спящего любовника. Раньше ему нравилось засыпать, положив голову на тёплую, безволосую грудь, прижимаясь щекой к двойному шраму. Старый шрам поблек, выровнялся — только тонкая серебристая полоска. Свежий, напротив, пугающе багровеет на светлой коже, как маленькое, но смертельно опасное чудовище. Когда медик после многочасовой операции сказал капитану, что адмирал, скорее всего, выживет, Пеллеон рыдал, повиснув на бакта-камере, пока его с сочувствующими улыбками не выпроводили из медотсека. Он скучает по «Химере», но никогда, ни за что не решится вновь встретиться с её медиками. «Да что там медики, — думает Пеллеон зло, — наверное, весь крейсер сбежался посмотреть, как их старик капитан брёдет обратно на мостик, вытирая слёзы». С мостика его, кстати, тогда тоже выставили.       Когда Траун спит на спине, он ужасно храпит. Когда он думает, что за ним никто не наблюдает, яростно чешет плохо заживающую рану через плотное сукно мундира. Иногда он к вечеру выпивает больше форвишского эля, чем следует, и то, что происходит между ними после, капитан приятным назвать не может. «Я прощу тебе всё, — думает Пеллеон, — я позволю тебе всё. Только живи».       Он слышит шелест тонких простыней за спиной и тихие шаги, но не оборачивается. Траун обнимает его, прижимаясь всем телом, и капитан с наслаждением подставляет затылок и ухо для поцелуев.       — Голый главнокомандующий высовывается из моего окна рано утром. Я уверен, вся Империя в восторге.       Пеллеон ничего не отвечает, греясь в объятиях и любуясь розовой дымкой восхода на склонах Манараи. Снега на вершине Умате сияют под лучами солнца, будто звезда, забывшая погаснуть на рассвете. Траун мурлычет ему на ухо, покусывая, и Пеллеон спрашивает себя: «Был ли я таким счастливым, как сейчас, хоть раз в жизни?».       Капитан поворачивается, чтобы поцеловать своего любовника, и каменеет: на шее, контрастируя с голубой кожей, наливается синевой очевидный засос. Он поставлен умело — чуть ниже линии форменного воротничка, он явно свежий.       В глазах Трауна нет никаких сомнений, в улыбке — никакой неуверенности, его руки по-прежнему ласково обнимают Пеллеона. Он поглаживает замершего мужчину по щеке и говорит голосом, против которого нет никакой защиты:       — Да. Ты очень неплохо надо мной ночью поработал. Не беспокойся, это всего лишь синяк, я не сержусь.       К тому моменту, когда чисс начинает нежно зацеловывать всё его лицо, начиная с подбородка, Пеллеон уже и сам в это поверить успевает.