Риверрский крысолов

Альбус любил бутерброды. Сладкие, с отвратительно густым, маслянистым и непременно несвежим медовым кремом. Кевин понял это так же, как и узнал о чувствах Альбуса к крысам — его тянуло на эти бутерброды по нескольку раз в день. Их запах раздражал его, а от вкуса желудок заходился в спазмах — и все равно ему хотелось их. Даже если он справлялся с рефлексами и проглатывал кусок — чаще всего этот кусок надолго не задерживался внутри. Альбус любил их есть вместе с человеческой плотью, потому перед каждой охотой Кевин готовил свёрток для Цепи. Кевин бросал ему бутерброды на раздавленные трупы, в кровавые лужи, на еще вздымавшуюся от дыхания грудь или на обнажившиеся лёгкие. Иногда — просто к ногам ничего не подозревающего человека. Тогда тот лишался ног особенно быстро. Если поиск подходящей жертвы затягивался, Кевин мог кинуть пару бутербродов по дороге, и гнилостная масса поднималась из его тени, чтобы поглотить лакомство. Он даже кормил ими Альбуса из рук. Один раз тот чуть было не отхватил ему пару пальцев. Порезал глубоко, но было почему-то не больно. Альбус лишь довольно загудел-забормотал из-под доспехов — он совсем не хотел ранить, ему просто было вкусно. Цепям не свойственно сожаление, даже если они рыцари. Кевин нечасто смотрел в глаза жертвам. Его не пугали расширенные от страха зрачки, искры гнева или огни боли — он не хотел поймать взгляд, полный изумления. Простого изумления, когда очередной человек получал рассекающий удар поперек и последние секунды смотрел на того, кто приближался к нему. Успевал, верно, подумать только о том, какого странного цвета глаза он видит перед собой. Кевин протягивал вперед очередной бутерброд и выпускал из рук, не заботясь, упадет ли он на землю или в открытую рану, и отводил глаза. Так и стоял: бледное лицо, прямая спина. Он не чувствовал жалости, не испытывал эмоций. Только пониже рёбер всё наливалось свинцом, и рвотные позывы преследовали его. Умершие чувства разлагались в его душе, отравляли, искали выхода. Он думал, это — медовый крем. Никто из них не защищался. Но Альбус был рыцарем. Он знал, что делает. Тоненькие ручейки крови медленно стекали между камнями улиц, пока не находили сточные канавы или берег реки. В той же реке Альбус омывал руки. Каждый раз. Кевин наблюдал за ним, перегнувшись через перила над темной водой, и мог только криво улыбаться между приступами рвоты — уголками губ, почти незаметно. Цепям ведь незачем мыть себя. Но Альбус был рыцарем — учил его хорошим манерам. Самого же Кевина река спасала лишь от возвращения домой с пятном засохшей блевотины поперёк брюк. Когда-нибудь он перейдёт границу и в полубреду, не различая сна и яви, будет кормить Цепь из рук не только бутербродами. Альбус станет ещё изощрённее в своих гастрономических предпочтениях, Кевин привыкнет к крови на своих руках, а о том, откуда берётся кровь на его лице — предпочтёт не задумываться. Розоватая пена в уголках губ на проверку окажется всё тем же медовым кремом. Смешавшись с кровью, он станет ещё тошнотворнее. Наступит осень, с дождями всё будет очищаться быстрее: и мощёные улицы, и одежда Кевина, а доспехи Рыцаря будут выглядеть особенно белыми.