1158 дней

Донхэ проводит кончиками пальцев по холодному стеклу, за которым льёт ливень. Состояние подавленное, нет ни на что настроения. Художник чувствует пустоту внутри, хандру и отсутствие чего-то важного. Вся мистика, связанная с Хёкдже, которую мужчина успел уже в полной мере испытать на себе, сейчас кажется нереальной, ненастоящей, будто всё происходило не с ним, а с кем-то чужим. Тоска. И не пыль, не темнота, уже не кажутся столь желанными. А хочется простых человеческих объятий, тёплых, как с Хёкдже. Когда чувствуешь, как бьётся другое сердце, как мерно вздымается грудь человека, как приятно скользить руками по чуть выступающим лопаткам. Донхэ нашёл свою прелесть в образе юноши, он уже полюбился ему. Донхэ давно не испытывал такого интереса к кому-либо. Все казались одинаковыми: куклы, сошедшие с конвейера, которым сделали абсолютно идентичные лица. Брат умер, хотя Донхэ знал его не лучше случайного прохожего на улице. Тиен была славной девочкой, но обезумела. Так или иначе, художник глотал горечь одиночества — прожить так до конца жизни? Всё равно. Пусть. Но встреча с Хёкдже стала каким-то тонким лучом, надеждой, завлёкшей Донхэ. Он поддался, пошёл на поводу, но ещё не пожалел. Пусть он закружится в этом водовороте сумасшествия, он согласен. Пусть потеряет рассудок, но рядом будет Хёкдже. Лишь бы он был рядом с ним. Только он. Тогда Донхэ согласен. Он задёргивает штору, не желая видеть этот ливень, который липкой массой оседает на дне души, разочаровывает, совершенно не даря удовольствия. Вся комната погружается во мрак, а Донхэ садится на пол, обнимая свои плечи. Здесь, когда ничего не видно, даже лёгких очертаний, можно просто так тихо посидеть, не думая ни о чём. Тьма окутывает, по ногам ледяной воздух, проникающий через щели в окне. Донхэ не почувствовал, что повзрослел. Ему не 34 — в душе он всё ещё чувствует себя маленьким ребёнком, нуждающимся в любви. Хочется выть. Только сейчас Донхэ слышит тихий тик-так часов, который, кажется, всё громче и громче, въедается в сознание, нарушает его спокойный ритм. 14 июня 2015 год Донхэ вернулся в город. Проверяет свой почтовый ящик — много писем от Тиен. Он забирает их с собой и замирает у двери, вставляя в замочную скважину серебристый ключ, поблескивающий от первых лучей восходящего солнца. Художника встречают привычные белые стены, увешанные картинами. Эти спокойствие и гармония, забытые им. Домашний телефон мгновенно начинает звонить, оживляя тихую, застывшую обстановку квартиры. Донхэ небрежно скидывает свои вещи в прохожей, поверх кладя чемодан. Устало садится на диван, откидываясь на спинку, и морщится от противной трели, действующей на нервы. Он тянется к телефону, отвечая на звонок: — Хью слушает, — в трубке невнятное бормотание тонкого девчачьего голоса. — Говори медленней, — голос затихает, но затем появляются разборчивые фразы: — За дни твоего отсутствия у меня накопилось много всего, что мне нужно с тобой обсудить, — чётко проговаривает девушка, а Донхэ занят рассматриванием своих рук. – Хью? — Да-да, Минджи, приезжай ко мне, всё-всё обсудим, — девушка не успевает ничего сказать, как художник кладёт трубку. Минджи. С этой девушкой Донхэ готов был связать свою судьбу, жизнь и всё что угодно, был слепо влюблён, тратил много сил и всю душу вкладывал, рисуя её портреты. В тот период ему казалось, что вот она — его единственная, с кем он неразрывно будет следовать по их общему пути, до смерти. Она выглядела истинным ангелом. Но в жизни не бывает всё так гладко. Донхэ наткнулся на острый шип, укололся и сжёг свои крылья. Она была дружелюбной и проявляла такую же симпатию в сторону мужчины, но однажды, художник увидел, как Минджи забвенно целовала другого, а затем ещё одного, позволяя трогать себя где угодно. Мужчина вспылил, бросил букет красных роз на землю и потом долго-долго не мог и рук поднять, чтобы что-либо нарисовать. Он заперся в своей студии, отключил мобильник и просто сидел, смотря в одну точку, ощущая, как последние чувства остывают и улетучиваются, словно их и не было. Больше Донхэ не хочет отдавать своё сердце, не желает делить ни с кем свою жизнь. Она только его. Услышав стук в дверь, художник нехотя поднимается, пропуская девушку в квартиру. Он вальяжно садится в кресле, закидывая ногу на ногу, а она присаживается на диван, раскладывая на маленьком прозрачном столике какие-то папки с бумагами. — Здесь все выставки, которые откроются на следующей неделе. Также Чо Кюхён представит серию своих новых картин, — первую часть Донхэ слушает как-то незаинтересованно, но вторая часть явно разыгрывает в нём любопытство. — Кюхён? Давно его было не слышно не видно. Когда открытие? — Завтра, — Донхэ ухмыляется, кивая своим мыслям — творчество Кюхёна всегда интересовало его, как и сам характер художника. Впервые они встретились года три назад, столкнулись на каком-то собрании художников, обсуждая проблемы современного искусства. Они долго беседовали и нашли к друг другу интерес. Так что Донхэ вовсе не против, даже «за» встречу с приятелем. — Как насчёт тебя, Хью? — Думаю, что за месяц подготовлю свою выставку, — художник кладёт руку на задний карман штанов, удостоверяясь, что его блокнот всё ещё там. Все эскизы для будущих полотен уже в нём. Девушка наблюдает за тем, как художник постукивает пальцами по подлокотнику, о чём-то про себя размышляя, он давно забыл о её присутствии. Минджи не очень понравился тот факт, что бегающий за ней попятам мужчина, вдруг остыл, и, ничего не сказав, просто перестал обращать на неё внимание. Ей приятно льстило внимание знаменитого живописца, а сейчас, такое хладнокровие мужчины раздражает её самолюбие. Она подсаживается поближе к художнику, берёт его руку в свою, сплетая с ним пальцы, но он никак не реагирует. Она нервно встряхивает волосами и тихонько забирается на его колени, обвивая руками шею. — Что? — взгляд как всегда холоден, в нём никаких чувств, полное равнодушие. — Донхэ… — она наклоняется, шепча ему на ушко, пробирается руками под чёрную рубашку мужчины, слегка касается груди, плавно ведёт к животу, смотря на реакцию мужчины, но у него никаких эмоций, будто она — воздух, пустое место. — Вспомнила моё имя? Лучше забудь. Если хочешь обращаться, то либо никак, либо как к Хью, — грубо отрезает художник, убирая её руки. — Что я сделала не так? — девушку заставляют встать — Донхэ уходит из гостиной в свою студию. — Донхэ! — мужчина не отвечает, а Минджи слышит, как художник защёлкивает дверь, ограничивая любое внешнее проникновение в свой маленький мирок. Она со злостью топает каблуком по гладкому полу и, развернувшись, уходит, оставляя все папки на столе. Дверь хлопает так громко, что её слышит даже Донхэ из своей студии. Он спокойно вздыхает, доставая кисти и краски, ставит чистый холст на мольберт. Вырывает листок из блокнота, приклеивая его к краю холста малярным скотчем. На листке — полупрофиль Хёкдже, его улыбка, убранные в карманы руки и немного растрёпанная чёлка. 15 июня 2015 год Донхэ просыпается как можно раньше, чтобы не опоздать на столь раннее открытие выставки. Кюхён с первого взгляда пробудил в Донхэ интерес: его странная манера речи, постоянно немного потрёпанный вид, иногда грубые, небрежные движения, яркая одежда и искрящийся взгляд, больше похожий на дьявольский — всё это было нетипично, интригующе и ново для художника, привыкшего видеть своих заносчивых «друзей по работе», творивших, дабы лишь угодить и прогнуться под кого-то, но Кюхён был не таков. Он откровенно писал пороки общества, где-то их высмеивал, но в то же время, не выделял себя из этой толпы, а приравнивал. Все люди равны — таков был девиз всех его работ. Манеру письма Донхэ Кюхён назвал «проникающей до каждой косточки», посетив выставку Донхэ, он не переставал удивляться, как много художник способен заметить деталей в каких-то и вовсе неинтересных предметах или явлениях, как он своеобразно прописывает характеры людей в своих портретах, как его картины цепляют, заставляя смотреть на них часами. Мужчина берёт свой фотоаппарат, собираясь запечатлеть пару-тройку, а может и больше картин, ведь он уверен, что работы Кюхёна всё ещё не утратили своего влияния и продолжают приковывать тысячи взглядов. Выставка проходит в здании, где совсем нет окон — оно специально было построено как выставочный зал, чтобы картинами можно было насладиться в полной их мере, чтобы не мешало ничто постороннее. В зале уже толпится народ, ожидая выхода своего кумира. Донхэ узнают, пропуская в первые ряды и он готовится увидеть своего друга. Друга, о котором чуть ли не забыл. Говор стихает, когда Чо Кюхён показывается в зале. Донхэ рассматривает его облик — рыжие волосы, похожие на лаву, чуть подзавиты, глаза слегка подведены, свитер ярко-красного цвета, чёрные зауженные джинсы и высокие ботинки с невероятно оригинальной шнуровкой. Он прочищает горло и, быстро обежав глазами зал, кивает Донхэ, приветствуя его, а затем, начинает свою речь: — Мне приятно видеть столько людей на своей выставке, — он ухмыляется, смотря теперь на всех исподлобья, — но я не люблю долго чего-то объяснять и распинаться, так что проходите и смотрите, на этом всё, — посетители смеются — многие из них неоднократно посещали выставки этого взбалмошного художника, так что привыкли к его немногословию. Сам же Кюхён выискивает глазами в толпе Донхэ, которого приметил ещё в начале, он тоже рад видеть его. – Хэ, рыба моя! — Кюхён бросается обнимать друга, смеётся, почёсывая художника по голове, как кого-нибудь кота. – Ну, твоя жизнь как? Живёшь нормально, в просторах океана? — Донхэ улыбается, слегка ударяя Кюхёна по плечу. — У меня всё замечательно, ну, а как ты? Куда пропал, за четыре года я невыносимо соскучился! — Да вот, принял цепи любви… родил двух детей. Моя жена такая кукла Барби, что даже показывать никому не хочется, — Кюхён злобно ухмыляется. — Хочешь чая? У меня здесь круто оборудованное гнёздышко для странствующих малевателей имеется. Мужчина следует за Кюхёном, они садятся за стол и пьют чай. Кюхён пьёт крепко заваренный, совсем без сахара, но закусывая пирожным. Донхэ предпочитает не такой крепкий, но тоже без сахара и со сладким. — Кю, можно вопрос? — они ещё в самом начале знакомства стали так дружественно и кратко обращаться друг к другу, ведь быстро «спелись». — Валяй. — Ты веришь в паранормальное? Например, призраков или чего ещё чудного? — Кюхён задумчиво трёт подбородок, а затем отвечает: — Я верю в существование привидения, которое меня по ночам тащит к холодильнику. Донхэ смеётся, понимая, что на такие темы с Кюхёном серьёзно не поговорить, но с ним всё равно приятно и хорошо. После распитий чая они идут в выставочный зал. Донхэ подходит к первой небольшой картине, на ней яркие красные пятна, грубые мазки — вблизи. Чуть отойдёшь — портрет милой девушки, красивой и аккуратной, видно, что писалось быстро, в один приём, по мимолётному дуновению вдохновения. — Твоя «кукла»? — Донхэ разглядывает точно положенные пятна, создающие на картине гармонию и такую насыщенность, бодрость. — Ага, Барби. Далее следует ещё пара портретов жены Кюхёна, а затем начинается серия картин, на которых какие-то черти и дьяволы, пугающая атмосфера, но везде есть что-то светлое, как надежда на что-то хорошее. Донхэ внимательно изучает каждую картину, впитывает в себя ощущения, запоминает свои чувства. В самом конце он видит совсем небольшую зарисовку в рамке. Брюнет, мальчик лет семи или восьми, изображён в каком-то немного потрёпанном костюмчике, будто поношенном, отцовском. Одет по-старому. Времен 90-х. Донхэ приглядывается и ему кажется, что мальчик ему смутно знаком, он отходит, рассматривает с разных сторон, а затем, резко понимает, что изображён Хёкдже. Только маленький. Он немеет, не веря своим глазам. Это точно Хёкдже, маленький Хёкдже. — Кю, откуда этот портрет? .. — Нашёл у своей матери в альбоме фотографию и срисовал, привлекательный мальчонка, — Кюхён прикасается к рамке, чуть поправляя её. — А ты не знаешь, кто этот мальчик? — На оборотной стороне было имя… Как там? Ли Хёк..хёк.. Хёкдже вроде как. А еще был указан 1989 год, — Донхэ моргает, но на картине всё равно лицо Хёкдже, а Кюхён только это подтверждает. — Откуда? ..