4. Страшный день. Явление настоящего
10 апреля 2015 г. в 14:06
Художник долго смотрит на новую появившуюся личность, раздумывая над тем, как бы сделать всё правильно, чтобы не спугнуть или же самому не получить.
— Ты… кто? — осторожно спрашивает Донхэ, рассматривая юношу, чуть наклонив голову вбок.
— Кто я? — личность качается на стуле, складывает руки на груди и недовольно отворачивает голову, надувая губы. — Что за вопрос глупый? Кто я? Ой, ну ведь правда глупый. Глу-пый! Мужчина приподнимает бровь, не совсем понимая поведение парня.
— Как тебя зовут? ..
— Меня зовут — твоя любовь на всю жизнь! — юноша встаёт, тянется через стол к губам Донхэ, собираясь их поцеловать, отчего художник ошарашенно вскакивает и роняет стул, пятясь назад.
— Ч-чего?! Какая ещё любовь? — Донхэ волнительно сминает края своей футболки. Руки отчего-то холодеют. — Ты в себе?!
— Ещё как в себе. Ну, а как устоять, когда в нескольких сантиметрах от тебя стоит настолько ошеломляющий красавец! Хочу! Хочу-хочу-хочу! — парень быстро подбегает, собираясь крепко обнять Донхэ, но он останавливает его руки. — Почему?.. Неужели… у тебя есть девушка? .. — юноша жалобно смотрит на художника, невинно хлопая глазами.
— Прости, но да, — соврать в такой ситуации будет лучше.
— Как же так… Это так грустно… — парень тихо всхлипывает, в глазах сверкают слёзы. — Вообще-то мне плевать, оппа. Всё равно моим будешь, — смеётся личность и быстро целует ослабившего бдительность художника в губы. Донхэ старается отступить назад, отталкивает, но юноша крепко его обнял и не отпускает. Мужчина невольно вдыхает очень слабый, но всё же ощутимый запах парфюма — истинное наслаждение. Но вовремя вспоминает, что прямо сейчас захвачен неизвестной личностью. Он берёт чужое лицо в ладони и отодвигает от себя.
— Давай теперь серьёзно. Как твоё имя? — Донхэ смотрит в глаза юноши, а он улыбается, чуть показывая ему язык и быстро убегая обратно на своё место.
— Чхве Санхи, — он закидывает ногу на ногу, кладет руки на колени и соединяет в замок. — Это имя будет записано в твоём паспорте на страничке «Семейное положение», — парень вновь хихикает, а у художника дёргается глаз.
— Ты…девушка? .. — мужчина прищуривается, приглядываясь к юноше. Кажется, он понял причину такого поведения личности.
— А кто?! Может я и застряла в теле этого странненького Хёкдже, но я не перестала быть прекрасной дамой! — Донхэ отворачивается, ухмыляясь такому повороту событий. Похоже, у него крупные проблемы. Юноша смотрит на часы и удивленно охает. — Этот Хёкдже сдурел совсем?! Уже двенадцать часов ночи! В это время нужно уже спать, ведь идёт обновление клеток кожи и омоложение, он спятил?! Я же так страшной стану! — парень быстро носится по кухне, а затем убегает в спальню. — Я спать! — дверь громко хлопает, а Донхэ садится на стул, вздыхая. Только что будто появился ураган, побушевал и успокоился. У художника чувство, будто большая волна взмыла вверх прямо перед ним, а потом резко рухнула, обливая его холодной водой.
— Один день — не страшно, наверное… — под нос мямлит себе мужчина, заваривая крепкий чай.
*
На утро Донхэ просыпается каким-то уставшим и сломленным — спать на диване не очень-то комфортно. Сегодня ему приснился кошмар. Словно он вновь ехал в поезде, стучали колёса, голова раскалывалась от громкого звона. За окном опять была та комната с маленьким мальчиком, но на этот раз он собирал пазл. Пазл с поездом. А потом мальчик рассыпался на части, будто какую-то хрустальную вазу уронили.
Если задуматься, то Донхэ все свои 34 года не испытывал чего-либо сильно впечатляющего. Всё всегда было обычно. Он получил художественное образование, организовал небольшое объединение художников, рисовал в своё удовольствие и за это ему платили. Но. Как-то он пытался припомнить, каким был в детстве, но совершенно ничего не пришло в голову. Будто тот кусок памяти был стёрт. Лица родителей он тоже не помнит. Старший брат говорил, что когда Донхэ было девять лет, они уехали в другую страну по работе, но они так и не вернулись. Почему? Донхэ не знает. Брат был занят своей учёбой и подрабатывал, так что художник был практически предоставлен самому себе. Так и вырос — не с кем-то, а сам по себе. Он несколько раз хотел завести семью, но все девушки в конце концов оказывались обычными стервами, которым Донхэ был нужен только из-за денег. Когда художнику надоел весь этот спектакль о становлении прекрасной жизни, он просто закрылся в своей студии. Рисовал, рисовал, пока окончательно не заболят руки и спина, пока не перестанут видеть глаза. А затем, просто-напросто решил, что одному жить намного лучше. Не доверяй никому, не слушай советов и… не люби — вот какую формулу вывел художник для своей жизни безо всяких сожалений. Художников часто не понимает общество. И это не от того, что они безумцы или слишком странные, а потому, что творческая личность всегда стремится к идеалу, она романтична, в то время как большинству обычных людей — «что перепало, тем и пользуюсь».
Непонятно почему, но, когда мужчина встретил Хёкдже, именно Хёкдже, а не других людей из его головы, ему захотелось снова стать маленьким ребёнком. Не быть уверенным, а быть робким и слабым. И почему-то… захотелось собрать пазл с поездом? ..
У Донхэ опять болит голова. Он лениво встаёт с кровати, потягивается, чтобы хоть немного отойти от сонливости. Устало идёт к двери, сжимает ручку и дёргает на себя, идёт по коридору на кухню.
— С добрым утром! — чудовище в белой маске налетает на него, отчего Донхэ испуганно раскрывает глаза и хватается за сердце. — Ты чего так испугался? — юноша непонимающе разглядывает ошарашенного мужчину. — Утро — прекрасное время суток для масок на лицо.
— Господи, за что… — мужчина проходит на кухню, присаживается на стул и кладёт голову на стол. — Покорми меня.
— Оппа… ты только что… попросил меня? .. — парень улыбается, прыгая на месте. — Оппа попросил — Санхи сделает! — он стремительно подбегает к холодильнику, начиная отыскивать продукты и, сложив все необходимые ингредиенты около плиты, достаёт сковороду и поливает маслом. — Оппу накормлю, оппу накормлю… — напевает юноша себе под нос, разбивая на сковородку яйца.
Донхэ закрывает глаза, томно вздыхая. Когда этот парень рядом, ему почему-то легче, даже если сознание сейчас не его. За прошедшие дни столько мыслей прокрутилось в голове, что сейчас нет сил ни о чём думать. Художнику уже всё равно на эти загадки и паранормальные явления, он устал.
Парень ставит на стол тарелку с яичницей, аккуратно пододвигая к мужчине. Почуяв запах еды, Донхэ отрывается от стола и бёрет вилку, начиная уплетать свой завтрак. Юноша сидит напротив всё также с маской на лице, наблюдает за мужчиной, подперев щеку рукой.
— Вкусно?
— Вкусно, — безэмоционально проговаривает художник, протыкая зубчиком вилки желток.
— Ну ладно! — парень встаёт из-за стола и уходит куда-то. Возвращается через пять минут, держа в руках карандаш и альбом, и наконец сняв с лица маску. Садится на пол и быстро начинает что-то черкать на белом листе.
— Что делаешь? — знакомый звук ведения карандаша по листу мгновенно заинтересовывает художника. — Рисуешь? — он откладывает вилку в сторону и, промокнув губы салфеткой, нагибается над юношей, заглядывая в альбом. Видит на рисунке тёмный пейзаж, красивый. — Ты увлекаешься рисованием?
— При жизни мечтала стать художницей, — говорит с толикой грусти в голосе. — Ночные пейзажи всегда очень очаровательны.
— Я не могу их рисовать, — Донхэ присаживается рядом, смотря как пылко юноша водит карандашом по листу.
— Почему?
— Я совершенно ничего не вижу в темноте, — он указывает на деревья, нарисованные на бумаге, — здесь будет лучше, если ты подотрёшь края, — юноша кивает головой, принимая совет.
Почему-то стало так спокойно и умиротворённо. Пока Донхэ размышляет о чём-то своём, парень вновь накрывает его губы своими, сжимает ткань рубашки на спине, а художнику на долю секунды кажется, что его целует Хёкдже. Донхэ награждает юношу разъярённым взглядом, а он быстро отрывается от него, вновь утыкаясь в работу.
— Ну пошутила же я.
— Я конечно понимаю твои порывы, но я вижу, как целуюсь с парнем и это не очень-то радует, — художник недовольно трёт свои губы, а юноша хихикает, продолжая заштриховывать свой пейзаж. — Санхи, а ты что-нибудь знаешь о том, как вы попали в голову Хёкдже?
— Я помню, что перед своей смертью услышала какой-то громкий звук. То ли хлопок, то ли что, не помню точно, — он задумчиво трёт подбородок. — Ещё я слышала, как недалеко ехал поезд, — Донхэ нахмуривает брови, понимая, что догадка про то, что происходит с Хёкдже, как-то связано с этим странным несуществующим поездом, который ездит по прошлому, правдива.
— А ты знаешь все его сознания?
— Их очень много, но я с ними сталкивалась. У нескольких я спрашивала, когда они погибли и все как один, назвали дату моей смерти. Кажется, мы все умерли в один день, не припомню какой точно, но это был 1990 год.
— Ты знаешь сколько Хёкдже лет?
— Вроде бы 19 или 20, но точно не больше.
— Если вы поселились в его сознании ещё тогда, в 1990 году, то это уже означает, что с тех пор прошло 25 лет, он что, не стареет?
— Этого я точно не знаю!
Вечером Донхэ хотел уйти домой, чтобы больше не беспокоить парня своим присутствием, но Санхи сказала ему, что поезд может контролировать лишь Хёкдже, а пока они находятся вне времени и пространства, то туда ему не попасть.
— Оппа, я спать, — художник смотрит на часы — 22.00. — Мы же ещё увидимся? .. — мужчина незаметно кивает головой, а парень скрывается за дверью. Отсчёт пошёл, скоро появится Хёкдже.
Всю ночь напролёт Донхэ ворочается и, не выдержав, идёт пить кофе, а затем садится рисовать. Листы альбома маленькие, так что он рисует по частям. Через два часа, он почти завершает свою работу: сложив бумагу, как мозаику, он оглядывает картину. Поезд, обвитый каким-то сумраком и маленький мальчик сидит наверху крыши. Донхэ сглатывает, подбираясь к картине поближе.
— Я ведь не рисовал этого мальчика… Какого чёрта? — художник вздрагивает от громкого крика из комнаты Хёкдже, быстро забегает, распахивая дверь. — Хёкдже? — он оглядывает комнату — в постели никого нет, подходит к окну, рассматривая ночной пейзаж и неожиданно вздрагивает от ощущения холодных пальцев, схвативших его горло. Дрожит и задыхается, видя в отражении Хёкдже, чьи глаза горят алой дымкой.
— Тихо, тихо, больно не будет…