Конкистадоры

      Сутки спустя мы были уже далеко от Оттавы, и про хвост пока можно было ненадолго забыть, ровно на то время, которое потребуется, чтобы привести мальчишку в порядок. По пути мы остановились только в Броквилле, чтобы достать документы. Пока Нат отсиживался в машине, я устроил небольшой переполох в местном полицейском участке, под старой доброй Маскировкой выкрал из архива пару паспортов недавно погибших в автокатастрофе подростка и его матери. Конечно, прикидываться всю дорогу суровой мадам меня не прельщало, но это были единственные документы, которые не вызвали бы шквал вопросов.       Нужно было отдать Нату должное — каким-то образом он сумел продержаться в одиночестве почти целый год. Когда я спросил, как ему это удалось, он поморщился и ушел от ответа. В мотеле, где я под видом высокой брюнетки, «матери этого несносного мальчишки», снял нам номер, Натаниэль отмылся и свалился спать, не дождавшись ужина. Занавесив окна и заперев дверь, я сменил облик брюнетки на Птолемея и сел в глубокое потертое кресло напротив кровати.       Мальчишка заметно исхудал, хотя и раньше был далеко не плотным. Влажные после душа волосы оставляли на подушке мокрое пятно. Я смотрел на него и думал, что милосерднее, наверное, будет убить его. Всю его жизнь о нем заботилась жена наставника, он вряд ли умел себе готовить и представления не имел о том, как содержать себя, и о прочих человеческих штучках. Конечно, можно было списать это на юный возраст, но детство пацана закончилось, едва его отдали на воспитание правительству. Наверняка он долго раздумывал, стоит ли просить о помощи, до тех пор, пока не понял, что попал в западню. И все же каким-то невероятным образом он выжил. Возможно, он не так уж и безнадежен, как мне казалось. Вообще-то, он уже здорово вырос в моих глазах, согласившись обойтись без взаимного шантажа именем и Бесконечным Заточением.       ...К утру, когда мальчишка нервно подскочил на кровати и заозирался по сторонам, медленно осознавая, где находится, я успел раздобыть краску для волос, машинку для стрижки и цветные линзы. Конечно, с ними он не сможет видеть те жалкие три плана, что позволяют видеть линзы волшебника, но, полагаю, выбора у него особенно нет. Было до крайности неудобно, что людям не так легко дается смена внешности. Насколько проще было бы превратить мальчишку, скажем, в жабу [Этот облик сидел бы на нем как влитой.] и отпустить на вольные хлеба. Хотя теперь дело осложнилось: если раньше Натаниэля отыскивали по выданной Лавлейсом ориентировке, то теперь его слуги могли найти нас по моему магическому следу, который оставляет каждое существо Иного Места. Нам придется удирать [Я неоднократно слышал совершенно ошибочные мнения на свой счет, гласящие, что удирать и прятаться — это то, что у меня получается лучше всего. После преждевременной кончины всегда прущего напролом старины Джабора, который это мнение и высказал, я склонен был с ним согласиться. Я не дожил бы до новой встречи с этим худосочным сопляком, если бы не умел скрываться и запутывать. По большому счету, единственная ошибка и единственное, что оскорбляло меня во мнении Джабора и остальных, так это то, что, что удирать — мой единственный козырь. Кроме этого, я неплохо умел отрывать головы.] Пока я разбирал украденный скарб, потирающий глаза Натаниэль озадаченно наблюдал за мной. Он мудро поступил, решив промолчать, поэтому заговорил я:       — Тебя нужно замаскировать. Делаем так: выписываемся из мотеля, чтобы на ресепшен не видели твою новую личину, потом на ближайшей заправке проскальзываем в туалет и перекрашиваем твои патлы. И тебе придется носить эти линзы вместо обычных.       Он придирчиво осмотрел краску и линзы, словно ожидал подвоха, и углядел его в электробритве.       — А это зачем?       — Короткие волосы быстрее красить, — я заметил его кислую мину. — Ой, только не говори, что будешь скучать по своей шевелюре, Рапунцель. Между прочим, подстричь тебя стоит еще и гигиены ради, у тебя наверняка на макушке уже целый мегаполис вшей.       — Нет у меня никаких вшей!       Он собирался возражать и дальше, но его слова заглушило громкое урчание желудка, похожее на рев раненого гиппопотама. Должно быть, он не ел целую вечность. Я молча указал ему на казенный холодильник, где со вчерашнего вечера ждали своего часа бургер, который я свистнул у зеваки в забегаловке неподалеку, и бутылка сока, которую не составило труда достать из автомата. Мальчишка накинулся на них так, что едва не откусил картонную упаковку. Расправившись с едой за какие-то пару минут, он снова с опаской приблизился ко мне и электробритве. Даже предположить не могу, кто из нас его пугал больше.       — А если нас заметят в туалете? — спросил он.       Я раздраженно цыкнул.       — Да что ты так испугался какой-то краски? К твоему сведению, я собирался нарядить тебя в платье, туфельки и кудрявый парик. Так бы тебя точно не узнали. Но я милосердно решил всего-навсего перекрасить и подстричь эту жуткую гриву. На твоем месте я бы радовался волосам посветлее: перхоть будет не так заметна.       Он как-то слишком уж терпеливо выслушал мою тираду и спокойно ответил:       — Я имел в виду, что можно сделать это где-нибудь у реки.       Этот мальчишка начинал меня пугать.       — На редкость хорошая мысль. Осталось найти здесь реку.       Подходящее место нашлось нескоро. В основном нам попадались крупные реки, вокруг которых выросли города и спальные районы, и пришлось провести в машине целый день, прежде чем мы, свернув с шоссе на проселочную дорогу, выехали к озерцу, скрытому от чужих глаз крупнолистными кленами. Натаниэль сам развел краску, я только помог ему нанести ее так, чтобы равномерно закрасить его угольно-черные волосы. Пока мы ждали положенное по инструкции время, он неприязненно разглядывал фото на своих новых документах. На карточке сияло большими глупыми глазами лицо мальчишки с каштановыми вихрастыми волосами, невнятной нижней челюстью и торчащими резцами.       — Какой-то он жуткий, — сказал Нат. — Да и потом, я совершенно не так выгляжу, это любой заметит. Я фыркнул.       — С нашей точки зрения, вы, люди, вообще красотой не отличаетесь. А о сходстве не беспокойся, это только для того, чтобы пересечь границу.       Мы помолчали. Натаниэль все морщил нос от паспорта, а мне еще в Лондоне наскучило вести с ним пространные беседы. Небо над нами заметно потемнело, в низину у озера легли тени от стоящего стеной леса. Деревья вокруг с шумом затрепетали листьями от прохладного северного ветра, но разводить костер было слишком опасно.       — И все-таки, — кутаясь в дырявую толстовку, сказал мальчишка, — куда ты меня везешь? Ты хотел, чтобы я тебя слушался, но у тебя хотя бы план есть?       Я кивнул, глядя, как по воде кружатся от ветра редкие опавшие листья и расходятся мелкие волны, больше похожие на многоступенчатые пентакли.       — В Канаде тебе оставаться нельзя, мы сглупили, когда сунулись сюда в прошлый раз. Она все еще британский доминион, и здесь действуют законы, по которым ты — беглый преступник. В Америке будет легче, когда я был там в последний раз, она сплошь состояла из сельскохозяйственных ферм и пастбищ. Там и затеряемся.       — Вообще-то, Америка давно уже пытается обогнать Британскую империю, — скептически сказал мальчишка. — Там везде города-миллионники и промышленность получше нашей.       — Как бы там ни было, это не конечный пункт нашего путешествия, — парировал я. — Тебе нужно такое убежище, где тебя не обнаружат даже по магическому следу, и такое место — Мексика. В свое время там призывалось так много духов и совершалось так много ритуалов, что она и Южная Америка просто фонят магией. Ее влияние там так сильно, что никакие гадательные зеркала Лавлейсу не помогут, наблюдателей собьет с толку мешанина аур буквально от всего — начиная людьми и заканчивая землей. Ты когда-нибудь интересовался, как тот бес в твоем зеркале искал цели? — Разумеется, он помотал головой. Только один человек из всех, что я знал, выведал бы такие подробности при первой же возможности. — Когда нам приказывают найти кого-то или что-то, но не называют примерное место, мы навскидку представляем себе возраст и свойства цели, неважно, предмет это или человек. В зависимости от этого мы знаем, как будет ощущаться аура цели. Но если вместо одной-двух аур дух чувствует сотни и тысячи…       — Это все равно что искать иголку в стоге сена? — предположил Нат.       — Примерно так. В местах, где все настолько сильно пропитано магией, найти тебя смогут только тогда, когда дадут точные координаты, но и они не гарантия. Например, если бы такая же магическая активность была в Лондоне, найти там Амулет Самарканда без точного адреса стало бы большой проблемой. Африт или марид, пожалуй, пробились бы через этот белый шум, но лично я сомневаюсь, что Лавлейс настолько богат на афритов, чтобы отправлять их за тобой в глушь.       Мальчишка шмыгнул носом.       — Надеюсь, что это так. Мне хватило встречи с Рамутрой.       Мысленно согласившись с ним, я придирчиво оглядел его волосы.       — Так, похоже, достаточно. Пора смывать.       — Что?..       Но не успел он возразить, как я схватил его за шею и окунул головой в воду.       Как я и думал, границу мы миновали без особых проблем. Воспользовавшись тем, что фото в паспорте было только по плечи, я отрастил своей брюнетке грудь такого размера, что охрана на контрольно-пропускном пункте смотрела только мне в декольте. Держу пари, они бы не заметили не только весьма условное сходство Натаниэля с фотографией, но и если бы я набил карманы гранатами и гашишем. Тем не менее пацан надулся, как рыба-ёж, и всю дорогу молчал.       Водить машину у меня получалось все лучше, но почему-то этот успех вызывал досаду и раздражение. Я должен парить в лазурном небе, рассекать перьями облака и соревноваться с ветром, скользя на потоках воздуха. Где это видано — джинн, ведущий двухтонную металлическую коробку, джинн-таксист для этого невыносимого мальчишки? [Например, Факварл бы надо мной поглумился, он всегда с пренебрежением относился к человеческим изобретениям и сокрушался, когда какой-нибудь хозяин заставлял его пользоваться очередной новомодной штуковиной. Джабор же был слишком туп, чтобы рефлексировать на подобную тему. Если честно, он не выговорил бы и слово “рефлексировать”.] И я уже не напоминаю о том, что в этой коробке моя сущность болезненно съеживалась от подавляющих ее сплавов.       На заднем сиденье Нат возился с потрепанной записной книжкой. У него был тот самый вид, который бесил меня и одновременно обескураживал: как будто окружающего мира не существует — только этот пацан и его невероятно важные, важнее всего остального, мысли.       Почему бы мне не завезти это воплощение несчастий в какую-нибудь глушь и не избавиться от него? [Признаюсь, при мысли об этом моя сущность приобретала приятную легкость, а я сам — чувство эйфории. И это даже несмотря на то, что я не собирался его есть, так, прихлопнуть, как мушку. Видите, как вы на нас действуете?]. Конечно, меня удерживает приказ защищать мальчишку, но любой уважающий себя джинн, да еще с таким опытом, как у меня, может найти лазейку. Ко всему прочему, я знал его имя. Это был, пожалуй, мой единственный козырь.       И все же, когда я думал о том, чтобы убить его или отдать на растерзание Лавлейсу, часть меня, скрытая глубоко внутри сущности, сопротивлялась и советовала не спешить. Не нужно было гадать, почему она была против — у этой части было лицо Птолемея, и подсознательно я все еще надеялся, что моя вера в людей не умерла вместе с ним. Натаниэлю недоставало опыта, терпения и умения планировать, но ума и совести было в избытке. Эти достоинства слишком дорого стоили волшебникам, они были редкостью, сравнимой с сокровищами царя Месанепада, и удивительно, как тупому, ограниченному Андервуду не удалось вытравить их из мальчишки окончательно. Возможно, я чересчур заглядываю вперед, но этот ребенок с нелепым именем может стать ключом к тому, чего добивался и не смог достичь такой же не по годам смышленый и амбициозный ребенок в Александрии две тысячи лет назад.       Да, пожалуй, я слишком заглядываю вперед: сначала нужно позаботиться о том, чтобы этого ребенка не убили. Ну а если он все же проявит сущность типичного волшебника-мерзавца, избавиться от него вполне смогу и я.       Следующий мотель на окраине унылого городишки под названием Сиракьюс, не шедшего ни в какое сравнение с теми Сиракузами, в честь которых его, по всей видимости, назвали, встретил нас скучающим администратором, неработающим отоплением и дружелюбными клопами.[Если бы администратором мотеля был хоть один из этих клопов, атмосфера сразу стала бы теплее и уютнее.] Признаться, я все еще ожидал от мальчишки как минимум недовольного ворчания, но он просто завернулся поплотнее в одеяло и крепко заснул, даже не вспомнив об ужине. Я, как и в предыдущем мотеле, задернул грязные шторы, запер дверь и разочарованно уселся нести свою ночную вахту. Когда Натаниэль не ныл и не жаловался, он определенно был куда более приятной персоной, однако этим самым он лишал меня возможности подразнить его. Если так будет продолжаться, я совсем от скуки зачахну.       Но я ошибся. Утром Нат явно встал не с той ноги и принялся гундеть по любому поводу. Мы не могли позволить себе тратить деньги, которые стащили из дома охранника стоянки, и берегли их на крайний случай, все остальное — еду и бензин — тоже приходилось воровать. [Знаю, это определенно не то занятие, которое пришлось бы к лицу могущественному джинну вроде меня, но даже я вынужден признать, что деньги в человеческом мире важны для выживания.] Сначала мальчишке не понравилась холодная размякшая картошка, потом — едва теплая вода в душе [Хотя тут я его понимал: в номере и без того стоял жуткий дубак.], и вот, в конце концов, он нашел очередную жертву в новых синих линзах.       На выходе из ванной, кутаясь в свою бесформенную толстовку, он выложил их на стол.       — Я не буду это носить, — заявил он, — у меня от них глаза болят. Где ты вообще их взял?       — Украл у какой-то девчонки, — отмахнулся я.       Нат побелел, как полотно.       — Их что, уже кто-то носил? Ты хоть что-нибудь слышал о личной гигиене?!       — Если считать то, что она несла их в упаковке из аптеки — да, носил, — злорадно ухмыльнулся я. — И что-то я не заметил, чтобы ты думал о гигиене, когда завалился спать с клопами. Надеюсь, вы приятно провели с ними ночь, сэр.       Словно в ответ на это, мальчишка громко почесал ногу. Немного подумав, я поднялся с продавленного дивана.       — Нужно тебя переодеть, а то выглядишь как бродяга [Хотя именно ими мы оба сейчас и являлись.]       — Кончай с воровством, — с досадой застонал Натаниэль. — Нас выследят по кражам.       Я обошел его кругом, прикидывая “на глаз”, какой у него может быть размер одежды, и поинтересовался:       — Ты знаешь другие способы обзавестись деньгами? Конечно, мы можем устраивать представления вроде “Серебряный Пернатый Змей и его человеческий раб”, но…       — Скорее уж “Великий волшебник и его нахальный слуга, который никак не заткнется”, — неожиданно фыркнул он.       — О, неужели? — Я, снова в образе Птолемея, сощурил на него глаза. Мне разом перехотелось его дразнить. — Великий волшебник, который не смог запечатать духа? Великий волшебник, который подставил наставника и его жену? Ты, кажется, забыл, что выбрался оттуда только благодаря мне.       — Меня снова нашли только из-за твоей ошибки! — мрачно напомнил Натаниэль.       — Заткнись, — посоветовал я. [Поймите меня правильно, поиздеваться над этим мальчишкой для меня всегда было так же свято, как радость от возвращения в Иное Место. Но он слишком неблагодарный гаденыш, чтобы тратить на него мой божественный сарказм.] — У нас нет времени искать любые способы заработка. К тому же американцы не настолько двинутые, чтобы использовать детский труд, в отличие от твоих любимых английских волшебников. Даже на карточных фокусах мы заработать не сможем — по использованию магии нас вычислят быстрее, чем если просто пойдут по следу.       Но по его виду было заметно, что мой укоризненный спич цели не достиг. [Так как целью был его мозг, могу предположить единственную логическую причину — потому что его нет.] Я бесцеремонно ткнул его пальцем в грудь, немного переоценив свою силу, и от толчка мальчишка сел на кровать.       — Давай-ка я объясню тебе правила игры, — сказал я, угрожающе нависая над ним. Мой обычно миниатюрный симпатичный Птолемей вытянулся, кожа из смуглой стала иссиня-черной, а сквозь темные волосы проросла корона рогов. — Во всем мире тысячелетиями духи подчинялись вам, облысевшим мартышкам с манией величия, и получали в ответ на выполненные приказы только Направленное Ущемление или Раскаленные Иглы, но ни разу еще не было наоборот. Позволь открыть тебе глаза на кое-что: я знаю твое имя, Натаниэль. Это значит, что все, что я делаю для тебя, я делаю по своей воле.       — Ты выполняешь мой приказ!.. — попытался возразить он, но новая версия Птолемея щелкнула на него клыками.       — Любой приказ легко отменяется с помощью имени. Я этого не сделал, потому что посчитал, что твою жалкую шкуру можно попытаться спасти. И теперь вот тебе тема для размышлений: я не имел в виду спасение от Лавлейса. А за каждый твой каприз я буду щелкать тебя по уху, — и я наглядно продемонстрировал, как.       Мальчишка ойкнул, схватился за ухо и отполз от меня, видимо, ища защиты у постельных клопов. На него тем временем все еще сурово смотрел уменьшившийся Птолемей без рогов и клыков, с кожей цвета молочного шоколада. Нат отпустил наконец свое драгоценное ухо [Ой, вот только не надо про жестокость к детям. Воспитатель из меня, конечно, как из мулера африт, но такому упрямому засранцу, как Натаниэль, не мешало бы время от времени напоминать, что я не мальчик на побегушках. К тому же это не столько больно, сколько неожиданно.], с хорошо скрываемым любопытством склонил голову и резонно поинтересовался:       — Почему я должен тебе верить? Если ты запросто игнорируешь приказы, тебе не составит труда соврать, что ты хочешь помочь. Почем я знаю, может, ты меня просто сожрешь?       Я снисходительно хмыкнул, превратился в брюнетку и плавно обвел руками свои выдающиеся округлости.       — Об этом не беспокойся. Я, знаешь ли, не ем фаст-фуд.