***
Пострадавший после войны Киото продолжал свою жизнь. Ступая по улицам бывшей столицы, Чизуру озиралась по сторонам: лавки и гостиницы отстроили заново после пожара, устроенного Тёсю, к власти пришел император Муцухито, но лица прохожих не изменились — волнение ощущалось так же остро, как и раньше. Было и существенное различие — теперь никто не бросал презрительных взглядов вслед ей и Хейске. Казалось, никто их даже не замечал. — Я, конечно, понимаю, почему они решили отстраивать город камнем, но еще немного и тут будет невыносимая жарень! Хейске потянулся. Сколько Чизуру его помнила, он часто вот так же заводил согнутые руки за голову и легонько тянул сначала за один, а потом и за второй локоть, хотя сам он, казалось, этого даже не замечал. А она еще тогда гадала о том, простая ли это привычка или же последствие старой травмы. — Как думаешь, теперь все будет спокойнее? — спросила она. — Хотелось бы, но сомневаюсь. Императорский двор вводит много изменений в государственную структуру, и уже сейчас многие недовольны. Да и внедрить все изменения — дело небыстрое, а до тех пор бессмысленно ждать покоя. — Понимаю, — Юкимура кивнула. — Похоже, ты теперь смог определить для себя на чьей стороне правда? Хейске пожал плечами. — Я, конечно, всегда был за возвращение управления императору, но кто бы мог подумать, что Тёсю и Сацума, поднявшие восстание против неравноправных договоров с другими странами, первыми же и кинутся им в ноги, лишь бы урвать себе кусок власти в качестве победителей. Знаешь, иногда мне кажется, что кто бы ни выиграл, итог был бы один. Она и сама так считала: военная мощь европейских государств устрашала. Будь то сёгун или император, давление было слишком велико и показательный обстрел Кагосимы флотом Великобритании в качестве наказания за смерть единственного купца был тому подтверждением. Однако такие веские мнения лучше прилюдно не высказывать. — Ой, и чего я все о политике… Хочешь данго*? Стоило ей кивнуть, как Хейске хитро улыбнулся и резко свернул на узкую улочку слева. Пройдя всего несколько шагов и наконец осознав, где они находились, Чизуру не поверила своим глазам. Кондитерская лавка! Та самая, где они встречались с Сен! Неужели Харада-сан ему рассказал? — Подожди меня здесь, Чизуру, я сейчас! Он скрылся за входной занавесью, а Юкимура присела на крыльце, наблюдая за прохожими. Без звонкого голоса Хейске окружающие звуки казались слишком резкими и тяжелыми, и даже скрип телеги давил на сознание. Голоса вокруг — хриплые, хмурые, приглушенные. — Вы слышали? Сегодня утром еще два трупа нашли. Чизуру вздрогнула, прислушиваясь. Второй человек ответил тихо, с опаской: — Неужели такие же? — Да. Столько ран, а крови будто от обычного пореза! Последняя фраза пульсировала в голове, вытесняя все прочие звуки. Осознание сказанного растекалось по телу липкой, тягучей жижей. Этого просто не может быть! Откуда в Киото обескровленные трупы? Исследования отимидзу были давно прекращены, а все разетсу уничтожены! Но ведь тогда… — Заждалась? Посмотри, какая вкуснятина! Хейске сел рядом, развернул рисовую бумагу и с довольным видом вручил ей палочку с нанизанными на нее тремя лакомыми шариками, после чего принялся и за свою порцию с ничуть не меньшим воодушевлением. Даже прикрыл глаза от удовольствия. Наблюдая за ним, Чизуру по-прежнему видела человека. Его искренняя радость успокаивала. — Я рада, что у тебя такой здоровый аппетит. — А то! — Хейске проглотил последний шарик целиком. — Я уже не помню, когда я в последний раз ел… Ну, в смысле, данго! Чизуру тихо рассмеялась, вот только дышать словно стало чуть-чуть тяжелее. Спросить прямо она не могла. — Тогда давай как-нибудь придем сюда еще раз, — улыбаясь, ответила она, заворачивая в бумагу оставшиеся от данго палочки. — Конечно, вернемся! — Хейске резво вскочил с места и протянул ей руку, помогая подняться. — Так, с овощами я утром разобрался, надо еще в одно место заскочить. — Куда? — Сейчас увидишь. Чизуру, конечно, догадывалась, что капитан-огонек опять удумал что-то эдакое, но, оказавшись напротив крупной лавки тканных товаров, она уже и без всяких пояснений сообразила, что это могло означать. И в который раз пожалела о том, что буквально вчера была в непристойнейше ярком кимоно, которое и на люди-то надеть стыдно, даже если завязать оби классическим способом. А ничего другого у нее и не было. Она даже не заметила, как в ее ладошке оказалось несколько тяжелых монет. — Может, не нужно? — робко предложила она, хотя уже знала, что ее чувство вины ей сейчас ничем не поможет. — Давай-давай, Чизуру! — Хейске легонько подтолкнул ее к занавеси. — Выбери, что нужно: полотенца, таби, что-нибудь в город… Все равно я не разбираюсь во всех этих женских штуках. Юкимура кивнула. — Тогда я быстро! — Да не торопись ты, я подожду. Чизуру исчезла за стенами лавки. Оставшись снаружи и разминая затекшие плечи, Хейске смотрел в небо. Время никогда не остановит своего хода — сменятся эпохи, падут князья и на их место придут новые, земля забудет своих героев, и только эта бледно-голубая синь останется неизменной. Когда Шинсенгуми защищали Киото, их форменные хаори* тоже были этого цвета. Город сильно изменился с тех пор, как император переехал в Токио. Торговля обеднела, и Киото во многом растерял свою былую помпезность, но Хейске это даже нравилось — если Токио грозила стремительная вертернизация, то здесь появилась какая-то новая простота. Впервые за долгие годы, так непринужденно гуляя с Чизуру по улицам, которые знал наизусть, он осознал: Киото все же смог принять Волка из Мибу. Пусть даже это потому, что волк прикинулся человеком, сняв свой капитанский хаори. Толчок в плечо вырвал Хейске из мыслей. — Слепой, что ли? Вот только самовлюбленных болванов, похоже, здесь совсем не поубавилось. — Я просто тут стоял. Извини уж. — Нарываешься, щенок? — крупный дядька, по виду главарь этой мерзкой троицы, сощурил подзаплывшие глаза и, уперев руки в бока, навис над ним. — Ты вообще знаешь, кто я такой? — Понятия не имею, — качнул головой Хейске и вздохнул. Ну вот так всегда, вечно к нему липнут всякие неприятности. И это тогда, когда он всего-то хотел угостить Чизуру ее любимыми данго и отвлечь от всей той дряни, которую ей пришлось испытать после войны. — Мы — самураи Тёсю! Защитники Киото! Прояви уважение, сопляк! Он держался. Очень сильно держался. Ровно до этого момента. Яростный жар расходился по телу, сердце болезненно сжалось. Такое чувство, словно дракон, живший в его сердце, пробудился после долгой спячки и острыми когтями выдирал себе путь наружу. И даже понимая, что вот-вот переступит черту, Хейске уже не мог заставить себя остановиться. Бывший капитан восьмого подразделения Шинсенгуми рассмеялся. Громко, до спазма в брюшных мышцах. Давя этот ледяной смех, хриплым от сдерживаемой ярости голосом он ответил: — Защитники Киото? Какая неудачная шутка! С каких это пор предатели, сжегшие этот город дотла, ни разу не подумавшие о стариках, женщинах и детях, раненых и больных, прикидывавшиеся сторонниками императора и при этом намеревавшиеся похитить его, смеют называть себя защитниками Киото? — Шавка сёгуната! Хейске даже и не приходило в голову, что когда-нибудь он примет эту фразу за комплимент. Брюхан начал краснеть. Прорычав что-то нечленораздельное, он махнул рукой сподвижникам и обхватил рукоять катаны. Судя по взгляду, он решил самолично намотать кишки своего обидчика вокруг его же шеи. Ой-ой, какие же мы нежные. Хейске выхватил меч и развернул клинок тыльной стороной к противнику. Не хватало еще случайно его порезать. — Да ты издеваешься! — взревел ронин и понесся вперед своей грузной тушей, занеся меч для рубящего сверху. Бывший капинан восьмого подразделения был намного быстрее. Ринувшись влево, он опрокинул свой клинок за правое плечо и нанес быстрый, тупой удар рукоятью в ребра, перебив оппоненту дыхание. В освободившуюся половину секунды он юркнул за спину мерзавца и прицельным пинком под опорное колено, а затем и под жирный зад отправил того на землю. — Рановато тебе еще на меня меч подни… Резкий спазм скрутил живот, из легких будто выбили воздух. Хейске согнулся пополам, отчаянно пытаясь вдохнуть. Горло нестерпимо горело, а мышцы, казалось, вот-вот лопнут от напряжения. Чувствуя, что теряет стабильность, он схватил ножны своего меча и упер их в землю, пытаясь сохранить почти вертикальное положение. Чертов брюхан! Как вообще можно было порезаться собственным оружием? Громила поднялся. Слоновий топот стремительно приближался, лезвие клинка со свистом разрезало воздух справа. Кое-как уговорив колени не подгибаться, Хейске блокировал удар мечом в правой руке. Зрение плыло, глаза застилало кровавое марево, но движения были вполне различимы. Оппонент отступил на два шага, тяжело дыша. Капитан-огонек оскалился — хоть зрение его и подводило, он уже смаковал воображаемое замешательство на заплывшей роже. Что, раз такой здоровый, так считаешь, что твои удары никто блокировать не сможет? Вдыхая обжигающий воздух, Хейске хотелось смеяться. Где-то внутри разгоралось желание ринуться вперед и изрезать паршивца, совсем чуточку. Или, может, для начала позволить ему попыталься ударить еще разок. Бедняга ведь так разочарован! Ему же так сильно хотелось пустить встреченному выскочке кровь! Кровь… Кровь… Хейске скривился и так сильно мотнул головой, что зазвенело в ушах. Хорошо бы уже и закончить этот спектакль, пока он окончательно не сошел с ума. Он кинулся вперед, удивляясь тому, насколько легким вдруг стало его тело. Вложив остатки плохо контролируемой ярости в меч, бывший капитан восьмого подразделения встретил несущийся на него сверху клинок самурая Тёсю мощным ударом снизу-вверх. Брюхан не удержал оружие — его меч отлетел назад, а Хейске уже держал острую кромку своего в опасной близости от толстой шеи. Рука дрожала от напряжения, норовя выскользнуть из-под контроля разума. Дышать было тяжело, сердце болезненно билось о ребра. — Монстр! — прошипел громила и попятился в сторону дружков. Хейске не мог четко видеть заплывшего лица, но слышал, как противно дребезжал голос. Он убрал меч и горько усмехнулся. В самую точку, брюхан. В самую точку. Когда троица удалилась, стало немного легче дышать. Голова по-прежнему раскалывалась, тело сводило судорогами. Вокруг было много людей, и стук их сердец разрывал барабанные перепонки. Расплывающаяся земля вкупе с громкими звуками все же пошатнула остатки чувства баланса, и Хейске упал на колени. Как же, черт возьми, не вовремя. Нужно сосредоточиться. Он медленно вдыхал режущий воздух, осторожно выдыхал, стараясь не шевелиться. Зрение постепенно возвращалось. Каждый вдох становился терпимее, пульсация в голове стихала. Люди продолжали проходить мимо, никто не обращал внимания. — Хейске! Маленькие шажки торопливо приближались. Он вскочил на ноги, распрямился и наспех отряхнул хакама от пыли, как раз к моменту, когда слишком взволнованная Чизуру оказалась возле него. — С тобой все хорошо? — Ты чего, Чизуру? Я просто решил отдохнуть. Когда она сморщила лобик, серьзно разглядывая его с головы до ног, Хейске догадался, что ему не поверили. Ему очень-очень не хотелось ее расстраивать, но нужно было срочно придумать что-то поправдоподобнее. Он положил руку на голову, зная, что послеобеденное солнце хоть чуть-чуть, да нагреет волосы, и добавил: — Кажется, на солнышке чутка перегрелся, ничего страшного. Чизуру облегченно вздохнула. — Давай лучше вернемся, тебе не стоит долго быть на солнце. — Да ладно тебе, Чизуру, подумаешь немного солнышка! — виновато улыбнулся Хейске. — Говорят, полезно для здоровья! Юкимура Чизуру дернула его за рукав кимоно и строго произнесла: — Возвращаемся.***
— Отлично погуляли, да? — Хейске прихлебнул из чашки. Сегодня они подмели сад, перемыли посуду после ужина и теперь, завернутые в юкаты*, допивали чай, дожидаясь, пока теплый весенний ветерок высушит мокрые после купания волосы. Чизуру, похоже, наконец смогла расслабиться и заметно повеселела. — Очень! Ты тоже сегодня выглядишь очень счастливым. — А я говорил, что немного солнышка мне полезно! — подмигнул ей Хейске и поднялся, забирая пустые чашки. Солнце уже почти опустилось за горизонт. — Ты же сегодня попытаешься заснуть? — Конечно, я же обещал. Когда он вернулся из пристройки, в которой была кухня, Чизуру уже расстилала футоны в комнатах. День и вправду был очень длинным. — Доброй ночи! — улыбнулась Чизуру и скрылась за сёдзи своей комнаты. — И тебе! Проводив взглядом ее силуэт, Хейске уселся на футон и подпер рукой щеку. Как назло — сна ни в одном глазу. Он уже давно перестал спать днем, когда того больше всего хотелось. Поначалу, бывало, он даже засыпал стоя, но потом стало легче. Спать ночью, как все нормальные люди, у него получалось плохо. Ночью приходилось сражаться, чтобы не сдаться кровавому безумию. Хейске все чаще казалось, что эту битву он может проиграть — оставаться собой с каждым разом становилось тяжелее. Сегодня, впервые за долгие годы, появилась надежда. Чизуру даже не представляла, насколько он был благодарен ей. За теплые улыбки, за ее искренее беспокойство, за предложенный набэ, когда он думал, что уже никогда не сможет вновь почувствовать вкус еды. Но прежде всего за то, что смог быть ей хоть чем-то полезен. Хейске снял юкату, сложил и убрал в шкаф. Запахнув поплотнее дзюбан*, он залез под одеяло и закрыл глаза. Может быть сегодня у него наконец получится заснуть.***
Ночь всегда подкрадывалась незаметно. Иногда шум в ушах и черные пятна перед глазами предупреждали о предстоящем. Хейске нравились такие ночи. Были и другие, поджидавшие его безоружным. Он не боялся сражений. За долгие годы военной службы он прошел через слишком многое, чтобы бояться. Но страх все еще жил в нем, и этот страх был иного порядка. Порой Тодо Хейске представлял, что в темных закоулках его сердца живет монстр. По ночам монстр просыпался, просачивался в тело и начинал рвать разум. Он шептал о том, что Хейске уже потерял, и о том, что вскоре потеряет. Он не боялся монстра — он боялся, что однажды забудет о том, за что сражается. Ведь неважно, сколько побед ты одержишь — монстр возвращается всегда. Хоть на мгновение допустить, что победа возможна — непростительная глупость. И Хейске ее совершил. Острая боль пронзила сознание, когда молодой самурай уже почти провалился в спасительный сон. Он схватился за ворот дзюбана, задыхаясь. И в этот раз все было куда хуже, чем раньше. Жизнь простого человека? Что за нелепая мечта! Стоило лишь на мгновение приоткрыть сердце — и монстр вырвался наружу, разрывая на части сознание. Но кое-что было намного страшнее — он услышал возню из соседней комнаты, а затем и шелест сёдзи. — Что случилось, Хейске? — Не подходи, Чизуру! — прохрипел он, пытаясь вопреки окаменевшему телу отползти туда, где на подставке покоился его вакидзаши. Пусть даже монстр сожрет его заживо, Хейске не позволит ему тронуть Чизуру. Даже если для этого придется проткнуть себе грудь. От такой пустяковый раны он все равно не умрет. Уже пробовал. Она выбежала из комнаты в одном дзюбане. Решительная, собранная, это уже не та Чизуру, которая застывала от ужаса перед лицом опасности. Без тени страха на лице она бросилась к нему, обхватила за плечи и, игнорируя протесты, приподняла. Хейске изо всех сил старался не допустить ни единого лишнего движения. Его затылок теперь упирался ей в плечо. Чизуру так крепко прижимала его к себе, что он едва мог дышать. — Все хорошо, — тихий, ласковый голос звучал словно издалека, рискуя раствориться в нахлынувшем безумии. — Тебе станет легче. Этот звук успокаивал, дышать стало немного проще. А потом Хейске с ужасом осознал, что слышит скрип металла по ножнам. Он чуть не сошел с ума, когда красные ручейки побежали по ее запястью. Чизуру держала руку в слишком опасной близости от его лица. — Нет! — сил едва оставалось на то, чтобы отвернуться. — Я не могу… Если я сделаю это, уже не буду человеком. Он почувствовал, как державшая его рука сомкнулась на груди еще крепче. Откуда-то сверху на лоб упала мокрая капля. — Я тоже не человек, Хейске! Надрывный голос глубоко резанул по сердцу, но смысл сказанного — куда больнее. Пусть она и была демоном, но Хейске не мог даже вообразить, что она считала себя таковым. Только не она. Только не Чизуру, которая была готова отдать свою жизнь за любого из них и которая всегда была к ним добрее любого человека… И это было невыносимо. Он чувствовал, как тьма охватывает цепкими лапами их обоих. Липкая, холодная, непроглядная. Хейске проваливался в нее все глубже и замерзал, и только теплая рука, сжимавшая его плечи, не позволяла ему утонуть. — И что же нам делать? — отстраненно прошептал он. Чизуру наклонилась так близко, что он чувствовал ее дыхание на своей щеке. Ее голос, такой теплый и успокаивающий, тихо прошептал где-то совсем рядом: — Жить. Прошу, позволь мне быть тебе хоть чем-то полезной… А затем она прижала кровоточащее запястье к его губам. Несколько капель попало на язык, и голова Хейске взорвалась белым пламенем. Его руки сами вцепились в нежную кожу мертвой хваткой. Он глотал дьявольское зелье словно узник, умиравший от жажды, которому позволили хлебнуть спасительной жидкости. И в этот момент он понял, что не было никакого монстра. Что все это время был только он — Тодо Хейске. Та его часть, которая была человеком, умерла в штабе Шинсенгуми в деревне Фудодо от тяжелого ранения. А может быть уже и тогда, когда он переступил порог храма Нишин-Хонгаджи вместе с Ито Кашитаро и Стражами Имперской Гробницы. Все желания, непроницаемая тьма и разрывающая тело жажда всегда были только его. Надежда — наивный самообман. И Хейске закрыл глаза, позволив себе провалиться во тьму. Потому что эта непроглядная тьма и нестерпимая жажда — теперь все, что от него осталось.