Когда тьма собирается в стаи

      Пустая чашка из-под саке выскользнула из пальцев гостя и глухо ударилась о татами.       Незамеченная никем.       Юкимура Чизуру застыла в проходе, распахнув глаза. Застыл и человек в зеленом кимоно.       Те же глаза, в них плескалось лазурное море. Те же растрепанные каштановые волосы теперь собраны в короткий хвост, разве что под челкой было тяжело разглядеть белесый шрам через лоб. На бледном лице ни следа опьянения.       Чизуру не могла не узнать это лицо.       — Прости, — ее клиент потянулся поднять с пола глиняный сосуд. Его тонкие пальцы едва заметно вздрагивали в воздухе.       — Добрый вечер…       Чизуру наконец нашла в себе силы войти. Опуститься на колени рядом, потянуться за глиняной бутылью на подносе и осторожно, чтобы не расплескать, наполнить маленькую чашку.       Никто из них больше не смотрел друг на друга. Проще было смотреть куда-то еще: в чашку с саке или на полы собственного кимоно, под которыми она стыдливо прятала босые ступни.       Но он заметил, несомненно. И потому слова так и не сорвались ни с чьих губ. В конце-концов, что тут можно сказать?       Они лишь продолжали играть в игру: будто бы он вовсе не запомнил лица красавицы в багровом кимоно, когда видел ее в Шимабаре, и будто бы она до сих пор твердо верила, что мертвые не возвращаются.       А потом Чизуру снова услышала знакомый голос, спокойный и грустный:       — Налей еще, пожалуйста.       Тонким ручейком рисовое зелье снова лилось в чашку.       — Спасибо, Чизуру.       В сердце, сжимаемое плотным оби, вернулось прежнее обладание. Юкимура оторвала глаза от пола и нашла в себе силы смотреть прямо. В глаза, которые когда-то блестели радостью.       К черту манеры. К черту обращения и застенчивый голос.       — Здесь меня зовут Мэй, Хейске.       Он вздохнул.       — А меня снова подвел мой длинный язык, да?       Эту фразу она слишком хорошо помнила.       Тодо Хейске умирал у нее на руках дважды. А теперь, вопреки всему возможному, он снова был перед ней и от этого осознания у Чизуру начали предательски слезиться глаза.       Неважно как. Совершенно неважно!       Неожиданно для себя самой, она крепко обхватила руками угловатые плечи и опустила голову на темно-зеленую ткань.       Настоящий. Живой. Вот только…       Тодо Хейске больше не улыбался.       — Ну-ну, ты чего? Чизуру? — взволнованно шептал он, пока Юкимура пыталась стирать с лица слезы так, чтобы не размазать краску.       — Я рада… Я так рада, что ты жив!       Хейске заметно напрягся и ничего не ответил.       Какое-то время он просто молчал, отведя взгляд, а потом присосался к здоровенной бутыли с саке, все еще стоявшей на подносе. Чизуру с ужасом наблюдала за тем, как с каждым крупным глотком та пустеет, а потом и за тем, как Хейске отнимает ее от синеватых губ и та откатывается в сторону, совершенно пустая.       — Ну вот, теперь я побил рекорды Нагакуры и Харады, — с какой-то невыносимой грустью пояснил он, проводив взглядом пустую бутыль. — Как думаешь, теперь наше трио прославится на всю Шимабару?       Чизуру не сдержала улыбки. Она прекрасно помнила, как это было: реки саке, громкий смех, Саноске Харада, шепчущий девушкам непристойные глупости, Нагакура Шинпачи, хвастающий результатами упорных тренировок с мечом, и громкий, дерзкий Хейске, вечно нарывающийся на шутливую драку и краснеющий до ушей всякий раз, как она подливала ему саке.       — Здесь не ведут учет имен посетителей, даже тех, кому удается опустошить все запасы алкоголя. Да и многие уехали в Эдо.       Пусть даже их трио и не прославится на всю Шимабару, зато эти дни навсегда отпечатались в ее сердце.       — Ну во-от, а я так старался! — с досадой протянул Хейске, все больше напоминая прежнего себя. — А ты… давно тут?       — Около года.       — Надо же, — фыркнул он. — Да Хиджиката просто демон! Он, между прочим, обещал нам тебя защищать!       Тут до Юкимуры наконец дошло, что именно он имел в виду. И почему в этой последней реплике было столько разочарования, негодования и боли.       Ведь он определенно подумал, что…       — Нет, Хейске! Все не так! — воскликнула Чизуру и тут же пожалела о том, что не может просто испариться от стыда, накатившего в первый раз за долгие годы.       Единственный близкий человек, который у нее остался, думал, что она тоже дзёро.       — Я здесь просто помогаю… Врачом! Еще убираю, готовлю…       Юкимура проклинала свой непотребный вид, босые ступни, оби*, повязанный спереди. В глазах снова собиралась влага, зрение начинало плыть.       Хейске же просто изумленно таращился на девушку, словно не верил в то, что происходило у него перед глазами. Какое-то время. А потом, где-то в глубине зеленых глаз вновь заплясал дикий огонек.       Он вскочил с татами и ошалело замахал руками.       — Да о чем ты вообще думала, Чузуру! А если бы что-то случилось? Тут же полно всяких пьяных мужиков!       — Но все же обошлось…       — Ага, обошлось! Вот что бы ты делала, если бы какой-то проходимец начал к тебе приставать? Стал распускать свои грязные лапищи? — Хейске схватился за голову, скривившись будто от сильной боли. — Мне даже подумать страшно!       Те же жесты. Те же реплики. То же негодование, когда она вызвалась поработать в Шимабаре в качестве шпиона, чтобы раздобыть нужную Шинсенгуми информацию. Помнится, тогда этот молодой самурай был очень, очень против.       А Чизуру смотрела на него и улыбалась. Радостно, искренне. Словно и не было той страшной войны, отнявшей все, что ей было дорого.       — Я же серьезно! Ты не должна находиться в таком месте!       Не выдержав этой улыбки, Хейске отвел взгляд и нахмурился.       — Пойдем-ка отсюда.       И в этот момент Чизуру словно обдало кипятком.       Она не могла уйти. Она принадлежала дому с того самого момента, как ее приняли. И от этого хотелось выть в голос, но она лишь прошептала:       — Не могу.       Хейске молча кивнул, но его длинные пальцы сжались в кулаки так, что хрустнули костяшки.       — Тогда никуда не уходи, я скоро вернусь.       В пару крупных шагов он преодолел расстояние до сёдзи, резко отодвинул их и уже было ступил в коридор, как Чизуру не выдержала и вцепилась в зеленый рукав его кимоно.       — Нет!       Она и сама не знала, что именно хотела этим сказать, но чувствовала резь в груди и влагу в глазах, словно из сердца выдирают кусок ее собственной жизни. Скорее осколок, но пусть даже так.       Ей казалось, что едва он ступит за порог, как тотчас же исчезнет. Что она останется одна, в этой небольшой комнате. Что это был всего лишь сладкий сон, впервые за долгое время сменивший кошмары, и что, когда снова раздвинутся сёдзи, войдет вовсе не он, а какой-то противный пьяный мужик, которого в этот раз уже придется ублажать именно ей.       И это уже станет настоящим кошмаром.       Хейске обернулся, и его решительный взгляд испарился в момент, когда он снова заглянул в огромные влажные глаза Чизуру Юкимуры. Он растеряно тряхнул головой, зажмурившись, но все же присел рядом и так знакомо опустил руку на вздрагивающие плечо, затянутое багровым шелком.       — Ну ты чего, Чизуру! Ты просто посиди здесь, а я мигом! Вернусь всего через какую-то минутку!       — Хорошо, — незнакомым, дрожащим голосом выдавила из себя Юкимура, пытаясь стереть слезы.       Хейске кивнул, чуть сжал ее плечо и осторожно задвинул сёдзи.       А потом, сквозь рисовую бумагу, Чизуру смотрела как его силуэт выпрямляется, хватается за голову и с отчаянным воплем срывается вниз по коридору. Звуки удалялись очень, очень быстро.       Она осталась одна.       Как же было стыдно. В кои-то веки она была благодарна, что белила на лице скрывали раскрасневшиеся щеки, а краска — припухшие от слез глаза.       Но при всем этом, в образе проститутки, при совершенно непотребном поведении, которое она позволяла себе только притворяясь мальчиком-гонцом в лагере Шинсенгуми, испытывая дикий стыд, Чизуру была счастлива. Предательские слезы высохли, а вслед за ними на алых губах расцвела улыбка.       Та самая, которая так и не появлялась с самого начала войны Босин.       Откуда-то снаружи стали доноситься громкие голоса. Чизуру не могла разобрать, что именно там происходило, но судя по интонации, где-то недалеко шла ожесточенная перепалка. И похоже ничем хорошим она закончиться не обещала.       Ей и без того хватало израненных девушек.       Юкимура отодвинула сёдзи и тихо направилась в сторону звуков. Если она еще могла успеть позвать кого-то на помощь, то непременно должна была это сделать.       Комната, из которой доносилась перебранка, была все ближе. Теперь Чизуру могла различить слова.       — Господин, я уважаю ваше решение, но, прошу, подумайте хорошо, вы ведь столько выпили! — с надрывом прозвучал женский голос.       — Я все сказал! Я на ней женюсь, чего тут непонятного?       Чизуру едва не захлебнулась воздухом, когда поняла, кому именно принадлежал этот голос. Она поспешно прижала ладошку к губам, чтобы не вскрикнуть.       Она услышала, как что-то тяжелое, звякнув, упало на татами.       — Но господин, у нас ведь есть куда более красивые девушки! — снова ответил женский голос, который, теперь уже без сомнений, принадлежал Матери.       — Этого мало?       — Нет, но…       — Вот и ладушки. Тогда я пошел.       Сёдзи отодвинулись прежде, чем Чизуру успела осознать происходящее. Тодо Хейске вылетел из комнаты и чуть было не сбил ее с ног, скорее всего намереваясь снова бежать что есть сил. К той самой комнате, где она должна была его ждать.       Он изумленно хлопнул глазами, а она так и стояла, прижимая ладошку к губам, не в силах сдвинуться с места.       — Чузуру? Что ты…       Бледные щеки Хейске вспыхнули. Он отчаянно замотал головой, после чего бесцеремонно схватил ладонь ошарашенной девушки и потянул за собой.       — Пойдем отсюда скорее!       Всю дорогу до ворот Шимабары Хейске сокрушался об опасностях этого места. Он тараторил без умолку, в красках рассказывая о том, что бы он сделал с проходимцами, посмевшими хоть пальцем тронуть «их Чизуру», ругал Сайто и Хиджикату-сана, которые посмели нарушить свои обещания и допустили, что «их Чизуру» оказалась в таком непотребном месте одна-одинешенька, а позже начал отчитывать и самого себя, причем Юкимура даже не могла до конца понять за что.       Что-то про неосторожность и дурную горячую голову.       Она снова проходила через ворота Шимабары, и в этот раз ее, краснеющую под плотным слоем грима, снова тащили за рукав знакомые руки.       Ночные улицы Киото казались такими родными, словно Чизуру провела здесь почти всю свою жизнь. По крайней мере, самую яркую часть жизни, твердо отпечатавшуюся в воспоминаниях. Они нахлынули вновь, под звук столь знакомого бойкого голоса.       Она поглощала взглядом знакомые лавочки и постройки, спотыкаясь о мощеную камнем дорогу в своей неприлично высокой обуви. Хейске подхватывал ее всякий раз, как она была в мгновении от того, чтобы неприглядно свалиться на дорогу, и продолжал сетовать что-то про Шимабару и опасности.       Чизуру улыбалась. Сейчас единственная опасность, которая ей могла грозить — это упасть и разбить нос о выступающий камень.       Так они и дошли до окраины города, пока Хейске жаловался ей на несговорчивость их хозяйки и как ему ну с очень большим трудом удалось ее уговорить. Мол, естественно, что они хотели оставить себе самую красивую девушку в Шимабаре и как будто бы он такое допустил.       А потом он осекся и посмотрел куда-то в сторону, после чего обернулся и с прежним огоньком в глазах потянул Чизуру за руку.       — Ну вот, пришли.       Одинокий небольшой домик был совсем недалеко от их бывшего лагеря. Юкимура отлично помнила это место.       Здесь было очень тихо и немного ветрено. Из сада давно не выметали листья, отчего казалось, что здесь никто не живет.       Когда Хейске отодвинул дверь в сторону и помог ей подняться на порог, Чизуру была просто счастлива сбросить неудобную обувь и снова ощутить себя на твердой земле. Ну или, в данном случае, на вполне твердом полу.       — Подожди немного, я сейчас все сделаю!       Юкимура наблюдала за ним, все еще не до конца веря в то, что происходило у нее перед глазами. Капитан-огонек из ее воспоминаний достал из шкафа деревянные перегородки и, от усердия высунув кончик языка, колдовал над ними, пока дом не разделился на две комнаты. Абы как свернутый футон был расстелен, после чего он задвинул сёдзи и присел напротив нее.       Он бросил довольный взгляд на результат своей работы, а потом и на Чизуру. Ей показалось, что он попытался что-то сказать, но снова посмотрел куда-то в сторону.       — Хейске, что-то не так? Почему ты взгляд отводишь? — измученно спросила она. — Я, наверное, так неподобающе выгляжу…       — Не-не-не! Да при чем тут вообще это! — он отчаянно замотал и без того растрепанной головой. — Я просто хотел сказать, что ты можешь оставаться здесь столько, сколько захочешь.       Юкимура удивленно подняла на него глаза.       У капитана-огонька снова пылали щеки.       — Ну… У меня, конечно, нет титула и все такое, но бывшие самураи получают премии от нынешнего правительства, и я немного помогаю в додзё*… По крайней мере, я точно смогу тебя защитить. Погоди, Чизуру?       Она уже вовсю терла глаза, когда Хейске с испуганным видом подскочил к ней. Краска таки затекла, отчего те сильно щипали и слезились еще больше.       — Можно мне умыться? — спросила она, с улыбкой на лице и сквозь пелену слез разглядывая каждую черточку на таком знакомом взволнованном лице.       Хейске хлопнул себя по лбу.       — Вот я дурак! Сейчас!       Он молнией выбежал из дома и столь же быстро вернулся, всюду расплескивая воду из чашки.       Когда ей все же удалось смыть грим, Чизуру поймала на себе сосредоточенный взгляд и, протерев лицо полотенцем, тоже заглянула в зеленые глаза.       И рассмеялась.       — Ну что теперь? — обиженно вскинул брови тот, кто умирал у нее на руках дважды. Тот, кого она даже и не надеялась увидеть, и чьей взбаламошной улыбки ей так не хватало.       Уголки его синеватых губ пусть и немного, но поползли вверх, и он вздохнул. Из-за бледности и впавших скул он выглядел слишком уставшим.       — Середина ночи, Чизуру, давай-ка ты ложись спать. А завтра мы заделаем набэ* из утки! Будет просто объедение!       — А ты?       Хейске вздохнул.       — Мне же по ночам не спится, помнишь?

***

      Тодо Хейске не шевелился. Он вслушивался в тишину.       В тихий шелест ткани, сползающей с хрупкого силуэта за рисовой бумагой, от которого у него так и не получилось оторвать взгляд. В глухое падение распущенных, теперь уже длинных волос на подушку. В то, как стихает глубокое дыхание, и в то, как все реже раздавались звонкие удары небольшого сердца.       Там, в той комнате, Чизуру проваливалась в крепкий, здоровый сон.       Она проспит долго, и даже посторонний шум врядли сможет ее потревожить.       Бывший капитан восьмого подразделения Шинсенгуми поднялся и осторожно направился к ящику возле стены. Пол под его ногами плыл, а в ушах звенело так, будто кто-то бьет в гонг прямо внутри его головы.       Он извлек оттуда веревку, пропустил конец у себя под голенью и начал плести узлы. Не сильно тугие, но при попытках сопротивления они затянутся намертво. Закончив с обоими голенями, он пару раз обхватил веревкой ноги, после чего принялся за петли поменьше.       Развязать их проще простого, зная один трюк, и если есть пальцы, которые слушаются. Но эти узлы становились идеальной ловушкой для того, кто бездумно пытается вырваться.       Закончив с петлями, он просунул в них оба запястия и замер, опустив голову.       Даже литры саке не смогли притупить это раздирающее чувство.       От сладкого запаха ее крови уже становилось невыносимо.