Когда тьма собирается в стаи

      Говорят, что Шимабара — то место, где о чести положено забывать. Это не совсем так.       Киотский квартал распутства кишел жизнью даже после окончания войны. Cейчас он был как никогда популярен, даже при том, что большая часть постоянных клиентов перебралась в Эдо.       Хотя… Eго уже стоит называть Токио.       Пересекая ворота Шимабары, самураи прикрывали лица. За эти же ворота запрещалось ступать здешним жительницам.       Юкимура Чизуру бывала здесь и раньше, но в качестве клиента. Переодетая в мужчину, в компании мужчин, которые всю ночь ели, веселились и шутили с невероятно красивыми женщинами, подливавшими им саке. Вместе с ними веселилась и она.       Тогда, если вспомнить, ей безумно хотелось быть хоть чем-то похожей на этих женщин.       Война все меняет.       Кто-то говорит, что дзёро* Шимабары — низкие, падшие, не знающие верности. Не верьте им. Среди них много благовоспитанных и честных женщин, многие из них — жены влиятельных самураев и феодалов. Бывшие жены.       Как еще могут женщины, оставшись без статуса и покровителя, прокормить своих детей?       Чизуру повезло чуть больше — её отец был врачом, а долгое время, проведенное в мужской компании, начисто лишило ее изысканных манер.       Но даже тогда, потеряв отца, она находилась под покровительством отряда Шинсенгуми. Притворяясь мужчиной, она помогала чем могла: стирала, готовила, штопала одежду и живую плоть.       Юкимура Чизуру видела много смертей.       Она помнила каждого. И каждому была обязана жизнью.       Кондо Исами.       Честный, справедливый, но бесконечно добрый. Лучшего командующего и дипломата просто не могло быть. Он не питал иллюзий насчет своего будущего, но сумел выиграть достаточно времени для их отхода.       Каждый раз, когда ей хочется сдаться, она представляет, как Кондо-сан ободряюще хлопает ее по плечу и говорит… что-то. И становится спокойнее.       Окита Соджи.       Он сильно болел, но отказался сдаваться. Несмотря на то, что Чизуру так никому и не рассказала, о туберкулезе Соджи узнали во время боя, а он лишь отшучивался в своей грубой манере. Злосчастная сыворотка ее отца хоть и помогла ему встать на ноги, но Соджи догорал быстро… И ушел из жизни, в одиночку защищая их почти беззащитный лагерь.       Он шутил грубо, часто говорил о своей любви к убийствам. Она знала, что это лишь фарс, но теперь ей не хватает этих грубых шуток. Закрывая глаза, Чизуру вспоминает, как Окита легонько толкает ее в спину и усмехается. Ради него она будет идти вперед.       Яманами Кейске.       Саннан-сан был странным, порой он пугал ее. Ум и логика отряда, он стал груб и циничен после травмы руки. Его можно понять. Он предпочел отимидзу, чем быть бесполезным. Но, несмотря на скверный характер, он, как и все, сражался до последнего.       Когда эмоции брали верх над разумом, Юкимура всегда спрашивала себя: «Что бы на моем месте сделал Саннан-сан?» Вспоминая его наставления, она успокаивалась, налаживала дыхание и действовала.       Ямадзаки Сусуму.       Он не был благородных кровей, но более достойного человека невозможно было найти. Разведчик, повар, врач. Он оставался в тени, но был незаменим. Ямадзаки не был разговорчив, но научил ее столькому, что Чизуру и за всю жизнь сама бы не освоила.       Благодаря ему она научилась лечить. Он спасал многих, но сам не уберег себя от смертельной раны. Он доверил все юной девчонке, и теперь она уже не сможет обмануть его надежд.       Тодо Хейске.       Хейске отличался от других. Дерзкая улыбка всего отряда. Его звонкий смех до сих пор стучал в ушах, а когда он стихал… Становилось особенно больно.       Хейске умирал у нее на руках дважды. Первый раз — когда Юкимура по глупости сунулась в бой, и он, ни на секунду не задумавшись о собственной жизни, метнул свой меч в того, кто уже занес над ней оружие. Хейске продолжал улыбаться, когда вражеский клинок рассекал ему спину. Второй раз — уже будучи разетсу, он снова защитил ее и, достигнув своего предела, вместе с Саннан-саном рассыпался пеплом.       Она бы все отдала, чтобы еще раз увидеть эту улыбку.       Харада Саноске.       Он предпочитал копье мечу и всегда держал свое слово. Харада-сан был упрям и твердо стоял на своем, но был добр и обходителен. Чизуру помнила патрули, рыбные рынки, добрые шутки, длинные разговоры — пожалуй, Саноске был единственным из всех, кто никогда не забывал о том, что она была женщиной.       Он ушел из отряда незадолго до окончания войны. Больше она его не встречала.       Юкимура не могла знать, но очень хотела верить, что он остался жив. Харада мог выжить, он силен и упрям, он просто так не сдается. Она старательно высматривала его высокую фигуру на улицах Эдо и Киото, но…       Нагакура Шинпачи.       Когда Чизуру переступала ворота Шимабары, она вспоминала именно его. Как они с Харадой и Хейске, смеясь, тащили ее за рукава, обещая, что будет весело, а она упиралась и краснела. Тогда было и правда весело.       Когда она переступала ворота Шимабары уже одна, она представляла их рядом — было уже не так страшно.       Шинпачи ушел из отряда вместе с Харадой. Он любил выпить, пошуметь, но был исключительно добрым человеком. Почему-то поначалу Чизуру так хотела встретить в одном из домиков Шимабары именно его, опустошающего запасы саке и демонстрирующего свои мускулы хихикающим девушкам. Но прошел почти год, и этого не случилось.       Нагакура-сан очень любил проводить время в Шимабаре.       Сайто Хаджиме.       Спокойный, размеренный, иногда он даже казался грустным. Он предпочитал молчание разговорам и берег свой меч, как дорогого друга. Так же он берег и всех остальных.       Он улыбался редко, но Чизуру помнила его мягкую улыбку и спокойный голос. Рядом с ним никогда не было страшно. Он не ушел... Он остался с почти разбитыми самураями клана Айдзу. Он не мог оставить их, хоть и знал исход битвы. Сайто бы никогда не отступил, пока был в состоянии сражаться.       Надеяться... бесполезно.       Хиджиката Тошидзо.       Хиджиката-сан… Он был с ней до последнего. Чизуру долгое время думала, что было бы, если бы он тогда не выпил отимидзу… Не стал разетсу. Не сражался против Казамы. Потом она поняла, что этого не случилось бы.       Тошидзо был горд, честен, и не мог отказаться от боя. Он не мог позволить себе проиграть. Как и не мог позволить себе оставить войну, чтобы осесть вместе с ней где-нибудь в тихом местечке и прожить вместе тихую жизнь.       И дело было не в ней — он должен был доказать не столько Казаме, сколько самому себе, что способен стоять на равных против чистокровного демона.       У Чизуру не осталось никого, кроме Сен — доброй подруги и такого же демона, как и она сама.       Но Сен найти не удалось.       Остатки адъютантского жалования и продажа фамильного вакидзаши* помогли вернуться в Киото, но надолго их не хватило.       Лишь когда война закончилась, Чизуру Юкимура поняла насколько была наивна.       Никто не доверит свою жизнь женщине-врачу.       В Шимабаре же ее навыки пригодились. Война оставила после себя мелкую шушеру и иностранцев, не слышавших о понятии достоинства. Дзёро все чаще возвращались с порезами, ушибами, кровотечениями. И все чаще с серьезными. Рук всегда не хватало.       Как и сегодня.       Когда она тихонько задвинула сёдзи*, оставив изрезанную ножом какого-то извращенца женщину отдыхать, ее уже ждала запыхавшаяся и слегка растрепанная Аюми. В этом доме, можно сказать, они держались друг друга.       — Ну как она?       — Как минимум неделю, может две, — ответила Чизуру.       Своему холодному голосу она давно не удивлялась. Война выжигает из людей беспечность.       Аюми серьезно кивнула.       — Мне придется ее заменить, клиент уже подошел. Чизуру, умоляю, посиди с клиентом во второй комнате!       Юкимура попятилась. Она знала, что рано или поздно ей придется расширять круг своих обязанностей в доме. Все к этому и шло. Аюми и некоторые другие прикрывали ее от гнева Хозяйки, которая уже давно велела ей привыкать, и не нужно было обладать великим умом, чтобы понять, что это не будет длиться бесконечно. Она понимала, но так и не могла принять.       — Не переживай, Чизуру, этот выпил уже столько, что я вообще не понимаю, как он еще в сознании. Он встать-то не сможет, не говоря уже о том, чтобы что-то тебе сделать. Ну, а если что, ты же знаешь, куда надо бить, правда? Он не вспомнит, а я тебе этого не говорила!       Дзёро тихо хихикнула и подмигнула ей. Пусть немного, но от этого стало легче.       — Давай, давай! Таби* только сними! Если Мать увидит, нам же обеим достанется!       — Хорошо.       Юкимура послушно сняла белоснежные таби и просунула босые ступни в высокую обувь.       — Вот и молодец! — Аюми улыбнулась. — Знаешь, у нас, конечно, не все гладко… Но в городе еще хуже. Говорят, души неупокоившихся бродят по ночам и выпивают жизни неосторожных. Люди пропадают. Грабежи… Да мало ли что, только вчера два изрезанных трупа нашли. Здесь нас хотя бы охраняют. Кому мы в городе нужны будем? Ой, мне идти надо, потом поговорим!       Подобрав полы своего сиреневого кимоно, дзёро спешно засеменила по коридору. А Чизуру осталась одна. И в этот раз она совершенно не была против остаться одной чуть дольше.       Нельзя.       В конце концов, налить саке пьяному гостю — не самый худший исход.       Добравшись до кухни и вооружившись подносом и самой большой бутылью, которая у них была (она помнила: Харада и Нагакура пили прямо из таких, не заботясь о чашках), Чизуру спокойно направилась к второй комнате.       И все бы хорошо, если бы ее спокойствие не осыпалось мелкими осколками, когда из-за сёдзи второй комнаты раздался возмущенный вопль:       — Где мой саке?!       Девушка чуть не уронила поднос, колени предательски затряслись на неустойчивой платформе.       Она слишком хорошо знала этот голос.       Знала она и то, что это было… невозможно. Она ошиблась.       Слишком долго жила воспоминаниями, и теперь воображение играет с ее разумом. Реальность другая. Пора бы ее принять.       Чизуру бесшумно опустилась на колени, аккуратно поставила поднос на татами и отодвинула сёдзи.       — Я вхожу, господин. Простите за ожидание.