***
После обеда Мари показывает мою комнату. Она, как и весь остальной дом, полна уюта. Я боюсь задавать этот вопрос, но он неизбежен. - Вишенка, что случилось? Она замирает, глубоко вздыхает, будто собираясь нырнуть в ледяную воду, и говорит: - Кристиан оставил все книги нам. Я только недавно перевезла их от Элтуры. Надо разделить. Фразы короткие и сухие, голос без каких либо эмоций вообще. «Оставил все книги нам». В её взгляде я вижу ответ на вопрос «почему». То, что я и предполагал, но, боги, это так невыносимо неправильно, что просто не должно быть. - Иди сюда, - зову её. Расстояние между нами слишком большое. Она подходит. Обнимаю её, и Мари утыкается мне в грудь, как потерявшийся ребёнок. - Расскажи мне всё. Она начинает. Сначала всё так же сухо, словно нехотя. Потом быстрее, почти взахлёб, давясь словами и слезами. О том, как страшно было на войне. О том, как непереносимо больно было в тот день. О том, какие сны преследовали её после. О том, что он снится ей до сих пор. Потому что есть те, кто, входя в нашу жизнь однажды, остаются в ней навсегда. И смерть не в силах это изменить. Есть те, кто меняют нашу картину мира, сами становясь этим миром – частью мира, больше, чем целым миром. Те, потеряв которых, пытаешься сложить, слепить свой мир заново. Но всё никак не получается. Не хватает самого важного и незаменимого элемента.***
Я вижу почти точную копию той комнаты. Стеллажи из тёмного дерева от пола до потолка. Стол, кресло, скамеечка, чтобы доставать с верхних полок книги. Всё так напоминает ту обстановку, что я закрываю глаза в надежде почувствовать еле уловимый запах миндаля и трав. Но пахнет только ими – тысячами книг. - Начнём? – неуверенно спрашивает Мари. Так не должно было быть. Не такой ценой. Киваю. Когда-то же надо. Чувствую себя стервятником на поле после битвы. Неправильно. Как же это всё неправильно – то, что эти сокровища надо делить, и то, что вишенка замужем за купцом, и то, что теперь у неё такой взгляд. Неправильно. - Почему этот купец? – неожиданно задаю я мучающий меня вопрос. Мари кривит рот в усмешке, которую я никогда у неё не видел. - Меньшее зло, - отвечает она. – Я ведь давно его знаю. Неплохо устроилась, да? И не всё ли теперь равно? Она махает рукой, отворачивается. «Неплохо устроилась»... Дьявол побери! Как же больно тебе было. А я в это время прыгал где-то по раскопкам, откладывая на «потом» попытки тебя найти. - Приступим, - снова повторяет Мари. И мы начинаем.***
- Юфемиус Церезо «Некоторые аспекты применения болотных ягод для зачарования вещей». - Возьму, - рассеянно откликаюсь я. – Или ты хотела оставить её себе? - Если бы хотела, я бы тебе не сказала, - бурчит Мари, откладывая книгу в сторону. Стопка растёт. Вряд ли я утащу все эти книги за один раз, хотя и запасся магическими сумками. Мы сидим здесь уже четыре часа, но книг как будто не убавляется. Ходим вдоль полок, часто прерываясь на «а помнишь?». Вспоминаем годы учёбы, смеёмся, заново переживая забавные моменты. Но иногда Мари замирает с книгой в руке, и глаза её подозрительно блестят. Она украдкой шмыгает носом. Вы так и не успели ничего. Будущее… Будущее, которого у вас уже не будет. Кореллон Ларетиан, почему же всё закончилось именно так? Присаживаюсь на скамеечку, достаю из сумки пергамент. - Эндариен? Машу рукой – мол, всё нормально, продолжай. Я хочу кое-что сделать для тебя.***
Тебе понравится, вишенка, обещаю. Сначала рисую всех нас. Всю нашу банду - Персиваля, Люция, Соломона, Виктариона, Брандона. Её. И себя. - Эндариен! Ты меня слышишь? Марк Семпроний тебе нужен? - Не откажусь. Та комната в несколько шагов. Книги. Много книг. Я чувствую те запахи. Дерево и книжная пыль. Травы и миндаль. Теперь его. Сколько раз то, чему ты нас учил, спасало нам жизнь. Мы умеем работать одни и в паре. Мы умеем читать заклинания быстрее, чем остальные маги. Мы живы, потому что ты никогда не щадил нас на уроках. Спасибо тебе, учитель. Ещё штрихи. Глаза. Самое трудное - поймать их выражение. Но, кажется, мне удаётся. Та непередаваемая полуулыбка-полуухмылка, с которой он говорил «мисс Виннер». Время. Вам не хватило лишь его. Но сейчас, с угольным карандашом в руке, я всемогущ, будто сам Ао. Я дам его. Сколько угодно. Мари называет имена авторов, а я рисую, не забывая отвечать ей. Я рисую их вдвоём. Среди книг и на дорогах. За столом и в постели. Смеющимися и разговаривающими. Пусть это будет хотя бы так. Если Лайам увидит эти рисунки, достанется и вишенке, и художнику. Но плевать. Я могу сделать для вас хотя бы это? Подхожу, протягиваю ей листки. - Возьми. Мари берёт, смотрит, меняется в лице. - Эндариен… Из глаз капают слёзы, блестящие и крупные, будто бриллианты в украшениях Сеханин. Она поспешно вытирает их, чтобы не попали на пергамент. - Спасибо, Эндариен. Обнимает, прижимается мокрой щекой. - Спасибо, милый. Больше... ... чем можно уместить в слово «любимый» или «друг». Больше... ... чем целый мир. Целая вселенная, заключённая в одних глазах. Все её песни в одном голосе. Все краски времён года в одной улыбке. Больше, чем можно выразить словом. Больше… …чем целый мир.***
- Ты так и не был дома? - Нет. - Эндариен! Мари смотрит укоризненно. - Ты мне когда-то говорил, что можно опоздать. Своих советов я не слушаю. Да. Особенно в этом случае. Мне хорошо здесь. Книги поделены и уложены. Часть заберу с собой, за остальными вернусь позже. Мари просит приезжать чаще, и я обещаю. Одна из немногих, принимавших меня таким, какой я есть. Не пытавшаяся изменить. Ни в чём. Никогда. Никого. «Младший брат». Соломон первым назвал её так. Худенькая девчонка, мечтавшая о славе. Смотри на мои рисунки. Хотя бы это я смог для тебя сделать.***
Письмо от Лилиан приходит внезапно. На пяти страницах она рассказывает о том, как идут дела. «…и, между прочим, я нашла замечательного следопыта. Кроме того, он очень хорошенький. Правда, сначала мы немного повздорили, но теперь…». Ох, Лилиан! Меня нет всего две недели, а ты уже нашла себе другого мужика. Посмеиваюсь и пишу ей ответ. В её письмо вложено ещё одно. От матери. Открываю, и из него выпадает записка. Я не верю своим глазам, когда разворачиваю её. Всего два слова. «Эндариен, приезжай». Отец. Мне срочно надо закурить.***
- Уезжаешь завтра? – в голосе Мари слышится печаль. Обнимаю её назло ревниво выглядывающему из окна купцу. Все эти дни он следил за нами, как кот за мышью. Надеюсь, однажды я смогу приехать сюда с любовником и шокировать этого добропорядочного крестьянина. Возможно, он хороший человек. Но я хотел бы, чтобы жизнь Мари сложилась так, как на моих рисунках.***
Шесть одинаковых золотистых голов. Бесконечные объятия, радостные возгласы. - Ты так изменился! – восторженно говорит Аэлис. - И ты тоже, котёнок! Взрослая. Совсем взрослая. Мне хочется как мальчишке пробежаться по замку, чтобы убедиться, что всё осталось таким же, как я помню. Словно не было этих лет. Я дома. Снова дома. Меня почти несут на руках, не желая отпускать ни на минуту и рассказывая наперебой накопившиеся за долгое отсутствие новости. Я останавливаюсь, увидев на ступеньках отца. Минуту мы смотрим друг на друга. Глаза, так похожие на мои. Только вместо прежней надменности в них грусть. - Отец. - Эндариен. Он пересекает разделяющее нас расстояние в два шага, отбросив обычную холодную сдержанность. - Сынок. Его руки обнимают меня так крепко, словно отец больше никогда не собирается отпускать меня куда-либо. Я удивляюсь, когда на его плечо падает горячая, непрошенная слеза.***
- Раскормите, и я не пролезу ни в одно подземелье. - Ешь! Я сама готовила! – выкрикивает Алессия. Сёстры хором смеются. Форель с грибами, апельсиновые пирожные, фруктовое вино. Все мои самые любимые блюда. Похоже, семья решила, что раз уж я археолог и лазаю по руинам, то голодаю. Отец снова улыбается. И я… Понимаю, как мне не хватало его все эти годы. - А вообще, наконец-то в доме мир, хвала Сеханин, - шёпотом говорит Аэлис. – После твоего отъезда они ссорились почти постоянно. Умиротворённо кивнув, она принимается за еду. От меня требуют рассказов о приключениях, и я охотно рассказываю – это тема не для одного вечера. Мы сидим в саду среди маминых любимых роз – вся семья в сборе, как в старые добрые времена. - Ты нашёл то, что искал? – задаёт вопрос отец. – Археология - то, чем ты хочешь заниматься? «Склепики, саркофагики». Если не считать личной жизни… Да. Я нашёл то, что искал. О чём с чистой совестью и говорю отцу.***
- Эндариен. Я дёргаюсь, словно пронзённый стрелой. Оборачиваюсь. Такой же, каким я видел его в тот день. Зелёные глаза, золото волос, оливковый шёлк одежд. Зачем ты пришёл? - Ивеллион. - Нам надо поговорить. - Нам? Кажется, в моём голосе звучит больше яда, чем я хотел показать. Он мнётся, стискивает пальцы, прикосновения которых я помню до сих пор. Он овдовел через год после свадьбы. Детей нет. Об этом мне рассказала Алессия. - Эндариен! В его голосе мука. В голосе, который я так любил когда-то. Отводит за ухо прядь волос. И их мягкость я помню тоже. Я помню тебя всего. Целиком и в мелочах. - Не надо. Теперь само твоё имя причиняет боль. Я не хочу знать. Я прошёл сто дорог. Я убивал и сам был почти убит. И эти сто дорог снова привели к тебе? Я не хочу знать, сколько в наших отношениях было правды, а сколько лжи. Сколько любви и сколько расчёта. Кто сказал тебе, что моё сердце можно безнаказанно топтать? Играть с ним? - Эндариен, позволь мне… Он замолкает, опускает глаза. Не позволю. Я уходил, чтобы вернуться другим. Я не знаю, что я чувствую теперь. Воспоминания – о нас – непрошенные и горькие, накатывают одно за другим. Мне хочется сказать тебе… Сказать всё, что я чувствовал в тот день и после. Я хочу рассказать, как не находил места, пытаясь забыть тебя – и до боли надеясь, что я ошибся. Что ты вернёшься. Что я всё неправильно понял. Но я не буду. Против правил бить того, с кем сплетался в страсти, чьё имя знал твёрже заклинаний. Ни слова. Когда прохожу мимо, он пытается поймать меня за руку, и это мимолётное касание болезненнее, чем любая из ран, полученных мной за все эти годы. Но сердце уже не болит. Почти.***
Вспоминаю тех, кто был моим светом в эти годы. Зелёные глаза Фентика Мосса. Серые глаза Даэлана Красного Тигра. Сексуальная ориентация… Кто выдумал эти подрезающие крылья слова? Ведь если я ориентирован на благородство и свет, я уверен, что ориентирован в этой жизни правильно. Однажды и моя хрустально-золотая чаша будет полной до краёв. Я выхожу на мраморные ступени, и солнце бьёт в глаза. Я чувствую себя свободным, как воспаряющий в небо авариэль. Однажды у меня сложится всё. Я ориентирован правильно.