hassliebe

Сквозь распахнутое настежь окно в комнату врывались ледяные потоки ветра, издавая душераздирающий хриплый вой. Босые ступни обжигал пронзительный холод, исходящий от пола, но, казалось, Гермиона Грейнджер не ощущала его. Бледные искусанные губы девушки были сжаты в узкую полоску, тёмные мешки под глазами красноречиво указывали на бессонницу, тонкие пальцы судорожно переплелись, а сама девушка вздрагивала от малейшего шороха. Секунды ожидания медленно перетекали в минуты, а затем и в часы, полные тяжёлого предчувствия беды. Не редко ветер тихо шептал что-то за окном, и Гермиона вскакивала, заламывая отяжелевшие кисти рук, а затем, поняв, что это не более чем насмешка природы, вновь обессиленно опускалась в кресло, кусая потрескавшиеся губы. Наконец, когда воздух сполна наполнился липким ужасом и, казалось, готов был разорвать своей тяжестью лёгкие девушки, раздался резкий хлопок. Гермиона медленно поднялась, вглядываясь в темноту комнаты. Её движения были резкими, одеревенелыми и полными панического страха, но на лице не отразилось ни единой эмоции. — Ты вернулся, — девушка выдохнула, до боли сжимая кулаки и стараясь сохранить самообладание. - Всё хорошо.... Рон, дрожа от усталости, обессиленно упал в кресло, накрывая воспалённые глаза ладонью. В тишине отчётливо слышалось его хриплое, сбивчивое дыхание, но мужчина медлил с объяснениями. Она и не торопила. Главное — её мальчики живы. Прошло почти 12 часов с тех пор, как они отправились на очередную вылазку. Обычная проверка. Ничего серьёзного. И все же волшебница кончиками пальцев чувствовала волны боли, что исходили от Рона Уизли. Она слишком хорошо изучила этого парня, чтобы не понять — что-то пошло не так. — Герми, — мужчина спокойно, но всё же слишком тихо начал говорить. — Я так устал сегодня. Что-то не так. Совсем неправильно. Он никогда не обращался к ней так. Никогда ещё девушка не чувствовала к своему собственному имени такого отвращения. — Что случилось? — в голосе Гермионы ощущалась сталь. Казалось, сейчас она готова принять любой удар. — Гарри... — мужчина тяжело вздохнул, обхватив руками голову. — Он ранен? Наверное, Джинни с ума в больнице сходит, — девушка выпрямилась, с надеждой глядя на Рона. Только не Гарри. Этого просто не могло случиться. Уж лучше она. Герои не умирают после победы. Ещё не написано книги с таким жестоким концом. — Герми, — слишком обречённый тон. Неправильно — успокаивающий. — Его больше нет. Каждая частица души и тела, каждая эмоция, движение и звук в одно мгновение обострились до предела, холодом впиваясь в виски.Тишина оглушала, и лишь надрывный хохот ветра мог прервать её заунывный, гробовой вздох. Хотелось закрыть уши, упасть на ледяной пол, обнять дрожащими руками колени, свернувшись в хрупкий комок, и больше уже никогда не открывать глаза. Гарри Поттер — мёртв. Окончательно и бесповоротно. Словно чудовищный и совсем не верный приговор жестокого судьи. Тяжёлая, огрубевшая рука Рона осторожно легла на плечо Гермионы, и она вздрогнула, словно просыпаясь после лёгкой дрёмы. — Как Джинни? — голос чёткий, спокойный. Нет той дрожи, что разрывает сознание. Нет и признака той боли, что впилась в душу гнилыми острыми когтями. — Я был у неё, Герми...— Рон вдруг судорожно впился пальцами в ладонь девушки, и в его глазах отразился совсем детский ужас перед неизвестностью. — Я стоял под этой чёртовой дверью, я пытался уговорить эту дурочку открыть мне. Я умолял, требовал, угрожал, а она лишь сказала, что не позволит упрятать своего Гарри в узкий гроб. Меня она никогда не слушала. Поговори с Джинни, Гермиона! Я не могу дышать, зная, что она медленно захлёбывается собственной болью. В одиночестве. — Ей нужно время, чтобы подумать. Знаешь, иногда горе настолько велико, что не умещается в наши души. Оно ищет выход из тела, а Джинни не из тех, кто будет плакать, обнажая собственную слабость. Именно поэтому ей гораздо больше необходимо одиночество, чем твоя поддержка и рука на плече — она просто не нуждается в этом, — Гермиона медленно произносила слова, слегка их растягивая, словно перед ней стоял не взрослый мужчина, а маленький мальчик, впервые столкнувшийся с грязью жизни и теперь ищущий ответы на свои вопросы. Больше всего ей сейчас было необходимо точно такое же объяснение, успокоение, покровительство и поддержка. Нужен был человек, который бы молча, но уверенно обнял, заставив почувствовать, что слабость позволительна, а затем что-то спокойно произнёс, утешая и призывая принять произошедшее. Гермиона глубоко вздохнула, ничего не чувствуя кроме убивающего чувства пустоты и, устало закрыв глаза, проговорила: — Я хочу прогуляться, Рон. Я ждала тебя в этой комнате всю ночь и действительно устала. Она сделала несколько шагов назад, отпуская ладонь мужчины, а затем, резко развернувшись, направилась к выходу, мысленно коря себя за подступающие к глазам слёзы. — Герми... — голос Рона замер где-то позади, и девушка поспешила скрыться за дверью, словно стараясь сбежать от его обжигающего спину взгляда. Холодные пальцы судорожно впились в перила, плавно скользя по гладкой стали. Да, так легче. Стены слишком давили на неё, впиваясь всей своей тяжесть в подкорку её мозга. В этой холодной, насквозь пронизанной алой нитью комнате, нельзя вытерпеть эту боль. Просто невозможно. Девушка была почти уверенна — задержись она там ещё хоть на мгновение, и её душу наполнило и разорвало бы осознание смерти. Она бы просто захлебнулась в этом дерьме. Холодный поток воздуха протрезвил спутанные мысли, заставляя судорожно приниматься за работу. «Завтра утром нужно будет всё выяснить.Завтра,только не сейчас, иначе можно просто сойти с ума, позволь я себе задуматься о Гарри именно в это мгновение. Возможно, это неправильно, но я не хочу сломаться. Я должна помочь Джинни, я просто обязана холодно мыслить ради неё. Рон сейчас не способен помочь даже самому себе. Нужно лишь повременить с собственной болью, спрятать её, как можно дальше, поглубже, а потом, спустя несколько месяцев, а может и лет, выплакать её в полном одиночестве. Я справлюсь. Я восстановлю свою изуродованную душу; крупицу за крупицей, камень за камнем, и продолжу двигаться вперёд. Только всё это будет не сейчас. Завтра... А может и спустя много лет.» Гермиона бездумно брела по опустевшей улице, наслаждаясь ароматом ночного воздуха. Пустоту в груди, казалось, ничто не могло заполнить. Она выжирала все эмоции, подобно жирной ненасытной крысе, хрипло пища и сверкая своими маленькими кровавыми глазками-бусинками. Девушка и сама не поняла, как оказалась в небольшом полупустом пабе. Свет здесь горел совсем тускло, а в воздухе стоял тяжёлый аромат деревянной стружки и корицы. В самом углу, за одним из стареньких, потрескавшихся столиков, сидел мужчина, лицо которого полностью скрывал капюшон. Гермиона могла поклясться, что заметила на его губах проскользнувшую холодную усмешку, едва она вошла, но незнакомец тут же отвернулся, скрываясь от её взгляда в тени. Волшебница медленно подошла к барной стойке, обессиленно опустившись на стул. Больше всего на свете ей вдруг захотелось напиться, лишь бы затолкать как можно глубже в глотку этот полный отчаяния крик. — Пинту пива, — мама бы не одобрила. Впрочем, неважно. Родителей сейчас нет рядом, не стоит добивать себя ещё и воспоминаниями о них. Барменом была низкая, чуть полноватая блондинка, с большими зелёными глазами. Она брезгливо ухмыльнулась, с презрением оглядывая Гермиону, в то время как её коротенькие, украшенные многочисленными кольцами, пухлые пальцы, наливали в кружку коричневатое пойло. Девушка опустила отяжелевшие веки, касаясь пальцами переносицы. Меньше всего ей сейчас хотелось ощущать испытующий взгляд жирной твари, в глубинах которого читалось: «Тебе здесь не место. Тебе вообще нигде нет места». — С тебя шесть сиклей, милая, — барменша странно усмехнулась, словно не веря, что у Гермионы будет хотя бы один кнат. Едва девушка открыла рот, чтобы ответить на колкость, как кто-то проговорил: — Два огневиски, — соседний стул со скрипом отодвинулся влево. Грейнджер обернулась, с удивлением обнаружив, что рядом с ней теперь сидит тот самый тип в капюшоне. Тусклый отблеск светильников слабо освещал его губы, сложенные в лукавую усмешку, и тонкие, паукообразные пальцы, беспокойно отбивающие дробь по поверхности барной стойки. Боль слабо пульсировала в каждой клеточке Гермионы, и она, облизнув пересохшие губы, тяжело вздохнула. Тип беззвучно ухмыльнулся, глядя на неё, а затем, пододвинув к девушке второй стакан со спиртным проговорил: — Ты выглядишь достаточно потрёпанной. — Благодарю за комплимент, — сухо ответила Гермиона, отбивая пальцами знакомый ритм какого-то старого блюза. На душе было действительно гадко, словно глубоко внутри поселилась какая-то тварь, выжирающая всё самое светлое и доброе. — Сходи-ка в подсобку, милая,— теперь незнакомец обращался к барменше. — Я хотел бы попробовать тот чудесный тако, что ты запрятала на верхней полке. — Я не… — она побагровела, ноздри её гневно раздувались, и теперь барменша напоминала огромную торпеду, нацеленную только на убийство. Несколько десятков галлеонов заманчиво зазвенели в ладони мужчины, и он тихо, но настойчиво повторил: — Иди. Прямо сейчас. В зелёных глазах на мгновение вспыхнуло удивление, но через секунду оно сменилось жадным огоньком. Расплывшись в скользкой улыбке, блондинка проворковала: — Сейчас я принесу самый лучший тако с с кукурузной тортильей, только подожди немного, — женщина боком вышла из-за стойки, попутно сбив своими жирными бёдрами пару бокалов. — Заодно приготовь клэм-чаудер для этой юной леди, — тон мужчины вновь стал беззаботным и слегка насмешливым, но в глубине души Гермиона понимала — его не стоит злить. Барменша в последний раз оглянулась и, брезгливо поджав губы, захлопнула за собой дверь подсобки, бормоча: «Одна рвань к нам и ходит». В пабе повисло тяжёлое молчание, но незнакомец не позволил ему продолжаться слишком долго: — Так что с тобой произошло? — Слушай, я не настолько пьяна, чтобы изливать душу первому встречному в дурацком капюшоне! – девушка сердито цокнула языком. — Это можно легко исправить, — снова насмешка. Мужчина небрежно подтолкнул второй стакан ещё ближе к руке девушки, но та лишь устало ухмыльнулась, качая головой. — Да брось, Гермиона Грейнджер! Как там говорится? Leve fit, quod bene fertus onus!* — мужчина беззвучно усмехнулся, делая глоток огневиски. — Хотя бы выпей со мной. Я не оставлю тебя в покое. Уж точно не сегодня. Девушка поднесла стакан к губам, вдыхая крепкий аромат спиртного. Огневиски приятно обожгло горло, плавно перетекая по гортани в желудок. Казалось, теперь напиток изнутри согрел её, заставляя тело расслабиться, а боль отступить. Уже не было удивительным то, что незнакомец знает её имя и вот так спокойно вторгается в душу, не спрашивая разрешения. — Кто ты, чёрт возьми, такой? — слова звучали совсем беззлобно, но были полны странной и глубокой печали. — Я — никто, — спокойно пожал мужчина плечами, делая ещё один глоток. — Отголосок прошлого и тень будущего — только и всего. Гермиона закрыла лицо прохладными ладонями, тяжело дыша. Меньше всего ей сейчас хотелось играть в загадки с почти пьяным незнакомцем в дурацком капюшоне. — Послушай, я слишком устала, и не настроена... Странный тип вдруг резко оглянулся, словно почувствовав опасность. Мужчина пробормотал: — Diabolus! They es questus propinquus!* Улыбка сползла с его губ, и он, впившись тёплыми пальцами в запястье девушки, проговорил: — Теперь послушай меня, Гермиона Грейнджер, — в голосе мужчины отчётливо слышалась сталь и холод, невольно заставляющие Гермиону впитывать каждое его слово. — Когда придёт время, ты должна будешь отпустить меня. Не спрашивай ничего больше: я не могу помочь тебе, иначе вся история изменится, — тонкие пальцы больше не отбивали ритм по деревяшке, а лишь судорожно сжимались, выдавая нервозность незнакомца. — Ты запомнила? — Когда придёт время, я должна буду отпустить, — эхом повторила шатенка. Она ничего не ощущала, кроме чудовищной усталости, сковавшей её веки. Голос мужчины был таким мягким, слегка вибрирующим и, словно обволакивающим её сознание тёплым одеялом. — Возьми вот это, — тёплыми пальцами он коснулся её руки, медленно опуская что-то на девичью ладонь. — Я не могу... — Поклянись, что будешь носить его, Гермиона, — в его голосе было столько боли, что Грейнджер вздрогнула. — Я клянусь, — слова сорвались с губ против собственной воли. Взгляд девушки теперь был прикован к тому, что вложил ей в руку этот мужчина. Это был небольшой медальон в виде спирали, подвешенный на тонкий, плетёный кожаный ремешок. На обеих его сторонах были выведены гравировки. Они плавно скользили от самого края спирали, переходя на сердцевину медальона и тускло поблескивая серебряным свечением. Первая надпись гласила: «Esse quam videri»*. Гермиона осторожно провела по ней кончиками пальцев, и медальон слабо отозвался тусклым, тёплым сиянием. На обратной стороне было выведено: «Cantus cycneus»*. В самом центре спирали чётко вычерчивался крохотный лебедь, широко распахнувший свои израненные крылья в предсмертном танце. В голове всплывали смутные образы, но шатенка всё никак не могла понять смысла этой фразы. — И всё же я не могу… — волшебница подняла голову, но рядом с ней уже никого не было. Медальон был почти горячим и, казалось, излучал свою внутреннюю силу. Гермиона надела украшение на шею, ощущая, как тепло медленно струиться по её венам, плавно переходя на кончики пальцев. — Кто же ты, и почему я должна тебя отпустить? — пробормотала девушка, делая очередной глоток обжигающего напитка и отбивая пальцами нервную дробь.