Предел для нас только небеса

— Джерард Артур Уэй! Или ты сейчас же вырубаешь свою идиотскую шарманку или я вышибу эту чертову дверь! — Отвали, гомофобный ублюдок, я тебя ненавижу! Уже четвертый раз за час отец грозился учинить расправу над моим любимым ноутбуком, но дальше угроз дело пока не заходило. Пробыв около закрытой двери примерно минут двадцать и выругав меня на чем свет стоял, Дональд снова шел в гостиную, где откупоривал очередную бутылку пива и смотрел новости. Я лежал на полу среди разбросанных дисков и комиксов, травясь дымом сигареты, что торчала из уголка моего рта. В голове царила полнейшая пустота. Прошла ровно неделя с тех ужасных событий в Нью-Йорке. Репортажи, в которых публиковались ошеломляющие кадры с места катастрофы, ежедневно сообщалось новое количество жертв и назывались имена предполагаемых преступников, крутили сутки напролет по всем центральным каналам. Телевизор в нашей гостиной не смолкал даже ночью. Даже, несмотря на то, что моя комната находилась на втором этаже, я слышал, как какой-то ведущий очередного ток-шоу о сенсациях называл цифру в «десять тысяч». Именно столько, по его мнению, людей пострадало от теракта недельной давности. Меньше всего мне хотелось, чтобы мой мозг снова превращался в гребанную карусель, которая бы вновь и вновь возвращала меня в события того дня. Поэтому, дотянувшись до рычага громкости на колонке, я повернул его до максимума, лишь бы не слышать бесцветного голоса диктора из телепередачи. Пролив достаточное количество слез и исчерпав весь лимит нервов на месяц вперед, сейчас я был предельно спокоен. Меня это даже немного пугало. Мне так долго было паршиво, что пугала даже сама перспектива того, что мне может стать лучше. Раньше бы я решал эту проблему с помощью лезвия на холодном кафельном полу ванной, как делал это в отсутствие Фрэнка. Только теперь я понял, каким же слабаком я был. Мне никогда не хватало смелости довести дело до конца, надавив острым концом железной пластинки немного сильнее, чтобы лезвие впилось глубже в плоть, разрывая мелкие вены на запястье. Мне также не хватало духу прекратить экзекуции со своим телом и попробовать нечто иное в качестве решения проблемы. Мне было лень? Или все равно? А, может быть, мне просто нравилось играть роль несчастного подростка-суицидника, который вытворяет все это с собой? Я не мог дать точного и исчерпывающего ответа на свой вопрос, почему делал это. Знаю только, что после той самой ночи в отеле, когда Фрэнк, наконец, показал мне, что есть настоящая любовь, я дал себе мысленно обещание больше никогда не возвращаться к старым грязным привычкам. Мне надоело падать так низко. Не только в глазах Фрэнка, но и в своих тоже. Стояла середина сентября, и моя комната напоминала чертов холодильник — настолько в ней было холодно. Поднявшись с пола и прихватив с собой одеяло, я переместился на кровать. Не очень-то хотелось застудить свои причиндалы. Меня не было в этом доме немного немало полмесяца, а шкаф и стол уже успели покрыться тонким слоем пыли. Кровать и вовсе не застилали с самого дня моего исчезновения. Что ж, так даже лучше: видимо, ни у кого не было соблазна вторгаться на мою личную территорию. — Джи, открой дверь, я тебе поесть принес, — голос отца прозвучал на удивление спокойно, в нем отсутствовали истеричные нотки, что было крайне непривычно слышать. Неужели папа так надеется, что ему вручат премию «Родитель года»? — Ты уже третий день почти ничего не ешь, я волнуюсь за тебя. Да выключи уже эту херню, заебала вконец! Вот, теперь узнаю своего папочку. Сам не зная почему, я решил ему ответить в своем типичном саркастическом тоне, будто таким образом оповещая родственника о том, что еще подаю признаки жизни. — Смотрите-ка, кто решил поиграть в заботливого папочку! — мои слова сочились злобной иронией, пока я убавлял громкость голоса Курта Кобейна до минимума. Все же стоило позаботиться о собственной безопасности, пока терпение моего отца действительно не лопнуло и он не вышиб дверь ногой. — Это похвально, только для начала объясни мне, какого хрена?! Тебе же всю жизнь было плевать на нас с Майки! Ты дни и ночи проводил на своей гребанной работе, оставляя нас под присмотром няньки, которую ты нанимал за деньги. И заметь, не из-за того, что наша семья испытывала недостаток в финансах — тебе просто хотелось бабла. Больше гребанного бабла! В гонке за американской мечтой ты проиграл гонку за тем, чтобы стать нормальным родителем. Я не имею в виду, что ты был обязан забирать нас с Майки из школы или готовить вкусный завтрак каждое утро. Я не просил тебя об этом. Мне хотелось просто видеть почаще твое лицо и знать, что мы с Майкосом тебе небезразличны. Что отец у нас есть в реальной жизни, а не формально на бумажке. Но нет, деньги тебе важнее. Так давай, иди, люби свои драгоценные бумажки! Потому что отец из тебя хреновый, Дональд! Последнее предложение я, откровенно говоря, прокричал в самое горло, срывая голосовые связки к чертям. Спустя какое-то время за дверью раздалось шуршание. Отец обессиленно сполз по ней, прислонившись к деревянной поверхности спиной. — Я не говорил тебе, почему так поступил с Фрэнком. Отправил его на принудительное лечение в клинику, — наверняка, это был вопрос, но звучал он как утверждение. — Это все из-за мамы, Джерард. Мама… Дональд никогда ничего о ней не рассказывал, сколько бы я не просил его об этом. Эта тема — своеобразное табу в нашем доме. Не сохранилось даже фотографий той женщины, которая подарила жизнь нам с Майком. Все они были уничтожены. Была лишь одна маленькая затертая карточка, которую Дональд хранил в потайном кармане своей рубашки. Слегка пожелтевшая от времени и хранившая отпечатки слез, она изображала улыбающуюся рыжеволосую девушку с ниспадавшими на плечи локонами, стоящую на фоне фермерского домика. Майки был очень похож на нее, в отличие от меня. Но я старался не придавать этому особого значения. Единственное, о чем мы знали с Майки, — это то, что Эмилия умерла спустя год после рождения моего младшего брата. Но как могли быть связаны смерть мамы в автокатастрофе и персонально негативное отношение моего отца к Фрэнку? — Когда я встретил Эмилию, — голос мужчины был хриплым и негромким. Возможно, не зная Дональда так хорошо, как знал его я, можно было все списать на лишнюю выкуренную сигарету. Лишь я мог слышать густой комок слез, застрявших у него в горле. — то всю дальнейшую жизнь благодарил небеса за то, что они послали мне эту замечательную женщину. Я все никак не мог поверить, что я тот самый парень у барной стойки слева, на которого она смотрела весь вечер. Папа горько усмехнулся. — Одному Богу известно, почему она выбрала именно меня. И главное: за что? Эмилия всегда казалась мне цветком, который создан для того, чтобы цвести и благоухать в атмосфере тепла и любви. Любви, которую я не мог ей дать. Ведь я был по уши влюблен в алкоголь и просаживал зарплату диспетчера в казино. Она явно была достойна лучшего. За всю нашу совместную жизнь я не услышал от вашей мамы ни единого упрека. Даже когда я приползал на рогах поздно ночью, вдребезги пьяный, она меня прощала, закрывая глаза на все провинности. Она была ангелом. Самым настоящим ангелом, — впервые за долгое время я услышал явственный всхлип, невольно вырвавшийся из груди Дональда и пронзивший тишину дома, изредка нарушаемую лишь приглушенными звуками телевизора в гостинной. — Когда родился Майки, Эмилия сказала, что не против завести еще одного ребенка. Она хотела девочку, — мечтательным тоном произнося имя той, что являлась отголоском боли в сердце, Дональд окунался в воспоминания прошлого, вновь тревожа, казалось бы, законченные эпизоды, но тем не менее, добавляя все новые и новые штрихи в картину. Мое сердце сжалось в комок и прилипло к позвоночнику. Все эти года я чувствовал, что отец что-то скрывает от меня, хранит какую-то тайну под сотней замков. Сейчас это чувство усилилось в разы, и, казалось, вот-вот я буду близок к разгадке. — Говорила, что мы назовем ее Беттани и будем одевать во все розовое, — улыбнулся мой отец, глухо ударяя кулаком о стену. — Через месяц она снова забеременела. Когда врачи сказали, что у нас будет дочь, Эмилия была на седьмом небе от счастья. А я был счастлив, глядя на нее. Радостная, с блеском в глазах, она казалась мне самой прекрасной на свете. Я даже бросил пить и нашел себе работу офис-менеджера, чтобы было на что содержать жену, Майки и малышку. У нас было столько планов, нам не терпелось получить все и сразу. Но у судьбы были свои планы. И наше благополучие в них явно не входило. Однажды вечером я приехал забрать Эмилию после смены в больнице. Она была тогда уже на седьмом месяце, и для безопасности нашей будущей дочери я всегда после работы подвозил жену до дома. В тот раз она задерживалась, и я ждал ее снаружи. Тогда-то я и заметил ту гомосяцкую парочку наркоманов, сосущуюся прямо под фонарем у главного входа. Поначалу я скривился, но не обратил особо внимания. Но когда они начали подозрительно шептаться, а потом и вовсе зашли внутрь, мне стало ни на шутку тревожно. Я запаниковал, и уже хотел было набрать номер Эмилии, как вдруг услышал крик. Душераздирающий крик моей девочки. Окровавленная и с ножом в животе, она из последних сил выползла на улицу, а те двое скрылись из виду настолько быстро, что я не успел запомнить их лица. Лишь татуировку в виде разбитого сердца у одного из них на шее. Одной рукой я зажимал рану на теле жены, второй судорожно набирал номер скорой, а глаза уставились на шприцы и пакетики с героином, рассыпанные на асфальте. Эмилию спасти не удалось, а дело даже не возобновили. Убийцы моей любимой до сих пор бродят где-то на свободе. Я бы устроил им персональный ад, будь это в моих силах. Я мог бы снова погрязть в море алкоголя или чего похуже, но, несмотря на то, что смерть жены сломала меня морально, я понимал, что должен оставаться сильным ради Майкла. Он был единственным дорогим мне человечком в этом дерьмовом безрадостном мире, единственным кто мог вызвать на моем лице хоть какое-то подобие улыбки. Пока не появился ты, Джерард. При звуках своего имени я вздрогнул, а сердце пропускало шальные удары, один за другим. Я понимал, к чему клонит Дональд. — Как-то весной, в начале апреля, я проезжал мимо церкви. Шла пасхальная служба, и я немного приостановился, чтобы послушать звон колоколов. И тут я заметил старую обшарпанную коробку. Она стояла прямо на ступеньках храма, и из нее выглядывали ручки. Детские, тоненькие, будто две палочки, ручонки. Я не смог пройти мимо. Ты лежал на скомканном белом покрывале, а твои лучистые зеленые глаза смотрели с такой лаской и жаждой к жизни… Даже несмотря на то, как жестоко с тобой обошелся этот мир, ты все равно улыбался небу и проплывающим облакам над своей головой. Твои глаза были так похожи на глаза моей любимой Эмилии, что на какую-то секунду мне подумалось, что в тебе частичка ее души. Может, то был знак свыше и Бог наконец смиловался надо мной? Я не знаю, Джерард. Но с того самого дня я продолжаю считать тебя подарком судьбы. Ты стал мне родным. Пусть ты не моя плоть и кровь, я все равно буду любить тебя несмотря ни на что, мой мальчик! Я долго не мог решить, как буду звать тебя, но имя нашлось само. Ты был храбрым, Джерард. Очень храбрым там, у церкви. Ни одной слезинки не пролилось из твоих глаз за все то время, пока я был с тобой. Джерард. Мой храбрый малыш. Когда я увидел тебя с Фрэнком, меня будто ледяной водой окатили, вновь вернули назад в прошлое. Я увидел татуированные руки, скользящие у тебя под футболкой и взревел. Я боялся, что Айеро причинит тебе боль так же, как это сделали они. Я даже и подумать не мог, что могу ошибаться на его счет. Хотел как лучше, а повел себя как последняя гомофобная сволочь. Даже ни в чем толком не разобрался. Да еще чуть было не женил на Линдси! Дочери наркобарона! Боже… Прости меня за все. Прости, что не смог сделать тебя счастливым. В этом мире хоть кто-то должен был быть счастлив, а я провалил даже эту миссию. Ты прав, Джерард, я плохой отец… И тут я не выдержал. Вскочив с кровати, я стремглав понесся к двери, отворил замок и тут же бросился в объятия отца. Да-да, Дональд оставался моим отцом несмотря ни на что. Самым настоящим отцом. — Это ты прости меня, папа, — я крепче вжимался в мягкое теплое тело, укутанное в домашний прокуренный халат и жадно вдыхал этот запах. — Я вел себя, как идиот. — Я ничем не лучше, — смеялся Дональд, целуя меня в макушку, а затем, немного отстранившись, произнес. — Возможно, я не смогу полностью принять ваши с Фрэнком отношения, но если этот парень действительно спас тебе жизнь, значит я могу со спокойной душой доверить ему тебя. И да, я видел письмо из Академии. Из Майки вышел бы никудышный конспиратор, ей-богу! Отец усмехнулся, а я весь напрягся. Означало ли это, что мне придется выслушать категоричный отказ в нетерпящей возражений форме? Или удастся решить все мирным путем? — Поступай, как считаешь нужным, сынок. Я итак давил на тебя достаточно долгое время, — Дональд похлопал меня по плечу, вновь приобнимая. — Если это действительно то, чему ты хочешь посвятить всю свою жизнь, я не буду тебе препятствовать. К тому же, судя по твоим рисункам, по-моему, у тебя талант. Я видел парочку работ, — отец хитро подмигнул, и я, не выдержав, рассмеялся. — Ты не хочешь навестить Фрэнка? — спросил мой папа, стоя в дверях. — Парню очень бы помогла твоя поддержка. Особенно сейчас. Надеюсь, он выкарабкается, и все будет хорошо, — голос отца звучал искренне, желая Фрэнку добра. — Меня не пускают к нему, сколько бы я не просился. Все без толку, — с сожалением я ответил ему, понурив голову и разглядывая носки своих кед. — Джерард, скажи мне: ты правда его любишь? Как утверждал тогда, три месяца назад? — Да, — я ответил, не раздумывая. — Он очень дорог мне, папа. — Тогда борись, — Дональд положил ладонь мне на плечо, слегка сжав сквозь толстовку. — Борись за него, во что бы то ни стало. Не позволь себе потерять любимого человека. Не делай ту же ошибку, что и я, — с грустью произнес отец. — Я полечу к нему первым же рейсом, — сказал я со всей решительностью, что была у меня на тот момент, и принялся собирать вещи в дорогу. — Я горжусь тобой, сынок, — напоследок улыбнулся папа, прежде чем выйти из комнаты.