Так не похож.

Утро не принесло облегчения. Вымотанный тревожным, неглубоким сном, Дженсон проснулся еще более разбитым, чем засыпал. А сегодня ведь гонка. В голове роилось столько мыслей, что Формула, смысл его жизни, отходила не то что на второй - на десятый план. Решиться на что-то было просто невозможно. Лелеянное годами чувство к Фернандо никак не хотело забываться, растворяться в круговороте дней. Но и Кевин был слишком дорог, слишком важен, он помог ему выпутаться из такой паутины лживых чувств, что предать его представлялось просто невозможным. Решать было необходимо, но Дженсон медлил, будто ждал знака или прозрения. Но знака не было. Тяжело вздохнув, Баттон стал собираться. День выдался душным и грозящим разразиться дождем, что идеально соответствовало настроению Дженсона. На трассе его ждал очередной сюрприз - и Фернандо, и Кевин уже были там и разговаривали с Роном, очевидно, получая какие-то важные наставления. Пока он шел к ним, разговор закончился, и рыцари не объявленной войны поспешили разойтись в разные стороны, поглядывая на Дженсона, гадая, в какую же сторону пойдет британец. Он даже не предполагал, что выбор придется делать так скоро. Он с надеждой взглянул на Рона, молясь, чтобы у него нашлись какие-то наставления и для него, но тот был неумолимо занят с инженерами. А Дженсон все стоял, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону, как на теннисном матче. Взвесив все за, включающие в себя безграничное доверие, добрые голубые глаза и детскую невинность, и против, состоящие из обмана, пренебрежения и чертовски сексуальных губ, Дженсон вздохнул, мысленно прося прощения у Нандо и пошел вслед за успевшим уже уйти Кевином, бросив напоследок взгляд на Фернандо, будто извиняясь. Но тот извинений не принял, лицо сделалось жестоким и безразличным, плечи судорожно застыли. Дольше Дженсон смотреть не осмеливался, боясь передумать. Кевина он нашел в соседней комнате, сидящим на стуле и глядящим в стену пустым взглядом. - Я думал, ты пойдешь за ним, - голос так же пуст. - Не буду врать, что не размышлял об этом, но все-таки я здесь. Глаза Кевина болезненно вспыхнули, но тут же погасли. Он ничего не ответил. Дженсон проклинал себя, за эту честность. Сейчас он причинял боль человеку, который верил в него больше, чем когда-либо он верил сам. Молчание затягивалось. - Прости, - Дженсон не мог терпеть эту пытку, - это прошлое, но оно со мной так долго, что его не так просто отпустить. - Я понимаю, - голос стал чуть мягче, но по-прежнему не выражал никаких эмоций, - просто я не думал, что это будет так тяжело. - Я знаю. Мне самому непросто. Кевин впервые за сегодня пристально посмотрел на Дженсона, и в голубых глазах вспыхнуло удивление. - Да уж, я вижу, тебе можно сниматься в фильмах про зомби без грима. Это я так на тебя действую или ОН, - датчанин не мог произнести ненавистного имени, заменяя его на безжизненное местоимение. - Я сам на себя так действую. Слишком много думаю. Но, знаешь, мне надоело. Я хочу жить здесь и сейчас, с тобой, а с остальным мы разберемся по ходу, - это было спонтанное решение, но, едва произнеся эти слова, он понял, что оно было правильным. Кевин растянул губы в немного горькой, но все-таки почти прежней улыбке. Дженсон с облегчением выдохнул и сел прямо на пол у ног Кевина, положив голову ему на колени. Ему было все равно, что кто-то может зайти и увидеть их, с Кевином он чувствовал такое умиротворение, которому позавидовали бы и буддийские монахи. Вот только бы Фернандо перестал смотреть на него своими невозможными глазами. Но Дженсон твердо решил жить в настоящем, где есть место только голубым по-детски невинным глазам, а карий огонь испанского взгляда остался в прошлом. Кевин перебирал волосы британца, пропуская пряди сквозь пальцы, и Дженсон удивлялся, почему еще полчаса назад он сомневался в выборе?