Меня зовут Джефферсон Брукс

- Я поддалась эмоциям и повела себя крайне некорректно, - устало покачала головой женщина и потерла ладони. – Извините. Обычно я не позволяю себе такого, но Джеф… - Все в порядке, Катарина, - Лейла тепло улыбнулась и попыталась дружески протянуть руки к миссис Брукс. – Я понимаю Вас, потому что я тоже мать. И разделяю Вашу боль не только потому, что наши дети так похожи. Любая мать готова отдать жизнь за своего ребенка. Вы всего лишь защищали свое дитя. Катарина подняла на нее немного удивленный взгляд, в котором уже не было агрессии, но все еще читалось презрение: - Да. Я защищала его. И буду защищать, пока бьется мое сердце. Вы наверняка гордитесь своим сыном, который добился такой славы. Но не представляете, ЧТО из-за этого пришлось пережить моему. Вы знаете, каково это? Видеть, как в твоего ребенка тычут пальцем на улицах, как заставляют делать то, что ему неприятно, и он вынужден подчиняться, потому что иначе останется без работы и средств к существованию? Простите, Лейла, но я не думаю, что Вам это знакомо. Иметь сына-звезду и иметь сына-копию-звезды, который потерял желание жить - это слишком разные вещи… Но Лейла даже бровью не повела. Она чувствовала боль этой женщины, чувствовала, как страх и отчаяние разрывают ее изнутри. Ни одна мать не пожелает даже врагу однажды увидеть своего сына лежащим в коме, а перед этим обнаружить оставленную им предсмертную записку. - Вы знаете, Катарина, - она придвинулась ближе, несмотря на то, что увидела, как миссис Брукс демонстративно отстранилась, - мы часто думаем, что знаем все о публичных людях просто потому, что каждый день видим их на экране или читаем о них в газетах. Но это самое большое заблуждение. Да, я горжусь Адамом. И не только им – у меня два сына, и я одинаково горжусь обоими, хотя один из них собирает по всему миру многотысячные стадионы, а второй – обычный тележурналист. Потому что моя гордость основана не на этом. Мои сыновья никогда не винили в своих неудачах или проблемах кого-то другого. Они учились их преодолевать. Вы спрашиваете, знакомо ли мне это чувство – когда в твоего сына тычут пальцем на улице? Да. Очень знакомо. Когда Адаму было пятнадцать, он признался мне, что он гей. Вернее, это я вытянула из него это признание, потому что мы с мужем видели, что с ним что-то происходит, но он не говорит. А он не говорил, потому что боялся. Боялся нашей реакции, нашего гнева, боялся, что от него отвернутся друзья и одноклассники. И тогда мы с отцом дали ему понять, что никогда, НИКОГДА не нужно бояться быть тем, кто ты есть. Я видела, насколько сильное облегчение он испытал тогда. И это придало ему сил преодолеть все эти косые взгляды, подколы и откровенные издевательства со стороны не только сверстников, но и взрослых людей. Когда-то мой Адам тоже был тем, в кого тыкали пальцем на улицах. И всего, чего он добился в жизни, он добился благодаря не только своему голосу, но своему характеру. Хотя и сейчас, когда его лицо ежедневно появляется на обложках журналов, ему во многом приходится проявлять выдержку и смирение. Музыканты вовсе не «свободные художники» - они обязаны выполнять все, что требуют от них продюсеры, если не хотят остаться «за бортом». И поверьте, Катарина, речь идет не только о том, как одеваться и что говорить… *** Выйдя из палаты Брукса и не найдя поблизости мать, Адам с тревогой набрал ее по мобильному и облегченно выдохнул, когда Лейла обнаружилась в больничном буфете. Томми сразу как-то очень заторопился и, сославшись на плохое самочувствие, молниеносно растворился в воздухе Сан-Диего. А Ламберт и Эмбер направились в буфет. Удивлению музыканта просто не было предела, когда за столиком буфета он увидел свою мать и Катарину Брукс. Он, конечно, никогда не сомневался в дипломатических способностях Лейлы, но тут она, кажется, превзошла саму себя. Иначе как можно было объяснить тот факт, что две женщины, еще час назад готовые выцарапать друг другу глаза, сидели за столиком с чашками чая и о чем-то совершенно спокойно беседовали? Увидев остановившегося в дверях Адама, Лейла приветливо махнула рукой, приглашая их присоединиться к чаепитию, и Ламберт, все еще не веря в происходящее, осторожно подошел и присел на стул. Еще один стул заняла Эмбер. - Вот теперь мы можем нормально познакомиться, - сдержанно улыбнулась Лейла и похлопала сына по плечу. – Но, думаю, Адама вам представлять не нужно. А эта юная особа? - Моя дочь Эмбер, - Катарина с нежностью убрала с лица дочери прядь волос, выбившуюся из ее прически, и заправила ей за ухо. - Очень приятно. Я Лейла, мама этого звездуна и еще одного звездунишки - поменьше. Удивительно, но Катарина даже добродушно усмехнулась, а пораженный до глубины души Адам даже не пошевелился, когда мать игриво взъерошила его челку. Черт подери, как ей это удалось? *** То, что обе матери смогли найти общий язык, стало для Ламберта без преувеличения лучшей новостью за день. Хотя сидя там, в буфете, он по-прежнему чувствовал себя неуютно. Но теперь они наверняка смогут договориться о том, чтобы Адам перевез Брукса в какую-нибудь хорошую лос-анджелесскую клинику и оплатил услуги лучших врачей и обслуживающего персонала. Когда Катарина и Эмбер наконец покинули госпиталь, певец с матерью переместились в палату Ламберта, куда тут же заглянул седовласый врач: - А я уже всю клинику собирался на уши поднимать: куда вы запропастились? - усмехнулся доктор, присаживаясь на койку рядом с музыкантом. – Я посмотрел Ваши снимки, мистер Ламберт, и спешу сообщить хорошие новости: Ваш организм довольно быстро восстанавливается, и в сращении перелома тоже наблюдается определенный прогресс. Поэтому я больше не вижу смысла для Вашего нахождения в госпитале. Мы подготовим все необходимые документы, и, думаю, уже завтра Вы сможете отправиться домой. Будем встречаться с Вами здесь один раз в неделю – я зарезервирую для Вас любые удобные Вам часы приема. Адам посмотрел на счастливо улыбающуюся мать и с тревогой перевел взгляд на врача: - Скажите, а я… смогу навещать мистера Брукса? Тот утвердительно кивнул: - Разумеется, мистер Ламберт. Я понимаю, как это важно для Вас. Вы можете посещать его каждый день и в любое время звонить нашим дежурным врачам, чтобы узнать о его состоянии. Певец вздохнул с облегчением и тоже наконец улыбнулся. Только сейчас он понял, насколько соскучился по маминым блинчикам на завтрак, и как же ему на самом деле хочется домой. Вежливо откланявшись, врач удалился, а Лейла всем корпусом развернулась к сыну и деловито уперла руки в бока: - Эдди! Ты так мне и не ответил! Ты поможешь мне уговорить Томми и Сутана переехать к нам из этой чертовой гостиницы, где на завтрак одни йогурты дают? - О, боже, мама! – Адам закатил глаза и откинулся на подушку. – Пожалуйста, не начинай! *** Под вечер Адама снова охватила тревога. Днем он благополучно отвлекался на разговор с матерью, на врачей, которые приносили ему на подпись бумаги, связанные со страховкой, готовя его к выписке… А когда за окном стемнело, и в палате он остался один, в голове снова всплыл разговор с Эмбер Брукс. Обладая живым воображением, он прокручивал в голове ее рассказ, как кино. Вот семья владельцев маленькой прачечной узнает о смерти своего кормильца. Мать и двое детей-подростков остаются практически без средств к существованию. Вот быстро повзрослевший Джефферсон, обивающий пороги немногочисленных магазинчиков и кофеен Карлсбада в отчаянных попытках найти работу, чтобы прокормить семью. Вот юная красавица Эмбер, пытающаяся научить непоседливую школьницу здороваться по-французски. А вот все меняется… Потому что на экраны Америки выходит восьмой сезон шоу American Idol. Джефферсон Брукс идет по улице и видит устремленные на него взгляды – сначала один-два, а потом десятки. Он ежится, словно от холода, прячется от назойливого внимания, вдруг свалившегося на его голову… Разве не то же самое чувствовал он сам, когда стал финалистом шоу? Разве не прятал лицо за темными очками, чтобы сходить в магазин за колой? Он прекрасно знал, каково это – в один прекрасный день осознать, что ты уже никогда, НИКОГДА не сможешь жить так, как раньше. Никогда не сможешь просто пойти в кино, купить в киоске мороженое, спокойно прогуляться по улице… Ты больше никогда не будешь тем, кем был раньше. Твоя жизнь изменилась. Навсегда. Как это странно. Два человека, которые никогда раньше не знали о существовании друг друга, прошли через настолько похожие переживания. Да, безусловно, обстоятельства были совсем разными, но судьбы… Они оба вынуждены жить так, как от них того требуют, и быть не теми, кто они есть… Погруженный в свои мысли, музыкант не услышал стук в дверь, поэтому, когда у кровати вдруг выросла коренастая фигура врача, вздрогнул от неожиданности. - Мистер Ламберт? Простите, не хотел Вас напугать. Я стучался, но Вы не ответили. - Эээ… Все в порядке. Извините. Я задумался. - Ничего, я понимаю. Мистер Ламберт, я прошу прощения, что побеспокоил Вас в столь поздний час, но… Я решил, что Вы должны знать. Адам напрягся и внимательно посмотрел на врача, сдвинув брови. - Мистер Брукс… Он пришел в себя.