Чистая линия

Внимание, в главе насилие и описание пыток. Слабонервных прошу не читать. Я предупредила. В пыточной всё было уже готово для допроса с пристрастием – злоумышленник, коему была оказана медицинская помощь, был аккуратно распят на горизонтальной дыбе, все пыточные инструменты расставлены в образцовом порядке, угли в жаровне тлели ровным жаром. Было предусмотрено и кресло для Императора, и небольшой столик в углу с удобным стулом – для секретаря. В общем, сплошное благолепие. Палач – невысокий, лысоватый дядечка средних лет с круглым простецким лицом и добрым голосом, одетый в короткие полотняные кюлоты и такую же жилетку со шнуровкой на груди, завидев Императора, склонился чуть не до земли и добродушно сказал: - Сами желаете при допросе присутствовать, Ваше Величество? Прошу прощения, но тяжело это будет непривычному человеку… Вон и парнишка у вас бледный какой… Сможет он всё записать правильно? - Сможет, - отрезал Император. – Садись за стол, Яссан. Если уж совсем плохо будет – будете меняться с Карханом, но каждое слово этого негодяя должно быть записано. А после я удостоверю запись допроса своей рукой. Это важно, Яссан, понимаешь? Яссан кивнул, сглотнул и уселся на своё рабочее место. А Император продолжил, обращаясь к палачу: - Вы правы, любезный Тигуль, обычно я не люблю подобного… времяпровождения и стараюсь никого не обрекать на него. Но сейчас случай особый. Злоумышленники, похоже, покушались на меня и близких мне людей. Мне необходимы точные показания этого человека о том, кто за этим стоит. - Не извольте беспокоиться, Ваше Величество, сейчас запоёт, как миленький… Для начала что-нибудь простенькое изволите? Иголочки под ногти али калёное железо на причинные места? А может, начнём с сапожек грешника? Очень они чувствительно косточки перемалывают… После этого всю жизнь хромать будет, ни один кайнар ему помочь не сможет, окромя господина Госсе, только сильно я сомневаюсь, что добрый господин Госсе будет к этому преступнику милосердие проявлять… Так с чего начинать прикажете, Ваше Величество, а то что-то разболтался я… - Давайте на ваш вкус, любезный, - сказал Император, - вы непревзойденный специалист в этом деле, и я вам доверяю. - Душевно вам благодарен, Ваше Величество, - поклонился палач. – Тогда, пожалуй, с сапожек начнём. А то больно шустрый объект-то… А после сапожек уж не побегает… И палач мгновенно достал с полки странную конструкцию, действительно немного напоминающую железный башмак с кожаными ремнями и винтами на стопе и голени. - Видишь ли, голубчик, - ласково сказал он осуждённому, - я сейчас тебя обую, башмачки закреплю и буду потихонечку винтики крутить… Косточки у человека хоть и крепкие, а не выдержат, дробиться будут потихоньку… Больно это, правду говорю, так что, может, не будешь запираться – глядишь, и на казнь на своих ногах пойдёшь… А уж голову я тебе там одним махом снесу – отродясь не любил мучительства. Ну так будешь отвечать? - Нет! – резко ответил схваченный. - Я облегчу вам задачу, - холодно добавил Император, пока палач прилаживал сапоги грешника на ноги допрашиваемому, - в разговоре вы и ваш ныне покойный товарищ упоминали Великого Приора. Вас слышал гвардеец. - Ему почудилось, - отрезал пленник. – Мы не упоминали о Великом Приоре. - Кто же тогда вас подослал во дворец? – продолжил допрос Император. - Я ничего не скажу, - ответил пленник и опустил голову. - Начинайте, мэтр Тигуль, - кивнул Император палачу. Палач кивнул и начал медленно, аккуратно закручивать нижнюю пару винтов, те, что на ступнях. Пленник вначале крепился, скрипел зубами, по лбу его обильно потёк пот, лицо исказилось. Смотреть на это было невыносимо, но Император смотрел. И Яссан тоже заставлял себя смотреть. Заставлял, хотя прекрасно понимал, что сегодня ему будут сниться кошмары. В его доме никого не принято было наказывать физически. Отец даже провинившихся слуг не приказывал подвергать порке, хотя имел на это полное право, только делал вычеты из жалования – на первый раз, а во второй – выгонял с треском. Такое случалось редко, Тамир был щедрым господином, и правом служить ему дорожили. Что уж говорить о единственном любимом сыне? Яссан вырос, не зная, что такое боль от отцовской плётки, хотя другие моны, случалось, наказывали так своих сыновей и дочерей чуть ли не до вступления в брак. Может, поэтому он когда-то и пожаловался столь легкомысленно на несуществующую вину Кархана – просто не мог представить, что наказание будет столь суровым. Между тем палач крутанул винт ещё немного, и из груди пленника вырвался сдавленный вопль. Император сделал палачу знак прекратить и сказал: - Я повторяю свой вопрос. Ты можешь на него ответить, пока не произошло ничего непоправимого. Пленник поднял голову, глаза его полыхнули ненавистью, но он промолчал. Дышал он тяжело, как загнанная лошадь. И в этот самый момент в пыточную вошёл Кархан. И замер, глядя на пленника. - Что такое, Кархан? – спросил Император. – Ты узнал его? А знаком тебе тот, что в леднике? - Да, Ваше Величество, - ответил Кархан. – Они знакомы мне. Оба. Тот, что в леднике… Его называли брат Милосердие. А этот – брат Покаяние. Они оба принадлежат к братству Чистильщиков. И я слышал, как другие братья говорили, что они приближены к Великому Приору. - Ах ты, мерзкая потаскуха! – рявкнул пленник. – Как жаль, что мы тебя до смерти не затрахали! Гадёныш! Почему тебя не купили в какой-нибудь дешёвый бордель, где тебе самое место! Потом пленник изрыгнул ещё несколько мерзких ругательств, но палач решил вмешаться и хлестнул его плетью, так что последнее ругательство превратилось в скулящий вой. - Не смей воздух поганить перед лицом Императора! – мягко, но зловеще сказал палач. – Твоё дело на вопросы отвечать, а не честных Императорских слуг оскорблять! - Благодарю, мэтр Тигуль, - кивнул Император. – Думаю, что пока общение с этим типом стоит отложить на некоторое время. Нет ли у вас какого-нибудь устройства, которое могло бы причинять максимальные неудобства при помещении в него? - Как не быть, Ваше Величество, как не быть… - сказал палач и достал с другой полки нечто напоминавшее ошейник, соединённый с большой двузубой вилкой. – Вот сейчас и приспособим. Палач освободил пленника от дыбы и сапог грешника и рывком переместил его на стоящий в дальнем углу стул с подлокотниками. От подлокотников и ножек тянулись странные кандалы, скреплённые не цепями, а прочными негибкими железными стержнями. Палач сноровисто приковал пленника к стулу и замкнул ошейник на шею, нацелив его вилку под подбородок и соединив с железными стержнями кандалов. Теперь шея пленника была неестественно вытянута, ему было мучительно даже дышать, но стоило ему хоть чуть-чуть расслабить шею и опустить подбородок, туда вонзались острейшие зубцы вилки. Пленник замер в мучительной позе, но он уже был надломлен предыдущей пыткой, и вряд ли его сопротивления хватило бы надолго. - Позже мы возобновим его допрос, - сказал Император. – Приведите второго. Гвардеец, до сих пор стоявший за креслом Императора безмолвной статуей, молча повернулся, вышел и через несколько минут вернулся со вторым пленником. Даже несмотря на широкий плащ, тщедушие и худоба второго пленника просто бросалась в глаза, а когда палач сорвал плащ с худенькой фигурки, все обомлели. Второй пленник выглядел от силы лет на пятнадцать - худой, бледный, весь какой-то бесцветный, с мышиного цвета волосами, заплетёнными в жиденькую косичку, и серыми глазами. Перепуган он был насмерть и, едва разглядев инструменты и палача, упал на колени и стал просить: - Не надо меня пытать… Пожалуйста, я больше не могу… Ваше Величество, я расскажу всё, что знаю, а вы просто прикажите, чтобы меня убили… Просто так, без пыток… - Стоп, - резко сказал Император. – Тебе сколько лет вообще? - Ше… шестнадцать… - прошептал парнишка. - Вот только не говори, что ты тоже брат Чистильшик… - задумчиво произнёс Император. - Нет… нет… - замотал головой паренёк. – Я не достоин… Я грязная тварь… У меня отклонения… Меня оставили в живых только потому, что я был полезен… И тут снова вмешался палач, который явно имел весьма большие познания в технике ведения допроса. Он подвинул парнишке табуретку и мягко сказал: - Ты не стесняйся, расскажи всё Его Величеству. Его Величество добрый, он детей не пытает. Вот так, садись, настоечки тёплой выпей. Вишь, как тебя трясёт. Лучше? Мальчишка сделал глоток из подсунутой палачом кружки и кивнул: - Ага… - Ну, вот, - кивнул палач, - не стесняйся, рассказывай… А его, - кивок в сторону пленника в ошейнике, - ты не бойся. Ему отсюда живым недалеко идти – на казнь только… И мальчишка стал рассказывать. Яссан еле успевал записывать за ним, а когда пальцы затекли, кивнул Кархану, и тот поменялся с ним местами. Но Яссан не вышел, остался в пыточной слушать рассказ мальчишки. История парнишки была достаточно простой и грустной. Мать его была из семьи серверов и, однажды собирая в лесу хворост, попалась на глаза охотящимся молодым господам. Девушка была красива, и молодые моны решили развлечься с нею. И развлеклись. Через несколько часов они ускакали, бросив бедняжке несколько золотых монет и ничуть не заботясь о её дальнейшей судьбе. Бедняжка была в жутком состоянии, но, на счастье или несчастье, на неё наткнулся местный травник, живший в лесу отшельником. Он подлечил девушку, но рассудок её повредился навсегда. А вскоре выяснилось, что бедняжка забеременела от кого-то из своих насильников. Семья не приняла бы её назад, поэтому травник оставил девушку у себя, надеясь, что её рассудок со временем прояснится. Однако лучше ей не становилось, а через семь месяцев у бедной девушки начались преждевременные роды, и она родила слабенького худенького мальчика, сама же скончалась от родильной горячки, несмотря на все усилия доброго травника. Травник похоронил девушку в лесу и стал заботиться о малыше. Он скрывал его от всех, что было немудрено, учитывая историю появления мальчика на свет. К тому же два пальца на правой ручке младенца от рождения были сросшимися, и травник понимал, что если малыш попадётся на глаза Чистильщикам, его немедленно уничтожат. Мальчик подрастал и оказался на удивление смышлёным, несмотря на слабое здоровье. Со временем травник сумел рассечь кожу и мышцы его сросшихся пальцев, так что отклонение стало не так заметно, а мальчику велел говорить про шрамы и плохо сгибающиеся пальцы, что он ещё ребёнком попал рукой в капкан. Мальчик был очень привязан к старому травнику, которого стал называть дедушка. Старик же называл мальчика Егани, что значит «найдёныш», он выучил приёмыша читать и писать, передал ему всю свою премудрость, а потом… потом у мальчика проявился Дар. Похоже, какие-то способности к магии были и у старого травника, потому что он смог научить Егани нескольким простеньким заклятьям. А потом Егани нашёл на чердаке лачуги травника книгу и выучился делать разные амулеты – в том числе способные наслать болезнь, проклятие или обладающие большой разрушительной силой. Но он никогда не применял их, скорее, проверял, какие силы ему подвластны, а потом просто уничтожал… А потом… потом пришли Чистильщики. Старый травник был казнён, лачуга сожжена, а сам Егани оказался пленником Чистильщиков. Книга, к несчастью, попала в руки великого Приора, и он сумел вытянуть из Егани правду о разрушительных амулетах. Поэтому мальчику сохранили жизнь, впрочем, постоянно подвергая его издевательствам и жестоким наказаниям. Порой Егани приказывали сделать тот или иной амулет, и, хоть мальчик сопротивлялся, делать, что приказывали, ему приходилось… После изготовления каждого из амулетов он долго болел, но Чистильщикам не было до этого никакого дела. В последний раз по приказу Приора он сделал несколько амулетов, насылающих болезнь и смерть. Но для того, чтобы они сработали все одновременно, необходимо было активировать их на месте. Так Егани был отдан недвусмысленный приказ отправиться во дворец и активировать все амулеты в строго определённом порядке.