Чистая линия

«Так тебя никто не узнает, и мы повеселимся», - отозвался браслет и злобно захихикал. И тут Ляме стало по-настоящему страшно. Он вдруг понял, что браслет будет им пользоваться и даже помогать ровно до той минуты, пока не получит нужного ему мага. А потом… потом он попросту исчезнет, оставив Ляму расхлёбывать последствия. И хорошо, если эти последствия будут не слишком фатальными – а если маг погибнет? Тогда Ляме действительно будет плохо… очень плохо. И даже если его оставят в живых - не факт, что это будет везением. Но что же делать? Сейчас контроль над телом полностью перехватил проклятый браслет, и даже если они найдут нужного мага – предупредить его не удастся – браслет не даст сделать ни одного лишнего движения… думай, Ляма, думай… Однако не стоит это делать слишком эмоционально – эмоции браслет прочитает с полпинка и вывернет все мысли Лямы, всё узнает. Хорошо, что за время совместного сосуществования с браслетом Ляма хоть немного научился закрывать от него свои мысли… Произошло это чисто случайно – ещё в начале путешествия на Острова после того, как капитан взял его в первый раз, браслет начал изощряться в насмешках, называя Ляму шлюхой и подстилкой, готовой лечь под любого, лишь бы член в штанах шевелился… Это сейчас Ляма на такое внимания не обращал уже – ну, шлюха, и шлюха, у каждого свои недостатки. А тогда насмешки браслета вызвали в памяти ещё свежие воспоминания о плене у разбойников, заодно напомнив, кто его имел, в каких позах и сколько раз. И Ляма вдруг представил себе, что лежит на кровати в маленьком, отгороженном занавеской закутке у старого охотника, вдыхает вкусный аромат мясного бульона и запах сушащихся трав. И слышит, как старик бродит по дому, делая какие-то свои дела, и напевает старческим дребезжащим тенорком: - Милая-красивая, Свеча неугасимая, Сияла, да растаяла, Любила, да оставила… У этой старой песенки о несчастной любви было много куплетов, Ляма её слышал не раз ещё в те времена, когда была жива его мать, и она прочно ассоциировалась у него с покоем и счастьем. Он смог тогда успокоиться и очень удивился, услышав заполошный вопль браслетика: «Ляма, чёртово животное! Ты что, сознание потерял? Я тебя не слышу!» «Чьё животное?» – удивился тогда Ляма, надеясь, что это выглядело достаточно натурально, и добавил: «Задремал я малость…» «Задремал он, - фыркнул браслет. – Нет, ты точно животное. Как можно дремать, когда я с тобой разговариваю?» Вот так Ляма и понял, что браслет не совсем всемогущ, что можно скрыть от него кое-какие свои мысли… и, когда уж совсем припекало, отправлялся в закуток к старому охотнику. Он и сейчас был там, но не стоило задерживаться, пока охваченный эйфорией близкого избавления браслет не поймёт, что не слышит своего носителя. «Кровь… - неожиданно пришла в голову мысль, - ему нужна кровь… А что если не дать ему крови – он не может взять её против воли… Но я же клятву давал. Надо попробовать её обойти… Но как… Нет, сейчас слишком опасно. Ночью подумаю…» - решил Ляма и с неохотой покинул своё убежище. Мысленно, конечно же. И тотчас же его охватило чувство радостного предвкушения и желания немедленно отыскать нужное. И это были не его чувства. Это были чувства браслета, но сопротивляться им Ляма не мог. Поэтому седоволосый статный мужчина с волосами, заплетёнными в две косы, подобрал с кресла небрежно брошенный на него плащ, накинул его, застегнул, ещё раз оглядел себя в зеркале и хищно втянул ноздрями воздух, словно прислушиваясь к чему-то невидимому. А потом он улыбнулся и переступил порог гостиничного номера. Двое молодых парней из Магической Стражи, сидевшие в общем зале гостиницы и битый час потихоньку потягивавшие одну кружку пива, не обратили на него внимания. Они сторожили молодого парня, а не тридцатилетнего мужчину, выглядевшего гораздо старше из-за седины. *** Яссан собрался с силами и сказал: - Его Величество может уделить мне пять минут? Прошу вас, кайнар Госсе, это очень важно. Удивлённый Госсе кивнул, и Яссан, глубоко вздохнув, шагнул в кабинет. Император поднял голову: - Что такое, Яссан? Что-то случилось? - В общем, да… - промямлил Яссан, но тут же собрался и заставил себя говорить твёрже: - Простите, Ваше Величество, что отнимаю у вас время, но дело касается вашего секретаря, Кархана Дилэйни… - Вот только не говори… - скривился Лигалиран Максимус Третий, - что ты тоже хочешь его купить? - Что значит… тоже? – поразился Яссан. - А то, - сердито сказал Император, - что не проходит и недели, как какая-нибудь особь мужского пола из числа моих придворных не подаёт мне прошение о том, что хотела бы купить раба по имени Кархан в личное пользование… Весьма приличные деньги предлагают, кстати… Сколько там последний раз было, Госсе? - Семьдесят золотых, - отозвался Госселин. – Весьма неплохо. Прошение подавал… сейчас вспомню… некий Айлар Игрени. - Что? – побледнел Яссан. – И что вы ответили, Ваше Величество? - То же, - проворчал Император, - что и тебе отвечу, если ты по этому вопросу. Мне необходим мой секретарь, его мозги куда ценнее, чем его задница, и я не торгую рабами. Когда Кархан достаточно мне послужит, он выйдет отсюда свободным человеком и будет сам выбирать, с кем водиться, а кого посылать лесом. Ты всё понял, Яссан? - Понял, Ваше Величество… Только я не совсем об этом… Точнее, совсем не об этом. Но это тоже связано с Карханом… Император вздохнул: - Ладно, Яссан, ты меня заинтриговал. Излагай по порядку. Яссан вздохнул: - Понимаете, Ваше Величество, ему же придворные покоя не дают, а он даже ответить не может… Вот и сегодня… И Яссан рассказал Императору о происшествии в коридоре. Тот нахмурился: - Всё действительно так плохо? Госсе? - Ну, да, - вздохнул кайнар, - в этом смысле всё достаточно плохо. - Почему Кархан не сказал об этом мне? И почему молчал ты, Госсе? – возмутился Император. Госселин вздохнул: - Кархан гордый, очень гордый… Гордость – это единственное, что у него осталось. Поэтому он и сам не стал искать Императорской защиты, и меня заставил дать клятву, что я ничего не скажу. Вот я и молчал… А сейчас думаю, что повёл себя, как идиот. Нужно было всё рассказать тебе… вам, Ваше Величество. Парню действительно не дают проходу эти монские сынки, а он даже оттолкнуть их не может. - Вот как? – зловеще улыбнулся Император. – Нашим придворным настолько нечего делать, что они не находят ничего лучше, чем шляться по дворцу и приставать к занятым делом рабам? Яссан! Подготовь указ о том, что с завтрашнего дня все молодые придворные в возрасте от восемнадцати до тридцати лет обязаны ежедневно уделять тренировкам по военному делу под руководством моего лейтенанта Гвардии не менее четырёх часов в день! Кстати, заодно получим и обученную воинскую часть… надо назвать только как-нибудь покрасивее… Когорта Верных… объявить службу в ней невероятно почётной для мона… и заставить дать нерушимую клятву в верности Императору. Госсе, обдумай текст клятвы, хорошо? Но клятву пусть дадут только по истечении месяца тренировок, думаю, что где-то треть в процессе отсеется… Тем же, кто отсеется – запретить доступ ко двору и найти какое-нибудь подходящее дело в Прибрежных крепостях… Или, если уж совсем толку не выйдет – пусть отправляются в имения и сидят там тише воды, ниже травы… Заодно и на расходах на содержание двора сэкономим – деньги нам вскоре понадобятся, а новые налоги я вводить не хочу. - Ваше Величество, - восхищённо протянул Яссан, - да вы тиран… - А тебя это пугает, Яссан? - Нет, - ответил Яссан. – Ни капли. Давно пора. Только… - Что ещё? – отозвался Император. - Айлар Игрени, - торопливо сказал Яссан. – Не думаю, что стоит включать его в Когорту Верных. Мой отец… Мой отец когда-то наказал мне остерегаться Айлара… - Тамир Ритейни – человек умный, - кивнул Император. – Но у тебя ведь есть что-то ещё, Яссан? Яссан вздохнул. Доносить на Игрени не хотелось, это было против неписаного кодекса чести монов, но слишком явный интерес Айлара к Кархану обозначал нешуточную опасность для последнего. Так что желание обезопасить упрямого раба перевесило впитанные с детства правила. - Да, - ответил Яссан. – Правда, это всё на уровне слухов и недомолвок, но Айлар Игрени опасен. По-настоящему опасен. И Яссан рассказал историю с несчастным женихом Айлара Игрени. - Вот как… - протянул Император и лицо его стало жёстким. – Но ты прав, Яссан, всё это только слухи, увы… Но я думаю, что твой отец точно знает в чём дело. Завтра я поговорю с ним… и если он подтвердит эту историю… Человек, совершивший подобное, недостоин называться благородным моном. А сейчас… сейчас уже достаточно поздно. Ступай домой, Яссан. Завтра всё решим. - Минуту, - сказал Госсе. – Как, ты говоришь, звали того несчастного юношу? - Я… - растерялся Яссан, - я точно не помню. Кажется, Алишандо… - Алишандо, - кивнул Госселин. – Красивое имя. На старинном диалекте Империи оно обозначает «Верное Сердце». Скажи, а его можно произносить, как «Шанди»? - Ну да, - удивлённо ответил Яссан. – Шанди… Сердечко… Наверное… А что такое, кайнар? - Да нет, - покачал головой Госсе. – Просто к слову пришлось. Спасибо, Яссан. Ты молодец. Ступай домой, завтра только будь вовремя. - И скажи, чтобы Кархан зашёл, - добавил Император. Яссан торопливо поклонился, передал Кархану приказ Императора, наскоро попрощался и помчался к выходу из дворца. Отец ждал его к ужину, а Тамир Ритейни очень не любил, когда сын задерживался. Выбежав из ворот, Яссан стал высматривать свою карету, но тут же вспомнил – вот незадача – что узнав о его назначении, отец заявил, что скромным служащим, каковым является помощник секретаря, пусть и Императорского, в каретах разъезжать не подобает. Правда, с утра, по пути в Совет Монов, отец его всегда подвозил, да и обратно старался прихватить, но сегодня он уже уехал и ждёт его дома. Помянув недобрым словом воспитательную методу Тамира Ритейни, Яссан накинул на голову капюшон плаща и быстрым шагом свернул в проулок, чтобы сократить путь до дома – напрямик было всего минут пятнадцать быстрым шагом. Он и не заметил, как следом скользнули две незаметные тени… *** Тамир Ритейни сердился. Сын непозволительно опаздывал, и это было совершенно непохоже на него. Мон без аппетита поковырялся в тарелке с жарким, выпил вина из высокого радужного бокала и встал из-за стола, веля прислуге убрать всё. Пусть теперь непослушный сын пробирается на кухню и выпрашивает у кухарки, питавшей к нему самые добрые, практически материнские чувства, вкусненького на ночь. Дисциплина прежде всего, а он-то думал, что Яссан, наконец, взрослеет. Неужели он всё-таки сумел добиться взаимности у Кархана? Однако Тамир так и не смог заснуть, а когда глубокой ночью разбуженный слуга ответил, что молодой господин ещё не вернулся, в сердце мона закралась непонятная тревога. Поэтому, кое-как протерпев до утра, он помчался во дворец.