Чистая линия

Этот день для Лямы начинался, как обычно. То есть с утра его бесцеремонно растолкали и пинками отправили растапливать очаг. Ляма медленно встал, морщась от боли – прошлая ночь выдалась бурной, и больше всего ему хотелось свалиться в своём уголке, укрыться лохмотьями, которые служили ему одеялом, и просто полежать, чтобы его никто не трогал и не шевелил. Но он молча встал, понимая, что с разбойниками шутки плохи. Вполне терпимые пинки могли превратиться в жестокие побои, после которых Ляма отлёживался по нескольку дней, и даже Слепая, несмотря на всю свою к нему неприязнь, приказывала разбойниками поить его какими-то отварами и несколько дней не трогать. Правда, такого не было уже давненько, Ляма стал послушным… но повторения этого опыта он не хотел ни за что. Итак, Ляма покорно растопил очаг, и в пещере стало распространяться приятное тепло. Потом Слепая поставила на огонь котёл, в котором стала варить нечто вроде каши, в которую крошила кусочки вяленого мяса и съедобных кореньев. Запасы разбойников подходили к концу, рацион становился всё более скудным, и волей-неволей нужно было искать хоть что-то съестное. Разбойники, кстати, грабежом занимались далеко не каждый день - во-первых, путники через горы проходили не так часто, особенно зимой, во-вторых, наученные горьким опытом купцы предпочитали не отправляться с товаром в одиночку, а ждать попутчиков, да ещё и многочисленную охрану нанимать вскладчину. Такие большие купеческие караваны были шайке просто не по зубам, так что с подходящей добычей был напряг. Ею обычно становились либо крестьянские обозы со съестным – мужики, как бы их много ни было, драться толком не умели, и стоило разбойникам навалиться всем скопом – сдавались. В этом случае у крестьян был шанс уйти ограбленными до нитки, но живыми. Тех же, кто продолжал упорно защищать своё добро, озверевшая шайка приканчивала на месте. Лакомым кусочком был и купец, пустившийся в путь с товаром, но рассчитывавший только на собственных слуг без достойной охраны и многочисленных попутчиков. Такого тоже обдирали чуть ли не догола и отправляли восвояси. Благочестивая Стража давно спала и видела, как бы застукать шайку Карана на горячем, но разбойники, благодаря посещавшим Слепую озарениям, избегали расставленных ловушек. Даже Чистильщикам не удалось поймать шайку, хотя они регулярно совершали рейды в горы. В такие дни все дружно отсиживались в пещере, и как это было грустно, знала только Лямина задница, которой приходилось отдуваться за вынужденные простои. Так что, если не подворачивалось другой добычи, разбойники пытались подстрелить горного козла или маленького оленя-чибути, ловили рыбу и собирали белые и серые комочки – споры съедобных лишайников, растирать которые до превращения в муку одним плоским камнем на другом приходилось опять-таки Ляме. Потом Слепая пекла из этой странной муки лепёшки, и на вкус они получались ничем не хуже пшеничных и долго не черствели. Вот и сегодня, поев варева Слепой и оставив Ляме отскребать остатки со дна, разбойники засобирались на промысел. Ляма же остался со Слепой в надоевшей до оскомины пещере. Когда он выскреб со дна остатки каши, Слепая тихим монотонным голосом велела ему вычистить котёл, а затем принести воды. Ляма молча подчинился, взял котёл и отправился на берег горного подземного озерца, чтобы почистить его песком. Чувствовал он себя отвратительно и надеялся хоть немного освежиться в озере, вода в котором была не стоячей, а проточной – на дне бил родник, а лишняя вода нашла себе дорогу на волю, прочистив в скале протоку – впрочем, не слишком широкую, чтобы можно было попытать счастья и уплыть по ней. Ляма и не пытался. Вода в озерке была кристально чистой, но холодной, ополоснуться в нём было можно, но после этого даже холодный суховатый воздух пещеры казался тёплым. Будь протока даже более широкой, ноги пловца свело бы судорогой уже через несколько минут, и побег бы точно удался – только на тот свет. Ляма сначала разделся, кое-как ополоснулся и, щёлкая зубами, прополоскал в озере те лохмотья, которые остались у него от одежды. Делал он это не из чистоплотности – ею Ляма не отличался никогда, а потому что слишком грязная подстилка разбойникам не нравилась, и за это могли жестоко побить. За чистоту воды он не беспокоился – озеро очищало себя само. Умываясь, Ляма обратил внимание на свое отражение в озере, и его словно тряхнуло. Круглая, как блин, упитанная физиономия превратилась в исхудавшее, узкое лицо, волосы приобрели неопределённый пепельный оттенок, щёки ввалились, кожа стала бледной, глаза – тусклыми. Он попытался улыбнуться своему отражению, но так стало ещё хуже. Стали видны провалы во рту на месте выбитых нижних зубов. На Ляму из озера смотрел сорокалетний каторжник. И тут парню стало так плохо и страшно, что с ним приключилась самая настоящая истерика. Ляма грохнулся на песок, судорожно загребая его пальцами, и зарыдал. У него совсем не осталось времени. Ещё немного – и он попросту сдохнет здесь… Пальцы Лямы продолжали машинально загребать песок, и вдруг они наткнулись на что-то твёрдое, гладкое и округлое. Удивлённый парень моментально бросил рыдать и поднёс к глазам найденное. И тут же чуть не отшвырнул его подальше. Это был браслет из тёмного металла – гладкий и тяжёлый. Металл не был похож ни на железо, ни на бронзу, что-то в нём было неуловимо… чужое. «Не вздумай меня бросать, Ляма! - вдруг прозвучало у него в голове. – Иначе так и сдохнешь подстилкой у разбойников!» - Аааа! – завис Ляма. – Чтооо??? Чтооо это? «Вот придурок, - прозвучало в голове. – Ладно, будем работать с тем, что подвернулось. Я это. Я. Браслет. Я артефакт». - Чего??? – у Лямы начался мощнейший разрыв шаблонов. «Ничего, - прозвучало в голове. – Кончай истерику». И тут же на глазах изумлённого Лямы браслет ожил, превратился в маленькую чёрную змейку с антрацитовыми глазками-бусинками и… скользнул на Лямино запястье, обвился вокруг него, и вновь зазвучал голос: «Ну, вот, теперь ты меня просто так не выбросишь… Короче, Ляма, волшебный я. Могу тебе помочь, но только если ты согласишься помочь мне. Не нервничай. Успокойся. Я действительно могу очень многое. И я могу дать тебе свободу, богатство и власть». - И что ты хочешь за всё это? – Ляма подуспокоился, и в нём проснулись общие со скрягой Выгой гены. «Совсем немного. Три капли твоей крови раз в седьмицу. И потом, знаешь ли, Ляма, я зачарован. Я долгие годы… да что там, века… короче, очень долго провёл я в этой пещере, и меня никто не слышал. Видно, местные особи не воспринимают мои мысленные импульсы. Ты первый оказался такой… уникальный… Так вот, я не собираюсь пить твою кровь долго. После того, как ты получишь всё, что захочешь, ты отдашь меня магу, который владеет Магией Порталов. Думаю, что с ним я смогу договориться и вернуться туда, где обрету свой истинный облик. Идёт?» Ляма задумался, но потом посопел и честно ответил: - Я не знаю, что такое Магия Порталов. И вообще, в Империи Магна никаких магов нету. «А это уж моё дело, Ляма… - отрезал голос. – Если это и впрямь так – то я буду выполнять твои желания до конца твоей жизни. Ну так что, Ляма? Думай быстрее!» Ляма задумался. Как ни странно, он сумел ухватить суть и решил, что раз уж эта странная безделушка поможет ему вырваться от разбойников, да ещё и обрести богатство и власть, то почему бы и не потерпеть? Три капли крови в седьмицу – не такая уж большая плата за исполнение желаний… И он заявил: - Хорошо, я согласен. А ты поможешь мне отомстить? И… и мне ещё нужен один человек… И… «Не всё сразу, - огрызнулся голос. – Сначала произнеси клятву. И дай мне крови». Ляма вздохнул, но деваться было некуда, и он спросил: - Что ещё за клятва? «Повторяй за мной» - тут же отозвался голосок и начал произносить слова на языке, который не был знаком Ляме. Строго говоря, этот язык никому был не известен в этом мире, его хриплые гортанные звуки были страшноватыми и чуждыми, но Ляма уже решился. На него нашёл тот самый порыв, с которым он когда-то втыкал кинжал в грудь Выги и поджигал трактир. Ляма стал повторять вслух эти странные слова, стараясь, чтобы они звучали как можно более похоже. Вроде бы получилось, и голос произнёс: «Теперь ты дал нерушимую клятву, Ляма. И если ты её нарушишь, то умрёшь страшной смертью… А теперь я попробую твоей крови…» И, не успел Ляма и «кыш» сказать, как браслет, вновь обернувшись змейкой, вонзил зубы ему в запястье, туда, где пульсировала от волнения вена. Змейка сделала несколько жадных глотков, и в голове Лямы вновь прозвучало: «Хорошооо… Теперь я буду спать. Во сне ко мне вернутся мои силы… А когда я проснусь – ох, и повеселимся мы с тобой, Ляма… И не бойся, другие меня не увидят… Только ты…» *** Илики и Шанди проводили новичков в столовую, немного показали Школу, но, когда поняли, что Алван и Малин устали, предложили проводить их в общежитие, чтобы те могли отдохнуть. Алван и Малин согласились, а ещё раньше, во время прогулки, поведали Илье и Шанди свою историю – довольно незатейливую, но грустную. Алван и Малин жили в одной деревне и с детства были привязаны друг к другу. Их семейства были связаны дружбой, поэтому родители решили поженить детей и совершили помолвку ещё в раннем возрасте. Алван и Малин не возражали – это был тот редкий случай, когда сердечная склонность совпала с желаниями старшего поколения. Их детство не омрачало почти ничто, кроме редких наездов Чистильщиков в село, и всякий раз они находили себе жертвы. Алвана и Малина тоже проверяли, и не раз, но никаких отклонений не находили. Так всё и шло своим чередом, пока не настала пора, когда ребёнок становится юношей. У Алвана выступили на щеках весьма некрасивые прыщи, и он частенько бегал к сельской кайне Тари за отваром от оных, не подозревая, что у Малина обнаружились проблемы посерьёзней. Когда отвар кайне Тари стал помогать, и количество прыщей у Алвана существенно уменьшилось, он стал понимать, что Малин вдруг начал его избегать, и вообще, в последнее время редко выходил из дома, предпочитая помогать в мастерской отцу-гончару. Удивлённый Алван вызвал жениха на разговор, тот долго не соглашался, но, в конце концов, согласился прийти вечером к реке и поговорить. Довольный Алван прилетел на свидание счастливый, как птичка, но угрюмое выражение лица Малина сразу его насторожило. А когда жених с ходу предложил расторгнуть помолвку, Алван разозлился. Что случилось? Почему он вдруг стал нехорош? Малин же только грустно улыбнулся и стал снимать рубашку. Только сейчас Алван обратил внимание, что в тёплый летний вечер Малин надел рубашку с длинными рукавами, прикрывающими запястья, да и на шею его была намотана какая-то тряпица. А когда Малин закончил свой вынужденный стриптиз, то Алван понял, что у его жениха проблемы посерьёзнее, чем прыщи. По спине Малина вдоль позвоночника спускалась полоска гладких перламутровых чешуек, несколько таких же чешуек было на груди, а на шее… на шее появились раскрытые розовые щели, очень напоминавшие жабры. Сначала Алван онемел, но, заметив боль в глазах любимого, бросился его обнимать и заверять, что для него ничего не изменилось, что он по-прежнему любит Малина. - Нет, - ответил Малин. - Мы должны расторгнуть помолвку, иначе тебя вычистят вместе со мной. И Алван с ужасом вспомнил, что через несколько дней в село должны приехать Чистильщики. И что такое явное проявление отклонения от них не скроешь. Но отказываться от Малина он не собирался. - Мы убежим! Будем скрываться в лесах! – горячо воскликнул он. Малин сначала отнекивался, но потом вынужден был уступить напору жениха. Они действительно ушли из деревни, некоторое время вполне благополучно скрывались в чаще леса, устроив там что-то вроде землянки. Но потом на их жилище набрёл охотник. И набрёл в самый неудачный момент – Алван и Малин занимались любовью. Заглянув в оконце землянки, охотник прекрасно их разглядел и бросился бежать в соседнюю деревню – доносить Чистильщикам, что в лесу скрывается тварь с отклонениями, избежавшая справедливой зачистки. Примчавшись, он расписал Малина таким чудовищем, что следом за Чистильщиками, похватав топоры и косы, потянулись и местные крестьяне. Так что Алван и Малин и опомниться не успели, как их землянка оказалась окружена. Чистильщики набросились на Малина, худой и невысокий Алван не воспринимался ими, как помеха, но в этот момент в Алване словно что-то взорвалось. Пробудился дремавший до сих пор Дар, и от рук юноши ударила в Чистильщиков тугая волна воздуха такой силы, что их разметало, как кегли. Перепуганные крестьяне тут же бросились бежать, в бега ударились и Алван с Малином – теперь зачистка грозила обоим. Несколько недель им удавалось ускользать от преследователей, но силы их были на исходе, к тому же один из Чистильщиков умудрился ранить Малина… тут-то и встретил их случайно возвращавшийся с новыми приобретениями из очередной поездки кайнар Госсе. Так Алван с Малином оказались в горной Резиденции, а затем и на Островах. Илья внимательно выслушал эту незатейливую историю и в очередной раз подумал, что Император, задумавший уничтожить Чистильщиков, прав. Тысячу раз прав. Но письмо Валрана жгло карман, так что Илья и Шанди отвели Алвана и Малина в общежитие, сердечно с ними распрощались, пообещав, что завтра непременно разбудят и отведут на Испытание… И только после этого оказавшись у себя в комнате, Илья смог распечатать заветное письмо.