Чистая линия

Три месяца спустя. Илья с натугой крутил тяжёлые каменные жернова ручной мельницы. Выга не был бы Выгой, если бы не экономил каждый медяк, любовно складывая их монетка к монетке, а потом, когда монеток набиралось на серебрушку, менял их и складывал скопленные серебрушки отдельно от тех, что предназначались для сдачи и размена. А уж когда этих серебрушек накапливалось достаточное количество – тогда уж торжественно обменивал их у заезжих менял на золотую монету. Монеты складывались в выложенный особым камнем и окованный железом совершенно неподъемный и несгораемый сундук в спальне Выги, ключ от которого он всегда носил на шее, и отобрать его у прижимистого трактирщика было не легче, чем новорожденного детёныша у злобной горной кошки. Какое отношение имели жернова ручной мельницы к прижимистости, даже скупердяйству Выги? Самое прямое и непосредственное. Не так уж далеко, в половине дневного перехода находилось не слишком богатое, но вполне себе зажиточное фригольдерское село, где, само собой, была и мельница. Мельник за помол брал совсем не грабительскую цену, но Выге и это было несносно. Зачем тащить мешки с зерном за полдня пути, да ещё и платить за помол, если в странноприимном доме имеются «законтрактованные слуги», то есть рабы – такие, как Илья? Не Выге же придётся до красных кругов в глазах, надрываясь, крутить тяжёлые жернова? А если мука будет немного грубовата – что с того? Свежие лепёшки из любой муки вкусны, а уж если зачерствеют – можно и рабам скормить. Всё сожрут, да ещё и за счастье почтут. Правда, такое счастье рабам выпадало редко – прижимистый Выга держал трактир не первый год, прекрасно знал, в какие дни стоит ждать наплыва клиентов, а какие будут не очень урожайны, и указания поварихе Маце давал соответствующие. Вообще странноприимный дом – предприятие очень выгодное, если знать, как соблюсти экономию, каким гостям можно подать вино, слитое вечером из всех недопитых кувшинов, а кому лучше достать из погреба затянутую паутиной глиняную бутыль тридцатилетней выдержки, но и слупить за это соответствующим образом, кто за лучшее блюдо сочтёт похлёбку из мясных обрезков, а кому подавай что-нибудь изысканное, но дорогое, кому просто нужен слуга, чтобы помог вымыться и сделал потом массаж, а кому подавай на ночь шлюху… и какого пола – тут тоже важно не ошибиться. Выга знал все эти хитрости, оттого и процветал и запихивал время от времени в свой заветный сундук очередную миленькую, славненькую золотую монетку. Деньги были его страстью, его единственной настоящей любовью, ибо Выга был вдов, единственную дочь выдал замуж за старого, но богатого купца из Столицы, та в браке прожила недолго – старый сластолюбец быстренько скончался от частых любовных ласк с молодой красоткой, и Выгина дочь осталась бездетной вдовой. Мужнина родня быстренько подсуетилась и нашла нового претендента на руку и сердце молодой женщины, дабы вдовья часть наследства не ушла из семьи. Дочь Выги вступила во второй брак… и не прогадала, сейчас она благоденствует в Столице, родила новому мужу троих сыновей, и пусть он даже взял себе вторую жену – положение Выгиной дочери прочно. Но для отца она, увы, отрезанный ломоть, редко доходят от неё весточки с оказией, ещё реже пишет ей Выга. Что же касается единственного Выгиного сына-наследника – то он в восемнадцать лет разругался с отцом и тоже отправился в Столицу – поискать счастья, да так и сгинул, непокорный мальчишка. Ни слуха, ни весточки. Столица – она такая. Так что из всей родни остался у Выги единственный родственник – сын давно умершей двоюродной сестры, семнадцатилетний Ляма, который и жил вместе с двоюродным дядей и выслуживался, как мог, постигая сложную науку управления странноприимным домом, в душе надеясь, что Выга оставит распорядительную запись в его пользу. Но с распорядительной записью Выга медлил – во-первых, он совсем не собирался помирать и чувствовал себя на диво здоровым и крепким, а во-вторых, в душе всё-таки надеялся, что чудо произойдёт и пропавший почти двадцать лет назад сын Лаир всё-таки вернётся. Ляма об этих мыслях знал, но поделать ничего не мог, вот и отрывался на беззащитных рабах, выдавая это за рвение в помощи дядюшке. Короче, мерзкая подобралась парочка, что дядюшка, что племянничек – что и говорить… Илья продолжал механически крутить тяжёлые жернова, прокручивая в голове такие же тяжёлые мысли. Он прекрасно понимал, что тупеет от тяжёлой работы, слабеет от постоянного недоедания, озлобляется от несправедливых наказаний и что ему действительно совсем немного осталось до той грани, чтобы упасть в ноги Карану, буде тот появится в этой мерзкой дыре и умолять, чтобы тот забрал его с собой. А собственные помыслы теперь казались ему жалким чистоплюйством – в самом деле, если все, кого мстители убивали, хоть капельку похожи на Выгу и Ляму, то они вполне заслужили свою смерть. Но он ещё держался, ещё гнал от себя эти мерзкие мысли, ещё надеялся бежать и найти себе долю получше. И немалая заслуга в этом была совсем не его, а того, кого он встретил в этой гнусной дыре, и кто стал его другом. Единственным настоящим другом. Шанди. Именно Шанди первым помог ему, когда Выга три месяца назад заволок его в жалкую каморку, где спали законтрактованные слуги, и наскоро отходил плетью, приковав за ошейник к вбитому в стену крюку. Именно Шанди напоил Илью, плюнув на строгий запрет Выги, когда тот просто умирал от жажды после жестоких побоев. Именно в Шанди, несмотря на всю его ужасную жизнь, сохранялась странная вера в добро, и Илья не мог им не восхищаться. Шанди был таким же «законтрактованным слугой», как Илики, но его положение было ещё хуже. Ибо он был шлюхой, а по строгим законам Империи Магна мужчина, который продаёт своё тело другим мужчинам, достоин только презрения и считается нижайшим из низких, отбросом общества. И плевать, что согласия самого Шанди никто не спрашивал, плевать, что те, кто любит при свете дня порассуждать о приличиях и падении нравов, частенько сами не отказываются поразвлечься с красивым мальчиком. Они - люди уважаемые, а Шанди – мерзкая грязная шлюха. Причём даже Илье было понятно, что Шанди появился на свет в семье если не мона, то весьма богатого тушера, и каким образом красивый образованный юноша, которому можно было без труда найти супруга, оказался в столь жалком положении, было не слишком понятно. Но… Шанди о себе не рассказывал, а Илья не решался спрашивать… Всего, помимо Шанди, таких мерзких и грязных в странноприимном доме было ещё трое – двое подростков шестнадцати и семнадцати лет – ставших рабами из-за долгов семьи и – очень большая редкость – девушка, оказавшаяся неспособной к деторождению. Как только это выяснилось, семья мужа от неё отказалась, её собственная семья отказалась принимать назад бесполезную дочь, и девушку продали в возмещение совместных расходов на свадьбу. Девице – её звали Тилле – было уже восемнадцать лет, она сменила уже несколько похожих заведений, опускаясь всё ниже и ниже, ибо не становилась моложе и красивее, пока не оказалась в заведении дядюшки Выги. Здесь она пользовалась немалым спросом, ибо женщины в Империи Магна редко подрабатывали подобным ремеслом – женщины весьма ценились, поскольку могли рожать детей, и именно за это качество. Если же женщина оказывалась бесплодной, то её ждал либо бордель, либо ей срочно приходилось обучаться какому-нибудь ремеслу, чтобы зарабатывать себе на кусок хлеба и не отягощать родню расходами на свое содержание. Женщины здесь могли быть белошвейками, вышивальщицами, держать модные лавки, прислуживать в трактирах, что по сути было той же проституцией, пока она оставалась молодой и красивой, они могли быть повивальными бабками и целительницами, некоторые зарабатывали себе на жизнь росписью посуды… В общем, всё-таки мужской шовинизм был не настолько махровым, но отношение к женщине, как к существу второго сорта, в местных мужиков въелось прочно. Не всем дамам нравилось подобное положение дел, но сила, увы, была отнюдь не в их руках. Во всяком случае, Тилле частенько говорила о том, что мечтает накопить денег, купить маленький домик и зарабатывать на жизнь пряденьем и ткачеством - ей и сейчас приходилось это делать в дни, когда не было клиентов – Выга терпеть не мог, чтобы его собственность простаивала без дела, не принося ему дохода. Двое других шлюх, кроме Шанди, занимались самыми разнообразными делами по дому, ведь поддерживать всё в порядке приходилось Илье и Тамашу – парнишке ещё младше по возрасту, чем Илики, и они со всем справлялись с трудом, а Ляма, который по идее должен был помогать слугам, частенько раздавал только тычки и удары плетью. Трудиться он откровенно не любил, но при Выге старательно изображал неземное трудолюбие. Что же касается Шанди, то он в свободные дни занимался вышиванием, и из его рук выходили настоящие произведения искусства, которые охотно покупали проезжие побогаче. Выга вообще считал Шанди выгодным приобретением – и красивый, и воспитанный, и петь умеет, и вышивает… А за эти таланты можно получить хорошие денежки. Поэтому Шанди и Тилле пользовались некоторыми привилегиями, их лишний раз не задевал даже мерзкий Ляма… Зато на Илье, маленьком Тамаше и Рике с Лау – так звали двух других парнишек-шлюх – Ляма отрывался по полной. Если бы Шанди не чуял каким-то образом, что Ляма в очередной раз затеял над кем-то поиздеваться, и не вступался за очередную жертву, кого-нибудь из четверых Ляма бы точно уже прибил бы, поскольку был парнем рослым и сильным и силу свою не соразмерял совершенно. А Илью он особенно невзлюбил и всегда норовил огреть хлыстом или навалить работы побольше и потяжелее. *** Вот и сейчас, стоило Илье закончить молоть зерно и собрать муку в большую деревянную чашу, а потом присесть на минутку, чтобы перевести дух, как проклятущий Ляма появился, прямо как чёртик из табакерки. - Бездельничаешь, гадёныш? – прошипел он, занося хлыст, чтобы ударить больно, с оттяжкой. Конечно, все побои на Илье заживали достаточно быстро, но вот боль при этом частенько была адская – сказывалась плохое питание, организм буквально вытягивал силы сам из себя. За три месяца, проведённые под гостеприимной крышей Выги, Илья немного подрос, но окончательно отощал, и его одежда, постепенно превращавшаяся в лохмотья, болталась на нём, как на вешалке. Илья отпрянул от удара – уворачиваться он уже научился - и не удержался от ответа: - Ты мне не хозяин, чтоб понукать! Я свою работу сделал! - Да ты что? – хмыкнул Ляма, занося хлыст снова – ему нравилось играть с тощим мальчишкой, как кошка с мышью, и ещё он очень жалел, что Выга ещё не разрешает отводить горского недоростка в комнаты гостей – дескать, мал ещё и тощ. А Ляме порой хотелось, чтобы Илики и так заставляли работать – тогда и ему можно было бы попользоваться безвозмездно, как он частенько пользовался Риком и Лау. Шанди и Тилле он, правда, принуждать не осмеливался – за них дядюшка мог и наказать, считая их слишком ценными рабами, а вот тощий заморыш Илики вызывал у Лямы прямо-таки нездоровое желание, оттого-то и лют с ним Ляма бывал сверх всякой меры. И он прекрасно понимал, что мальчишка только разыгрывает смирение и покорность, а сам только и думает о том, как бы удрать, вот и следил за ним постоянно… А сейчас этот гадёныш осмелился перечить. Ему! Почти хозяину! Такого Ляма спускать был не намерен, поэтому он обозлился и всерьёз хотел спустить с горского заморыша его тощую шкуру. Илья вновь увернулся от хлыста, но Ляма почти поймал его за косу здоровенной лапищей. Илья и на этот раз успел вывернуться, но коса расплелась, и перстень, который он старательно хранил на себе все эти три ужасных месяца, со стуком упал на пол. Илья тут же бросился за ним, не обращая внимания на спину, которую обожгло болью от удачного Ляминого удара кнутом, и сжал перстень в кулаке, чувствуя, как от обычной безделушки его вдруг обдало странным теплом. - Это что у тебя? Покажи! – потребовал Ляма, но Илья отчаянно замотал головой и сжал перстень до того сильно, что побелели костяшки пальцев. Ублюдок Ляма схватил Илью и принялся выкручивать руку, но тут в каморку вошёл Шанди, которого не так давно затребовал к себе влиятельный проезжий клиент, которого Выга именовал кайнар Госсе и чуть ли не стелился перед ним. Илья с облегчением отметил, что выглядит Шанди совсем не плохо, значит, клиент попался не слишком сволочной, а сам Шанди сказал: - Отпусти мальчика. Хватит над ним издеваться. Хозяин требует, чтобы все слуги собрались в главной зале – это пожелание клиента. И побыстрее. Илья похолодел – неужели этот клиент педофил-любитель, и ему придётся всё-таки выполнять все его гнусные приказы? Однако Шанди не выглядел расстроенным, напротив, он даже подмигнул Илье, когда Выга этого не видел, может быть, всё не так уж и плохо? От зажатого в кулаке перстня вновь обдало странным теплом, Ляма с недовольным лицом отвернулся от мальчика, а Шанди осторожно взял Илью за руку и повёл в главную залу странноприимного дома. Именно там уже собрались все слуги – Тамаш, Рик, Лау и даже Тилле. Задумчивый Выга сидел у огня в глубоком кожаном кресле и что-то считал на маленьких ручных счётах, потягивая вино. Когда он увидел, что Шанди привёл Илики, то сказал: - Тамаш, позови быстрее уважаемого кайнара Госсе. Все в сборе! Тамаш мигом сбегал по лестнице наверх, вернулся и вновь замер рядом с остальными. А удивлённый Илья увидел, как по лестнице вниз спускается удивительно красивый молодой мужчина в дорогой нарядной одежде.