Охотники и жертвы

Какой-то назойливый звук не дает мне насладиться утренней дремой. Я пытаюсь, не открывая глаз, определить источник шума и его местонахождение, но не удается. Последний раз глубоко и сладко вздохнув, я сажусь в постели, привыкая к такому положению тела. Звук идет откуда-то из окна, прерываясь на глухое биение о стекло. Я выскальзываю из-под одеяла, становясь на желтый, прогретый солнцем квадрат деревянного пола и прыгаю по его близнецам, как по островкам, вплоть до самого окна. В правом верхнем углу тычется в раму пчела. По крайней мере, мне кажется, что это не оса, потому что они крупнее и какие-то неприятные. Я дергаю щеколду, чтобы выпустить насекомое, но стекло только жалобно звенит и шатается в оправе. Приходится равномерно прочистить и немного раскачать все стороны створок, и только после этого они поддаются. В комнате сразу веет прохладной свежестью, и, выгнав пчелу восвояси, я не спешу закрывать окно. Пыль, поднятая легким ветром, зависает в воздухе и тихо переливается в лучах солнца. Пожалуй, здесь даже неплохо. Конечно, если привести этот дом в порядок, чего мне делать совершенно не хочется. По-прежнему тянет вернуться в город, где я закончила школу и колледж, где остались мои друзья. Вернуться в настоящий дом, в тот самый, где я провела детство, где я жила все двадцать три года. В тот самый, что сейчас лежит обгоревшими развалинами, похоронив под собой все, что я когда-то любила. Этот дом был моей крепостью даже после смерти родителей, а потом он вспыхнул и превратился в труху. Так что в нем даже ремонтировать нечего. Убрать обломки и забыть. В конце концов, это тоже выход. Не думать о нем. Я оставляю окно распахнутым, надеясь, что к моему возвращению комната проветрится. Быстро привожу себя в порядок и одеваюсь, радуясь, что за эти годы водопровод не пострадал. Правда, свет мне включить так и не удается, потому я решаю позавтракать в городе. В телефонной книге, найденной в гостиной, я выискиваю номер такси и с интересом брожу по освещенным комнатам, пока сигнал автомобиля не привлекает мое внимание. Я не знаю точного адреса, потому просто прошу отвезти меня в участок шерифа. Надеюсь, что его помощник на месте, и я смогу вернуть свою машину, может быть, уже исправную. Улицы Бэкон-Хиллза залиты прохладным солнцем, и, надо признать, осень к лицу этому городку. На пассажирском сиденье мне нравится куда больше, чем за рулем в постоянной бдительности. И потому я с удовольствием разглядываю все, что пролетает мимо открытого окна. Хорошая погода выгнала людей из дома, и теперь, ближе к обеду, они расходятся кто куда, таща за собой детские коляски и домашних животных. Иногда волнами доносится музыка, но, когда мы подъезжаем к участку, там стоит ропот и шорох, как в муравейнике. Я расплачиваюсь с таксистом и сразу иду к главному входу, минуя служебные машины и множество другого, гражданского транспорта. Дежурный полицейский не слишком внимательно слушает причину моего визита, а потом кивает на одну из дверей, за которой я могу найти Джордана Пэрриша. Я благодарю его и иду в указанном направлении, но, оказавшись в новом помещении, не сразу нахожу помощника. Какой-то шум доносится из-за прикрытой двери шерифа, и я решаю не вмешиваться и подождать, пока кто-нибудь выйдет. Возбужденные, хоть и приглушенные голоса нет-нет, да долетают до меня, и, за неимением лучшего, я неосторожно вслушиваюсь в разговор. — ... происходит! — Стайлз, ты уверен, что в этом есть что-то необычное? Сегодня полнолуние, это кажется нормальным. — Шериф Стилински, такого не случалось раньше. Полнолуние сегодня, но все началось вчера. И если бы дело было в нас… Лидия тоже это почувствовала. Вы слышали крик? — Я… да. Это была Лидия? У нее все в порядке? Это значит, что скоро будут жертвы? — Обычно, да. Но странно то, что это случилось в одно время. Нам только нужно знать, если произойдет что-то необычное. Еще что-то. — Хорошо, я дам вам знать. Пэрриш, забери вот эти отчеты. Я отворачиваюсь от двери, чтобы никто не подумал, что я подслушиваю. Вообще-то их разговор более чем странный, но наверняка это только с моей стороны — полнолуние не ассоциируется в моей семье ни с чем хорошим. — Мисс Венатор? — помощник шерифа узнает меня и проходит к своему столу со стопкой бумаг. — Да, добрый день. У меня вылетело из головы, и я не оставила контактный номер, чтобы узнать насчет машины. Где мне ее найти? — Вашу машину отвезли в мастерскую на Грин-роуд, 23, я сейчас напишу вам. Я киваю, хотя абсолютно уверена, что запомнила, и памятка мне не понадобится. — Как дом? Вроде бы он неплохо сохранился, — замечает Пэрриш, размашистым почерком оставляя на листе адрес. — Да, он по-прежнему в хорошем состоянии, разве что проводка пострадала, или его отключили от электросети. — Должно быть, так и есть — вы можете вызвать мастера, — он протягивает мне листок и визитку, найденную где-то в столе. — Большое спасибо! — я расплываюсь в улыбке. — Я так и сделаю! Если решу остаться, — поспешно добавляю я. — Что ж, выбор за вами. Я еще раз благодарю Пэрриша и покидаю здание, снова готовясь вызвать такси. Пока в трубке звучат гудки, я медленно бреду между машин, выискивая какое-нибудь место, где можно присесть. Дверь участка за моей спиной распахивается, и владельцы голосов, что я слышала, оказываются на улице. — Все это мне очень не нравится. А интуиция никогда меня не подводит. — Я знаю, Стайлз, но что мы можем сделать? Скорее всего, это был единичный случай, хотя очень странно, что Лиам и даже я, не смогли… помешать этому. Что-то случилось с нашей Стаей этой ночью, за день до полнолуния. И я не знаю, почему Лидия тоже это почувствовала. — Ты звонил Кире? Она что-то сказала? — Я вас слушаю. — Да, она проснулась от крика Лидии, а когда попыталась включить свет, лампы перегорели. — Она… прошлась по ним током? — Я вас слушаю, говорите. — Да, она сказала, это произошло случайно, но когда Кира взялась за выключатель — вырубило свет во всем доме. Рядом с ухом раздаются настойчивые короткие гудки, и я понимаю, что на том конце повесили трубку. Мысленно чертыхнувшись, я набираю номер заново, но мгновенно забываю все, что должна сказать диспетчеру, потому что разговор за моей спиной продолжается. Я не хочу оборачиваться — мне слишком интересно, но, в то же время, если они обнаружат, что их слушают — будет неловко. Я бросаю взгляд в стекло одной из машин, но сзади меня никого нет. Голоса продолжаются правее, в соседнем ряду автомобилей. — Думаю, нам стоит собраться и поговорить всем вместе. — Что насчет Дерека? — Я не… — Погоди-ка! — неожиданно начавшаяся мелодия прерыватся, и все тот же голос произносит. — Да, пап… Это отлично! Спасибо! — Что там? — Крис Арджент вернулся в город. Я резко останавливаюсь. — Хорошо бы увидеться с ним, возможно, он… Крис Арджент здесь, в Бэкон-Хиллз? С тех пор, как я узнала, где именно находится дом Венаторов, я и не задумывалась о том, что кто-то из друзей родителей тоже может быть выходцем из этих мест. А Крис был очень давним знакомым. Я помню его, еще когда мне было три или четыре года: он часто приезжал в гости к маме и отцу, а заодно уделял время и мне. А потом он заглядывал с дочерью, кажется, она младше меня на несколько лет. — Можем поехать к нему прямо сейчас и… Черт, если я сейчас выйду и спрошу, не ослышалась ли я… Но я решаю сделать вид, что вовсе не подслушивала и привлекло меня лишь знакомое имя, а потому сворачиваю в сторону голосов. И, надо признать, вовремя, потому что один из парней уже садится в машину, а второй лишь немного отстает. — Прошу прощения, я… Услышала знакомое имя. Вы сказали, Крис Арджент в городе? — я прикусываю губу, стараясь не выдать смущения. Юноши переглядываются. То, что я стала свидетельницей разговора, явно настораживает их, но вскоре один их них кивает. — Да, вы его знаете? — Да, знаю. Я приехала в город только вчера и не думала встретить здесь кого-то знакомого. Он друг семьи, — поясняю я. — Вы хотите узнать, как его найти? — подсказывает один. — Мм…да. — Мы можем подвезти вас, — продолжает он, и, поймав мой удивленный взгляд, добавляет. — Мы направляемся к нему. Его друг, похоже, не больше меня ожидал такой щедрости. Но он тоже кивает, и я сбрасываю набранный номер такси. — Спасибо. Дорога проходит в молчании, которое первое время настораживает меня. Между собой парни больше не разговаривают, но мне почему-то кажется, что им очень хочется. Постоянно бросая взгляд на их спины, я все же стараюсь следить за тем, куда сворачивает машина. Может, я слишком подозрительна, но я плохо верю в бескорыстие. «Это потому что сама такая!» — часто говорила бабушка Генриэтт. Вот уж нет. Я и сама могу помочь кому-нибудь, если представится шанс, и награда мне не нужна. Впрочем, за время оказания услуги от меня можно наслушаться столько нелестного… Понимаю, что это заметно разредило очередь нуждающихся в моем внимании. Но эти ребята, похоже, помогают мне по доброте души. Парень за рулем нетерпеливо перебирает пальцами, и в один миг бросает на меня взгляд в зеркало дальнего вида. Лицо у него обеспокоенное. Он сворачивает на узкую улочку и останавливает автомобиль рядом с каким-то домом. Я выхожу из машины и следую за парнями к большому двухэтажному коттеджу в тени деревьев. Когда дверь открывается, я еще не успеваю дойти до нее, и потому все внимание хозяина достается юношам. До меня доносится разговор, который они начинают. — Здравствуйте, мистер Арджент! — с порога бросает парень, который предложил меня подвезти. — Я не успел сказать твоему отцу, что приехал, Стайлз, а вы уже здесь, — мужчина усмехается. — Полагаю, что-то случилось? — Случилось, только это мы обсудим чуть позже. Второй парень оборачивается в мою сторону, и взгляд Арджента перемещается на меня. Он внимательно смотрит на мое лицо. — Эта девушка услышала наш разговор… И утверждает, что вы знакомы. Но я уже сама подаю голос, понимая, что вступление закончено: — Мистер Арджент, меня зовут Грей. Грей Венатор. Вы помните моих родителей? Крис улыбается. — Конечно, помню, Грей. Я не узнал тебя сразу — ты повзрослела с нашей последней встречи. Вы все, проходите в дом. Он пропускает нас и, закрывая дверь, ведет в гостиную. Парни чувствуют себя свободно, видимо, бывали здесь раньше, а я все-таки ощущаю себя незваной гостьей. — Зачем ты приехала в Бэкон-Хиллз, Грей? — прямо спрашивает Арджент, не сводя с меня внимательного взгляда. — Дом родителей отца, он теперь мой, и я хотела посмотреть его. Крис кивает. — Он все еще крепок: время почти не тронуло его. — Да, но внутри требуется уборка. И я предчувствую, что мне придется ее провести. — Хочешь остаться здесь жить? — он чуть улыбается. — Уезжаешь из родительского дома? Я сглатываю. — Он сгорел. Арджент хмурится и чуть подается вперед. — Как это случилось? Все… Ты в порядке? — Да, — чуть помедлив, киваю, а потом уточняю. — Меня там не было, и пожарные до сих пор не нашли источник возгорания. Не уверена, что там теперь можно жить. Я замолкаю и немного отворачиваюсь от присутствующих. Воспоминание об огарках дома вызывает горечь и ком в горле: те немногие вещи, что уцелели, запросто поместились бы в паре спортивных сумок. — Мистер Арджент, мы хотели поговорить с вами, это ненадолго, — вступает один из парней, и я делаю вид, что заинтересовалась фотографиями на каминной полке. Звучит многозначительный кашель, и Крис предлагает пройти в кабинет. Выходя из комнаты, он ободряюще кивает мне, и я слегка улыбаюсь. Я приближаюсь к камину, намереваясь получше рассмотреть фото. Их здесь довольно много, рамки теснят друг друга и перекрывают, создается впечатление, что Крис не знал, какие выбрать, и потому поставил на виду все. Я нахожу глазами счастливое лицо Виктории, которую почти не знала, а рядом с ней замечаю юную Эллисон. Девочке здесь лет тринадцать, примерно в таком возрасте мы виделись в последний раз. Тогда она уже на скорость пробивала центры десяти мишеней и задорно смеялась, когда рассказывала, как родители были удивлены и горды ее победой на одном из чемпионатов. Я тогда изучала латынь в колледже и уже два года как решительно отказалась от продолжения семейного дела. Крис и мама с отцом ушли куда-то в тот день, а, когда вернулись, я уловила отчетливый животный запах, оставшийся багровыми пятнами на их темных одеждах. Мать предостерегающе глянула на нас с Элис, и я поспешила увести девочку в другую комнату. Она еще не знала, что ее семья тоже охотники. У Венаторов посвящение происходит в семнадцать, подготовка к нему — все годы до этого. Никто не говорил мне, что наша спортивно-активная семья не просто одержима выживанием в глухой местности. Потому я с удовольствием училась пользоваться огнестрельным оружием, искать следы животных, прислушиваться к каждому шороху и чуять эту едва уловимую перемену в воздухе — от безопасности к боевой готовности. Это были марш-броски, ранние подъемы, внезапные срывы с места и мгновенные перемены целей, тактик и поведения. Если родители вывозили меня в лес на собрания таких же активных американцев, наша семья всегда была первой. Я была счастлива находиться в этой вечной погоне, у меня сосало под ложечкой от очередной ловушки, которую мы изобретали с отцом, я думала, что это одна бесконечная игра, в которой я постоянно побеждала. А потом мне сказали, к чему все это. Зачем учиться различать запахи в абсолютной темноте, уметь вгонять пули в одну точку, выбивая новой предыдущую. Зачем были все эти «увеселительные» недели, которые мы жили в глуши. К чему меня готовили. Для чего я была рождена. Я не знала, что делать. Осознавала только, что не могу, не хочу этим заниматься, не сумею выйти из дома с жаждой охоты в глазах. С такой засыпали родители, с подобным ужасом просыпалась я. Однажды я согласилась пойти с ними. Это был первый и последний раз, когда я убила живое, мыслящее существо. Я стояла, глотая слезы, когда мама с жалостью смотрела на мое застывшее бледное лицо. Взгляд отца был спокоен, как и его реакция на мой отказ. Они сказали, что у меня есть право выбора, и если я не собираюсь посвятить этому жизнь — не стоит подвергать себя временной опасности. «Не готова оглядываться до конца своих дней — не ввязывайся в эту борьбу». Я не хотела оглядываться. Может быть, Эллисон решила иначе, или решили за нее. Наверное, она не смогла остаться в стороне. А я так и не знаю, что для меня было тяжелее: выходить на охоту или ждать с нее близких, очень хорошо зная, что шансы вернуться равны другим шансам. Я старалась не думать об этом каждую ночь, что их не было. Я боялась. Наверное, если бы они умерли в когтях хищников, я осталась бы неподвижной, застигнутой своим самым большим страхом. Но их тела в искореженном автомобиле заставили меня расколоться на миллиарды кусков, каждый из которых видел. Я хотела зажмуриться и исчезнуть, но часть меня все равно продолжала слышать, чувствовать смерть. Она больше не воняла животным присутствием. Она пахла железом и чем-то едким. Сильно кружилась голова. Я словно сквозь марево слышу, как хлопает входная дверь, а через некоторое время в комнату возвращается Крис. Он удивлен, и я, очнувшись, понимаю, что сжимаю в руках фото Эллисон с какого-то школьного бала. Девушка распахнула глаза, словно не ожидала вспышки, и осталась запечатлена так навсегда. Возвращаю рамку на место и снова смотрю на Арджента. Он настороженно следит за моим движениями, его рука немного дергается, но потом мужчина вполне буднично спрашивает: — Может, кофе? Я киваю, и мы проходим на кухню. — Чем ты сейчас занимаешься? — спрашивает Арджент, пока я, на правах незваной гостьи, сажусь за стол. Я задумываюсь на секунду, а потом чуть пожимаю плечами. — Бюро переводов. Работа удаленная — не слишком люблю офис и дресс-код. — Французский? — Латынь. Крис усмехается, и мне кажется, что я слышу некоторое удовлетворение моим ответом. — Венаторы никогда не шли легкими путями. Любишь поломать голову? — Не без этого, — смеюсь я. — Когда-то не проходило ни дня, что бы мне не подбрасывали новых загадок. — В юности твой отец был одержим ими. — За годы мало что изменилось, — с некоторой грустью соглашаюсь я. Мужчина, видимо, не хочет бередить мои воспоминания, опасаясь слез или истерики, но я сама продолжаю разговор. Мне нравилось вспоминать лучшее, что было связано с родителями. Не хотелось только думать о прочем. — Его комната в доме точь-в-точь, как я себе представляла: плакаты, флаги и фото красного доджа в золотой рамочке, — я фыркаю. — Я бы не удивилась, если бы машина до сих пор стояла в гараже. — Он продал ее, когда ему было двадцать, — на минуту задумывается Крис. — Предпочел ей твою мать. Они не могли и дальше соперничать за его внимание. — Додж был самым любимым его существом. После мамы, конечно. — И тебя. Я не могу сдержать улыбки, а потом благодарю мужчину, когда он ставит передо мной большую кружку кофе. — Я рад, что ты приехала, Грей. Я вспоминаю твоих родителей, глядя на тебя, — признается Арджент. — Ты похожа на Райана больше, чем на Грейс. — Знаю. Мне все же становится неловко, и я хочу перевести тему, но в голову не идет ничего, кроме теперь уже его семьи. Думаю, не стоит затрагивать Викторию, но мне все же интересно, как дела у Элис. — Эллисон в отъезде? — словно бы между прочим спрашиваю я. Его лицо неуловимо гаснет, и в один миг ко мне приходит стойкое чувство, что я совершила ошибку. Что-то не так. Этот вопрос не должен был прозвучать. Но оказалось поздно. — Эллисон умерла. Я каменею, так и не успев сглотнуть ком в горле. Я не знала. Я не знала. — Мне очень жаль. Он медленно кивает, подтверждая, что я не ослышалась. Но эта мысль все равно кажется мне такой острой и странной, что я не могу уложить ее в голове. Но и задавать новые вопросы я не имею права. Как она может быть… мертва? Ей же было всего… Когда это случилось? Как это возможно? Что произошло? Мысли роятся, но я не могу озвучить ни одну из них, потому что слишком хорошо знаю, что такие вопросы неуместны. Уместных вообще не существует. Ни одного. Не сейчас. Никогда. — Ты приехала с ребятами? Как ты добралась до города? — На машине, но она сломалась по пути, и меня подвез помощник шерифа. Пэрриш, кажется, — ненужная, лишняя информация, но она отдаляет все сказанное ранее. — Я собиралась забрать ее сегодня, но услышала, что вы в городе, и ребята подбросили меня. Она так и осталась в мастерской. — Я могу отвезти тебя домой. И хотя это всего лишь предложение, произнесенное вполне к месту, я понимаю, что Арджент не слишком хочет, чтобы я задерживалась. Он мог бы и вовсе сослаться на срочные дела и вызвать мне такси, избежав неловкого молчания в машине. — Я не прочь взглянуть на старый дом Венаторов еще раз, — смягчает он желание выставить меня, и я стараюсь искренне улыбнуться. Однажды мне пришлось научиться делать это в нужный момент, и теперь, я надеюсь, получилось. — Меня ждет работа, — подыгрываю я, и мы довольно скоро покидаем дом, направляясь к машине. Всю дорогу нам не удается поддержать разговора, и фразы, которые Крис или я пытаемся сказать, звучат натянуто. В конце концов, становится очевидно, что лучше молчать, и Арджент обращает все внимание на дорогу. Я мысленно радуюсь такой альтернативе и уставляюсь в окно, за которым все окружающее пространство смазывается в коричневое полотно. Автомобиль быстро сворачивает с одной улицы на другую, и я окончательно убеждаюсь в том, что мое присутствие больше не скрашивает день. По крайней мере сегодняшний. Машина глухо тормозит, и я первая иду к коттеджу, чтобы открыть дверь. Снова повозившись с замком, я решаю, что его определенно нужно сменить, как только я снова окажусь в городе. Или просто вызову мастера. Заодно электрика. И хорошо бы того, кто расчистил камин. Дел по горло. Пока Крис осматривает первый этаж, я поднимаюсь наверх, в спальню отца, где оставила распахнутым окно. В комнате посвежело, и, думаю, здесь будет совсем не трудно навести порядок. Для начала в этой комнате, чтобы можно было остаться, пока не получу известий о сгоревшем доме и не станет известна сумма страховки. Тогда можно будет приглядеть себе новое жилье. Новое место — новая жизнь. Было бы неплохо. А пока придется наладить ту, что имеется. Когда за спиной раздаются шаги Арджента, я убираю сумки со всеми вещами в шкаф, который оказался вполне чистым. Если я настрою себя на уборку, отбросив сентиментальную тягу к фотографиям, управлюсь за пару часов. Потом сяду за перевод текста, присланного еще вчера утром, но отложенного до лучших времен. Насчет лучших — не уверена, но разделаться с ним нужно как можно быстрее. Взгляд мужчины не в первый раз обегает комнату, наверняка в поисках чего-то памятного или связанного с их с отцом юностью. Наконец, Крис обращается ко мне. — И правда, стоит навести здесь порядок. Я знаю, что Пенелопа приезжала пару лет назад, но, видимо, решила не утруждаться. — Я сделаю, что смогу, — киваю. — Обращайся, если понадобится помощь. Я заставляю себя улыбнуться, хотя и эта фраза, как мне кажется, ничего не значит. — Вот мой номер, здесь же адрес, — мужчина протягивает мне карточку. — Заглядывай. Когда он уезжает, мне становится немного легче. Оказывается, с той, обратной стороны трагедии столь же тяжело, что и внутри нее. И задавать вопросы ничуть не легче, чем вымучивать убедительный ответ. Я нахожу в шкафу деда и бабки какие-то совсем старые вещи и пускаю их на тряпки, чтобы привести комнату отца в порядок. Стены. Окна. Мебель. Пол. Монотонный труд должен отвлекать меня, но мысли об Эллисон все равно просачиваются на поверхность, и я то и дело застываю, пытаясь разложить все в голове по местам. Как она умерла? Или погибла? Или, что хуже, была убита? Ардженты — охотники — и любой вариант не менее вероятен, чем другие. Грязь. Пыль. Отвалилась полка в шкафу. Одна из ножек кровати немного шатается. Пошла ли Элис по стопам родителей? Поражала ли так же точно живые мишени, как неподвижные? Дрожали ли у нее руки? Почему она умерла? Почему Крис не смог помочь ей? Почему он не смог помочь Виктории? Почему жена и дочь покинули его почти одновременно? Темное въевшееся пятно на паркете. Отошедший кусок обоев в углу. Заноза, впившаяся глубоко в запястье. Когда я заканчиваю, за окном уже темнеет. Часы показывают почти восемь, и я осознаю, что очень проголодалась. Из-за столь неожиданного визита к Ардженту, я не забрала автомобиль и не захватила себе ужин из города. Наверное, неподалеку есть какой-нибудь магазинчик, и я вполне быстро найду его, если прогуляюсь до конца улицы. В крайнем случае, спрошу у прохожих или соседей. Накинув куртку, я выхожу из дома, выбирая левое, наиболее оживленное направление улицы. Направо, почти сразу, начинается перелесок, и дома за ним едва ли угадываются. Вечером уже не так много людей, и потому я ориентируюсь исключительно на голоса впереди. Через пару коттеджей, я вижу молодую девушку и мужчину, кажется, корейцы, которые о чем-то разговаривают, и решаю подойти к ним. С моим приближением беседа становится все более напряженной, и я вижу, как они оба хмурятся. Вблизи они оказываются еще и похожи: наверное, отец и дочь. Девушка кивает головой куда-то в сторону, и ее оппонент замечает меня. Я решаю воспользоваться случаем. — Извините, вы не подскажете, есть ли поблизости магазин? Девушка дважды кивает и указывает рукой на поворот, где дорога раздваивается. — В соседнем квартале, это недалеко. Налево, а на следующей развилке — прямо. Вы не пропустите вывеску, — она улыбается, и я благодарю ее, направляясь дальше. Через несколько шагов до меня доносится ее громкий вздох, а потом они оба идут к дому. Фонарь, мимо которого пролетает разгоряченная девушка, несколько раз моргает и гаснет. Ощутимо темнеет, и я ускоряю шаг. Вывеску действительно нельзя не заметить. Выбрав в продуктовом пару салатов, пирожки и пакет молока, я решаю, что нужно поскорее наладить проводку — постоянно питаться холодной едой мне не нравится. Но для этого придется вычистить кухню — уверена, что возни там будет намного больше, чем в запыленной комнате отца. Обратная дорога занимает гораздо меньше времени, к тому же я постоянно подгоняю себя — фонари по Шестой улице то и дело мерцают, и я невольно вспоминаю тот, что погас первым, после спора соседей. Почти дойдя до коттеджа Венаторов, я замедляю шаг, а потом останавливаюсь. Я не заметила, чтобы и здесь был фонарь. Они начинались дальше, и ни одного не могло стоять между деревьями, окружающими дом. Сделав пару осторожных шагов, я, наконец, понимаю, что ошиблась. Это вовсе не фонарь, а круглая, желтая луна, пробивающаяся сквозь темные ветви. Я перевожу дух, на секунду облегченно опуская плечи, а потом в животе начинает неприятно тянуть. Полнолуние. Я едва успеваю тронуться с места, как снова застываю — жуткий волчий вой пронизывает меня до последней клеточки тела. Я вся обращаюсь в слух, хотя очевидно, что зов животного перекроет все возможные звуки. До дома остается каких-нибудь пятнадцать метров, когда вой резко обрывается, и его сменяет тихий, но не менее зловещий рык. Краем глаза я замечаю осторожные движения слева, и мгновенно отпускаю набитый пакет. Бежать нельзя. Звать на помощь бессмысленно. Бросаться навстречу без оружия — в высшей мере глупо, даже для охотника. А я не охотник. Я делаю медленный, плавный шаг назад. Зверь — навстречу. Он уже полностью вышел из-за деревьев, и теперь я вижу, как вздыблена черная шерсть и оскалены клыки, с которых капает слюна. Я сглатываю. До ближайшего дома метров двадцать. За ним почти вплотную еще один. Когда я возвращалась — свет еще горел, а потому есть вероятность, что соседи не спят и услышат крик. Или вой. Да. Они должны были услышать вой. Только ни один человек в здравом уме не выходит из дома на зов волка. Зов. Звери сообщают друг другу о своем местоположении. Сюда могут нагрянуть другие. Мне нужно убираться. Я пытаюсь сжать кулаки, чтобы ногти впились в кожу, и боль заставила меня решать быстрее. Но когда волк снова начинает приближаться, еще сильнее ощеряя клыки, пальцы сами разжимаются. Жест получается больше успокаивающим, нежели защитным. Смешно — пытаться успокоить волка. Но если мне удастся хотя бы на пять секунд отвлечь его — я смогу залезть на дерево, что несколькими метрами левее. Сейчас моя физическая подготовка оставляет желать лучшего, но я знаю, что желание жить всегда побеждает слабость тела. Я медленно просовываю пальцы в карман, чтобы вытащить тяжелые старые ключи — единственное, что взяла с собой. Сердце гулко бьется где-то в ушах, но я заставляю себя вздохнуть чуть глубже. Нужно попасть в морду. Восемь шагов — довольно далеко, но это возможно. Столь же осторожно, как и прежде, я отвожу руку для замаха, а потом, резко выдохнув, швыряю металлическую связку прямо в распахнутую пасть волка. В тот же момент зверь рвется вперед, и уже краем уха я слышу звон и лязг металла о кость, рык, полный злобы и боли, и чувствую саднящую боль в ладонях и коленях, когда первая ветка остается подо мной. Разъяренный волк бросается на ствол дерева, царапает кору и глухо рычит, пытаясь достать меня. Я стараюсь залезть выше, но следующая ветка слишком далеко, а эта — непростительно близко к земле, где мечется в жажде крови обезумевший зверь. Его новый прыжок раздается треском коры, и я вздрагиваю, едва не оступившись. Нога соскальзывает, но я успеваю вцепиться пальцами в ствол, чтобы не упасть. Волк заходит на еще одну атаку, а потом раздается резкий, свистящий звук выстрела. И я, и зверь замираем. Следующая пуля оседает точно между лап животного, и оно отскакивает, оскаливаясь на нового противника. Мужчина стреляет еще раз, и волк, замерев на секунду, срывается с места, мгновенно исчезая в лесной темноте. Я перевожу дух, и меня начинает крупно трясти. Пальцы не слушаются, словно намертво приклеившись к стволу. Перед глазами все плывет. Ужас медленно отступает, и на смену приходит все то, что я отгоняла от себя с той секунды, когда услышала вой. Меня подташнивает. — Грей! Я поворачиваю голову на голос. — Грей, ты в порядке? — Крис. — Все хорошо, — я сажусь на ветке и, поменяв положение рук, спрыгиваю на землю. Тело, напряженное столь долго, расслабляется, как пружина, и я падаю на раскрытые ладони. Не хватает сил удержать даже собственный вес. Я лежу и не могу встать. Меня все еще трясет. Чьи-то сильные руки поднимают меня, крепко держа за плечи, и я, сосредоточившись, узнаю лицо Арджента. — Ты не ранена? Отрицательно мотаю головой. — Пойдем. Он поддерживает меня, но более-менее прихожу в себя я только в машине. Мы куда-то едем. На мой вопросительный взгляд мужчина отвечает кратко: — Не думаю, что тебе стоит оставаться в доме в одиночку. Переночуешь у меня. Кажется, я киваю, а потом проваливаюсь в судорожный, обрывочный сон.