Охотники и жертвы

Машина издает протяжный, почти звериный стон и глохнет. На той же прощальной визгливой ноте обрывается и песня из проигрывателя. Какое-то время стрелка спидометра еще колеблется, словно не решаясь сообщить печальные новости, а потом останавливается. Серьезно? За пару миль от города? Пытаюсь завести двигатель, но мотор вяло рычит и снова затихает. Бензина осталось немного, но явно достаточно, чтобы доехать до пункта назначения, а аккумулятор был исправен еще пару недель назад. Не представляю, что случилось с этой чертовой машиной. Я нащупываю в кармане телефон и проверяю, есть ли сигнал. В сумраке вспыхивает экран и тут же пищит о том, что батарея почти села. Мысленно чертыхнувшись, я набираю «911» и нетерпеливо барабаню пальцами по рулю, пока длинные гудки не сменяются спокойным женским голосом. «Просим Вас оставаться на линии…» Куда же я еще денусь? Я оглядываю пустое шоссе, не замечая никакого движения автомобилей или людей, и снова уделяю все внимание голосу в трубке. «…ставаться на линии». На миг воцаряется тишина с легким потрескиванием на том конце, а потом я понимаю, что это начало какой-то, должно быть успокаивающей, мелодии. Я цокаю языком, раздражаясь. И правда, если вы попали в беду, включите расслабляющую музыку. Уверена, она вам поможет. Если под рукой есть пена для ванн — растворите в воде. Скрасьте минуты ожидания. Люди же звонят в 911, когда не знают, добавлять ли в пиццу оливки? А вовсе не потому, что застряли в глухом лесу с отказывающим телефоном! И точно уж не в момент, когда едут по незнакомой местности в незнакомый город, в котором их никто не ждет. Давай же, прекращай играть мне Бетховена, скажи что-нибудь. «Просим Вас оставаться на линии» Непременно. Выхожу из машины, все еще придерживая возле уха телефон, и всматриваюсь скрываемую вечерним туманом дорогу. Не слышится ни звука машин, ни голосов случайных путников: только лес шумит желтеющей листвой и изредка гаркает криками птиц. Я ежусь от прохлады и перестаю искать в сером мареве какие-либо признаки людей. Бреду к машине, которая, кажется, уже остыла и воскресать не намерена, и забираюсь на водительское сиденье. Почти без надежды поворачиваю ключ зажигания, но снова безуспешно. Не представляю, что делать в подобной ситуации. Совершенно не разбираюсь в машинах и водить научилась только потому, что отцу уж очень хотелось передать кому-то свои исключительные способности гонщика. В молодости он нередко пропадал на любительских заездах и с мамой познакомился именно там. Точнее, папа едва не сбил ее, когда опаздывал на очередную гонку, и тогда пришлось тормозить, приносить свои извинения, а мама была так красива, что он не смог уехать, не записав номер ее телефона. Мне он, конечно, утверждал, что она сама бросилась под колеса, когда увидела его прокачанный красный додж, на что мама привычно отвечала, что у нее закружилась голова от сильного парфюма отца, и она едва не потеряла сознание. Не знаю, кто из них говорил правду. Папа действительно иногда перебарщивал с одеколоном. А мама была изумительно красива. Наверное, они оба привирали, чтобы повеселить меня, просто потому что они были моими родителями. А еще им нравилось дразнить друг друга, припоминая все неловкости или сумасбродства, которые случались с ними в молодости. Когда неприятности случались со мной, у них всегда находилась пара-тройка историй, выставляющих мою ошибку чуть ли не везением. Они, казалось, обладали каким-то неведомым чутьем, сразу понимая, что со мной не так, и зная, как помочь. И если чуткостью я могла похвастаться и сама, то вот опыта мне действительно не хватало. Вот сейчас, например, я застряла в глуши, на дороге никого, а я даже не знаю, что делать, если открыть капот. Если бы не техосмотр, на который я упорно возила машину каждый месяц в течение последнего года, там бы точно все было оплетено паутиной. Вот черт! Мне же казалось, что там что-то не в порядке, почему эти механики с легкой душой возвращали мне автомобиль? — …ся на лини…крхм… Служба спасения, слушаю Вас. — Здравствуйте! — я воодушевленно подскакиваю на своем месте. — У меня заглохла машина на шоссе Бэкон-Хиллз, я не знаю точного места, но уже проехала указатель города. Мне нужен эвакуатор или что-то еще… — Да, Бэкон-Хиллз, шоссе. Ждите, в течение двадцати минут, — щелчок и короткие гудки. Я вздыхаю. Ну, слава Богу. Я уже думала, что придется здесь заночевать под «колыбельную ожидания». Стрелки часов указывают без пятнадцати девять — еще час и я, скорее всего, прибуду в пункт назначения. Правда, я не представляю, что это за дом и как найти Шестую улицу, особенно теперь — когда у меня нет машины — но, думаю, эвакуатор сможет привезти меня по указанному адресу. Уже расслабившись на сиденье, я резко оборачиваюсь от гудка машины и ничего не вижу из-за слепящего света фар. Не думала, что меня заберут так быстро. Наверное, удача все-таки не совсем забыла меня. Я выхожу из салона и прикладываю ладонь к глазам, чтобы разглядеть, кто прибыл. Огни гаснут, и я вижу, что водитель высунулся в окно и теперь выжидающе смотрит в мою сторону. Ему лет двадцать семь, волосы короткие и взлохмаченные, трехдневная щетина только дополняет образ. Если добавить к этому автомобиль без каких бы то ни было опознавательных знаков, полагающихся службе спасения, то совершенно очевидно, что приехал он вовсе не по мою душу. Или как раз по мою. Я делаю небольшой шаг обратно к машине. Кто бы он ни был — вероятность того, что он поможет мне, абсолютно равна вероятности, что эта встреча закончится плохо. Я ничего не говорю мужчине, но и взгляда с него почему-то не свожу. Мне не по себе. — Нужна помощь? — брюнет подает голос и кивает на мою машину. — Спасибо, я уже вызвала эвакуатор, скоро будут, — отвечаю я, все так же не опуская глаз и пристально наблюдая за каждым движением водителя. Не уверена, что меня собираются грабить или насиловать, но чувство тревоги все равно не покидает меня. Парень прищуривается, бросает взгляд куда-то в салон, а потом распахивает дверцу автомобиля и выходит. — Не слишком разумно было выезжать из города в такой час. К тому же, когда путь лежит через лес. Я откашливаюсь. — Я не знала, что здесь лес. И я не уезжаю из города, как видите, а направляюсь в него. — Я имел в виду ваш город. Из которого вы приехали. — О, — только и удается ответить мне. — Зачем вам в Бэкон-Хиллз? — задает вопрос брюнет, присаживаясь на капот своего авто. Похоже, он и не думает приближаться ко мне, почуяв, что я не слишком-то расположена к поздней беседе посреди пустынного леса. Словно в опровержение моим словам, где-то в чаще ухает филин. Я снова ежусь и скрещиваю руки на груди. — Это хваленое бэконхиллзское гостеприимство? — чуть натянуто улыбаюсь и продолжаю буравить собеседника взглядом. Он усмехается. — Нет. За этим вам стоит обратиться к кому-то другому. Вы не ответили на вопрос. — Я знаю, — пожимаю плечами. — Не самый лучший город для туризма, — замечает мужчина. — Недостаточно живописные виды или скудность архитектуры? — уточняю я. — Хотя, наверное, все проще: никакого гостеприимства. Собеседник молчит. Где-то справа с хрустом ломается ветка, и я чуть поворачиваю голову в сторону звука. Брюнет не подает вида, что что-то слышал, но я вижу, как он едва ощутимо напрягается. У него там сообщник, и он просто заговаривает мне зубы? Но больше никакого движения нет, и я, мельком взглянув в темноту между деревьями, присматриваюсь к дороге, надеясь различить эвакуатор или хотя бы что-то отдаленно его напоминающее. Мужчина, конечно, тоже смог бы помочь мне добраться до города, если бы я доверяла ему. К несчастью, его немного отстраненный вид только заставляет меня держать ухо востро и краем глаза подмечать все его движения, резкие или не слишком. Но незнакомец ведет себя спокойно, не подает никаких признаков агрессии или волнения, и потому я снова задаю вопрос, пытаясь хоть как-то скрасить тягостное молчание. Не пришлось бы ничего скрашивать, если бы он не притормозил. — Бэкон-Хиллз — большой город? — Тысяч тридцать жителей. То есть вы совсем ничего не знаете о месте, куда направляетесь? — уточняет он. — Боюсь предположить, вы же не поехали просто, куда глаза глядят? Это бы объяснило то, что у вас внезапно кончился бензин. Да и выбор города — тоже. Я закатываю глаза. — У меня не кончился бензин, наверное, что-то с двигателем, — я морщусь и мотаю головой в сторону машины так, словно один вид ее доставляет мне боль. Вообще-то так и есть, потому что груда железа, которая ни с того ни с сего заглохла прямо посреди шоссе, — не слишком утешающее зрелище. Я ожидаю, что незнакомец предложит проверить, что вышло из строя, и потому готовлюсь отказать, но он не выражает никакого желания копаться в моем автомобиле. Ну и ладно. Что-нибудь скажут в мастерской. Если, конечно, я доберусь до нее. — Я могу подвезти вас, — предлагает мужчина. — Если вы все-таки скажете, зачем направляетесь в Бэкон-Хиллз. — Полагаю, эвакуаторщик не будет донимать меня подобными расспросами, — я пожимаю плечами. Оставаться посреди леса одной мне не слишком хочется, но, если он сейчас уедет, я, наконец-то, успокоюсь. — Как знаете. Не забудьте напомнить ему про гостеприимство, если он вдруг не предложит вам чаю. Он садится в машину и заводит двигатель, бросив на меня еще один пристальный взгляд. Двигается с места и тут же тормозит, всматриваясь куда-то за мою спину. Я оборачиваюсь и замечаю полицейский автомобиль, который приближается к нам. Вот это, кажется, за мной. Из машины выходит молодой человек в форме и представляется: — Джордан Пэрриш, помощник шерифа. Все машины эвакуации сейчас на другом конце города — я отвезу вас домой, — он оборачивается и кивает незнакомцу. — Хейл. Может они сообщники? Попросить у Пэрриша значок? Есть вообще у помощника шерифа значок? — А что делать с машиной? — спрашиваю я. — Ее заберут, когда закончат с аварией. Ее все равно придется везти в мастерскую, я дам вам адрес. Где вы живете? Я киваю, все еще немного озадаченная, и открываю дверь своего автомобиля, чтобы вытащить сумку. Наверное, это будет странно, что он повезет меня вовсе не ко мне домой? То есть, по факту — это мой дом, только вот я не представляю ни как он выглядит, ни где находится. И если он доставит меня к моргу, мне придется сделать благодарное лицо и сказать что-нибудь вроде «дом, милый дом», а потом притвориться, что я слишком долго ищу ключи. Адрес, данный мне адвокатом, выпадает на сиденье, и я быстро запихиваю содержимое сумки обратно. — Шестая улица, дом девятнадцать. Лицо у помощника шерифа становится немного озадаченным. — Этот дом пустует уже лет двадцать. Я догадываюсь. Мы с родителями там никогда не жили, а дед с бабкой по линии отца умерли лет пятнадцать назад. Кажется, в один день. Я бы сказала, что это судьба, если бы не знала историю собственной семьи. У нас не бывает таких совпадений. Пэрриш, тем временем, продолжает. — Я даже не знаю последних владельцев. Это точно ваш дом, мисс…? — Венатор. Да, он перешел мне по наследству, и я хотела осмотреть его. Бросаю взгляд на незнакомца, который так и не покинул эту импровизированную стоянку посреди леса, и вижу, что тот внимательно слушает наш разговор. Это мне не нравится, но приструнить его я не решаюсь. — Что ж, мисс Венатор, садитесь в машину, отвезу вас по адресу. Я радостно улыбаюсь и забираю из салона пару сумок и ключи, после чего забрасываю их в любезно открытый багажник полицейской машины. Оглядываюсь на свою Мицубиши, а потом все-таки проскальзываю краем глаза по незнакомцу. Он ждет, пока мы тронемся, а потом двигается с места вслед за нами. Мне кажется это странным, но уже через пару километров его автомобиль вырывается вперед и очень скоро скрывается в белесом тумане. Я откидываюсь на спинку сиденья и вздыхаю. Не сказала бы, что это неприятное знакомство, но слишком уж подозрительное. Хотя, возможно, встреться мы при свете дня, не возле моей не к месту сломавшейся машины, я бы восприняла это иначе. Но сейчас внутренний голос радовался, что я оказалась подальше от этого Хейла, а я привыкла доверять своему чутью. Наверное, это семейное. — Мисс Венатор… — я вздрагиваю и открываю глаза. — Мы приехали. Помощник шерифа уже остановил автомобиль и теперь выжидательно смотрит на меня. Я киваю, просто чтобы показать, что услышала его, и берусь за ручку дверцы. Прохладный воздух проникает в салон, и я чуть взбадриваюсь, но голова все еще тяжелая, словно я не спала двое суток, а потом прилегла на пару минут. Молодой человек уже протягивает мне сумки, и я, улыбнувшись, забираю их. — Спасибо. — Всего доброго, мисс. Будьте осторожней, эта часть города смешивается с лесом — не самое безопасное место. Я киваю и, наконец, оборачиваюсь к дому номер девятнадцать. Сначала мне кажется, что он скрыт деревьями, но потом я понимаю, что это правда лишь отчасти. За пятнадцать лет стены поросли диким виноградом, а кусты вокруг дома, когда-то, должно быть, ухоженные, топорщились ветками в разные стороны, словно раскинувшая руки мать, защищая свое последнее детище. Само строение, хоть и двухэтажное, выглядит крепким и максимально приземистым, как будто пытается уйти под землю и скрыться за виноградной лозой полностью. Листва уже пожелтела и образует с кроной деревьев одно сплошное покрывало. Этот дом действительно находится почти в лесу. Я слышу тихий треск веток и шум ветра, но откуда-то справа доносятся приглушенные голоса и собачий лай. Значит, соседи довольно близко, что радует. Я отыскиваю связку ключей, но старый замок вызывает сомнение, даже когда механизм внутри него со скрипом срабатывает. Тяну за массивную ручку и попадаю в темный, пахнущий сухостью и пылью коридор. Приходится закрыть рот и нос рукавом, и двигаться осторожнее. Направо располагается гостиная с высокими, почти с пола до потолка окнами, которые наполовину закрыты листвой. Здесь диван и пара кресел, забитый трухой камин и несколько книжных шкафов, впрочем, почти пустых. В комнате оказывается не так холодно, как я ожидала, видимо, сквозь трубу не просачивается ветер, и стекло на окнах осталось целым. Наверное, Бэкон-Хиллз не такой уж и негостеприимный. По крайней мере, пустующий дом не выглядит разграбленным, да и следа бродяг не видно. Лестница на второй этаж все еще прочная, и даже не скрипит, но вот двери в спальни наверху открываются с заметной тяжестью. Большая кровать, должно быть, в комнате бабушки и деда, хоть и покрыта пылью, но все же аккуратно заправлена. Если убрать всю эту затхлость, то дом изнутри выглядит так, будто хозяева покинули его недавно и точно не навсегда. Некоторые вещи лежат не на своих местах, словно в спешке оставлены как попало. Наверняка, они должны были вернуться. Похоже, не смогли. Смерть родителей отца — Кетлин и Руфуса — не вызвала у меня каких бы то ни было сильных эмоций. Мне было семь лет, и за все это время я видела их только пару раз, на семейных праздниках. В Бэкон-Хиллз, где они жили постоянно, меня никогда не привозили, все чаще отправляя к бабушке с дедушкой по линии матери. Генриетт и Альфред мне запомнились куда лучше: вечно добрые и бодрые старики, занимавшие меня вечерами, как единственную внучку. Наверное, Кетлин и Руфусу больше нравились потомки по линии старшей дочери — близнецы Питер и Лис, а, может, они вовсе не любили детей. Даже странно, что они завещали этот дом моему отцу. А теперь, выходит, он мой. Ко второй спальне явно приложилась женская рука: все, начиная от цветов до балдахина кровати выдает тетю Пэнни. Наверное, она приезжала сюда довольно часто, потому что на столе я замечаю какие-то книги и даже забытую пудреницу. Робкая надежда, что я увижу комнату отца в том же состоянии, что он оставил, оправдывается. У меня даже вырывается судорожный вздох, когда я вижу стены, сплошь заклеенные плакатами авто и юношескими фото. Треть стены занимает флаг в шашечку с размашистым красным автографом какого-то гонщика. Папа. Не сомневаюсь, приезжая погостить к родителям, он спал именно здесь, наверное, даже представляя себя семнадцатилетним. Эта комната выглядит менее жилой, чем девичья, но здесь мне гораздо уютнее. В одной из рамок на столе я нахожу фото мамы, но оно нечеткое и явно случайное: она махнула рукой, запрещая себя снимать. Остальные карточки, в основном, с гонок или в компании школьных друзей, еще на нескольких он с родителями и старшей сестрой. На одной я узнаю тот легендарный красный додж, и не могу сдержать смешка. Что-то капает на стол и гаснет в пыли. Я смаргиваю слезы и наугад открываю ящик стола. Он пуст, как и остальные. Наверное, все записи отец перевез в наш дом. Я оставляю сумки на столе и оборачиваюсь к кровати. Пожалуй, я не зря захватила с собой комплект постельного белья. На то, чтобы его перестелить уходит минут пятнадцать — усталость берет свое. Когда я все-таки ложусь и одеяло дарит тепло, я все равно долгое время не могу сомкнуть глаз. Изучаю стены, фотографии, плотно закрытый шкаф, до которого я так и не добралась, и оплетенное диким виноградом окно. Через него пробивается лунный свет, и я отмечаю, что завтра полнолуние. Мне стоит быть осторожнее, хотя Бэкон-Хиллз может оказаться просто городком, где решили обосноваться мои предки. И без всякой сверхъестественной чепухи. Это вовсе не обязательно — селиться рядом с волками и прочими жуткими тварями. Может быть, они как раз устали от охоты и остались в спокойном, абсолютно нормальном городке. Скорее всего, им даже оказали очень теплый прием, не то что мне. Впрочем, это всего лишь один человек, пусть и излишне любопытный. Я переворачиваюсь на другой бок. По стеклу начинают барабанить капли дождя, и мне снова становится холодно. В доме слишком тихо и совершенно пустынно, а уличные звуки проникают сквозь стены, словно их вовсе нет. Я пытаюсь как-то отрешиться и вспоминаю, что в сумке у меня остался плеер, должно быть, не до конца разряженный. Сделав над собой усилие, я выбираюсь из-под нагретого одеяла и начинаю рыться в сумке. Почему-то мне казалось, что я оставила его в боковом кармане, но здесь его нет. Пока я нахожу конец наушников, мне на глаза попадается куча всяких мелочей, а среди них — музыкальная шкатулка, о которой я совсем забыла. Наверное, прихватила по ошибке или… даже не знаю. Мне кажется, что я не слушала ее уже несколько лет. В голове начинает крутиться мелодия, и я открываю ящик, чтобы проверить, насколько хорошо помню ее. Первые звуки вылетают немного приглушенными, но вскоре колыбельная разворачивается и таинственным образом зачаровывает меня. Я возвращаюсь под одеяло и ставлю шкатулку на тумбочку рядом. Внутри корпуса нет никаких балерин или танцующих пар, но часть механизма как будто нарочно не скрыта от любопытных глаз, и потому некоторое время я смотрю, как шестеренки идут по кругу, цепляя одна другую, а редкое поскрипывание даже попадает в такт мелодии. — Это тебе, милая, с днем рождения! — Какая она красивая, спасибо! — Она не слишком громкая, но если ты будешь внимательна — сможешь услышать гораздо больше, чем кажется… — Мам! Куда вы? Я останусь одна? — Не волнуйся, дорогая, мы вернемся, когда ты еще будешь спать. А утром я приготовлю что-нибудь вкусное… — Мне страшно, мам. — Где твоя шкатулка? Кажется, с ней ты никогда не боялась. — Неправда! Мне все равно страшно, когда вы уходите! А если кто-то придет? — Никто не зайдет в этот дом, Грей, я обещаю тебе. Ты всегда будешь в безопасности. Мы с папой позаботимся об этом. Спи, мышка… Подушку приходится перевернуть, чтобы щеке не было сыро. Мелодия настолько завладевает мной, что в один момент кажется, что я просто разрыдаюсь. Я закрываю ее, не в силах больше вспоминать. Сложнее всего — осознавать, что они не вернутся, пока я сплю. И завтрака не будет. И музыка — это всего лишь музыка. И все. Воспоминания, вытащенные на поверхность, мало-помалу затопляют разум. Я пытаюсь бороться с ними, но они сильнее, и перед глазами уже плывут искореженные металлом тела родителей, автомобиль, смятый, как листок картона и что-то гадкое и липкое, покрывающее все вокруг… Истошный крик, я не знаю, мой ли или мне кажется, так кричала мама, — он застывает в голове, как белый шум, и я не могу справиться с ним. По всему телу проходит волна дрожи. Это должно было закончиться тогда, на кладбище, я не вспоминала их смерть в таких красках очень давно. Просто задвинула в самый конец сознания, в самый тихий и темный угол. Отвезла машину на десятую по счету проверку. Не оставила беде ни одного шанса подобраться ближе и завладеть мной. Но вот, не она за мной — так я к ней. Дом, где отец провел детство, никак не связан с тем, что случилось, но я помню только то, что было с ним в конце. Только то, чем заканчивается эта история, и как оглушительно высоко она обрывается. Мне удается выровнять дыхание и почти погрузиться в сон под мерный звук дождя. На границе со сном, где-то неуловимо близко и далеко звучат резкие, странные звуки. Они заглушаются дождем, но я так и не могу разобрать, снятся они мне или всплывают в памяти. Кошмаров нет. Но пронзительный женский крик заставляет меня вздрогнуть, и оставшуюся часть ночи я беспокойно мечусь по кровати, так и не различая сон и реальность.